Петербургские трущобы. Том 2

Подворотня удовольствовался его заявлением – и тюремная калитка в воротах беспрепятственно отворилась перед беглецами.

Половина тяжкого груза свалилась с Гречки. «Слава-те господи! Двое дураков поверили, да один выручил», – помыслил он с невольной улыбкой великого удовольствия, почувствовав, что калитка захлопнулась за ними.

– Вы слесаря? – остановил их внезапный вопрос, едва лишь они успели сделать каких-нибудь два шага по тротуару.

Беглецы, нежданно-негаданно, у самых ворот столкнулись к носу с одним из тюремных начальников, возвращавшихся домой в тюремное здание.

– Вы из тюрьмы, с работы, что ли?

– С работы, ваше высокоблагородие, замки у карциев поправляли.

– Знаю, знаю. Вы где же работали, на каком отделении?

– На татебном, ваше высокоблагородие.

– А на первом частном кончили?

Гречка немного замялся от неожиданного вопроса и хватил наудалую:

– Кончили, ваше высокоблагородие.

– Ну, хорошо, ступайте себе…

Те сделали еще два-три шага.

– А впрочем, нет!.. Постойте-ка минуту. Там у меня в квартире, на окошке одном больно удав задвижки ослабли, нисколько не действуют; не запираются даже, а по ночам дует. Вернитесь-ка, поправьте заодно уж. Я заплачу.

– Позвольте, ваше высокоблагородие, уж мы бы завтра пораньше… в лучшем виде справим, – отбояривался Гречка.

– Ну, вот вздор! Это такие пустяки – на десять минут работы, не больше. Ступайте-ка, ступайте!

Нечего делать – пришлось снова обратно переступить за порог тюремной калитки.

У Гречки уже мучительно стало ныть сердце, вместе с гложущей болью под ложечкой.

Но лишь пошли они по коридору, как к офицеру подошел фельдфебель тюремной команды, с донесением о каких-то хозяйственных надобностях.

– А, кстати, на первом частном уже справлены замки, завтра надо оглядеть по всем остальным отделениям, – отнесся к нему офицер, между прочим подходящим разговором.

– Никак нет, ваше высокоблагородие, нынче еще не справлены, – возразил фельдфебель.

– Как так? А ты же мне сказал, что уже кончил? – обернулся тот непосредственно к Гречке.

– Помилуйте-с, там самая малость осталась, – ответил этот, стараясь стать в тени, чтобы фельдфебелю не так удобно было разглядеть его физиономию.

– Расчет вы получили? – спросил начальник.

– Нет, не получали еще…

– Так зайдем в контору – заодно уж, чтобы после не возвращаться. Да постойте, однако, – снова обернулся он к двум сотоварищам, – ведь вас, кажется, трое было? Третий-то где же?

– Позвольте, ваше высокоблагородие, – вмешался фельдфебель, с некоторой подозрительностью оглядывая беглецов, – сдается мне, как будто это не те, что утром были, а какие-то другие…

Для Гречки и Китая наступила самая опасная минута: возбуждено уже два сомнения, из которых последнее, того и гляди, в состоянии разрушить весь маневр и выдать их с головою. Надо было снова собрать все огромное присутствие духа, измученного уже тем рядом тревожных впечатлений, которые только что были перечувствованы, надо было сильное умение владеть собою, чтобы не потеряться в первый момент сомнения, чтобы умно и ловко извернуться и отпарировать удар, столь опасно направленный.

– Те двое ушли еще с после-обеда, – спокойным голосом объяснил Гречка, – а нас хозяин на смену прислал: те у него хорошие подмастерья, так он их к князю Юсупову в дом на работу справил: требовали нонче. А третий товарищ кончает еще на татебном, он и расчет должон получить.

– Да как же это вы проходите в тюрьму, когда никто и не знает об этом? – несколько строго спросил начальник.

– Никак нет-с, ваше высокоблагородие, – поспешил возразить ему Гречка, – нас давеча под воротами пропустили, как следует: и опрашивали, и осмотрели всех… Мы объявились там…

– Ваше высокоблагородие, – запыхавшись вбежал в коридор один из приставников, двое арестантов убежали.

Гречка с Китаем со страху чуть было на землю не присели и в миг сделались белее полотна.

– Как убежали?! – встревожился начальник.

– Убежали с подсудимого отделения в пекарню и там в кровь изодрались.

У беглецов немножко отлегло от сердца.

– Что ж ты, дурак, пугаешь только понапрасну!.. Я думал, и нивесть что случилось… Запереть обоих в карцер! Или нет: я сам пойду туда, а вы обождите здесь! – промолвил офицер, обращаясь к Гречке и Китаю, за исключением которых все трое поспешно удалились из коридора.

Гречка выждал с минуту и решительно мигнул своему товарищу:

– Идем!

– Ну, что, закончили? – безучастно, ради одного только чесанья языка, окликнул их перед калиткой подворотня.

– Слава-те, господи, наконец-то отделались! – махнул рукою беглец, вторично переступая порог Литовского замка.

* * *

Тюрьма и неволя остались позади. Но пока виднелось это неуклюжее здание, со своими плотными, приземистыми башнями, Гречка не смел предаться радости; он ощущал только волю, и радоваться было еще рано: погоня могла последовать каждую минуту. Хотелось бы скорей и скорей бежать ему – мчаться прытче лошади, лететь быстрее птицы, а между тем нужно было идти спокойно, ровной походкой, чтобы не навлечь на себя каких-либо случайных подозрений.

У Никольского рынка Гречка остановился.

– Ну, брат Китай, теперича мне налево, тебе направо, либо тебе направо, а мне налево, понял? – обратился он, решительным тоном, к своему спутнику. – Может, доведет господь, где-нибудь и повстречаемся… Денег-то у тебя маловато, так на тебе слесарский инструмент в придачу: продашь, авось пустяковину какую выручишь, а теперь – спасибо за компанию!.. Прощай, брат!

И он, круто повернувшись от своего товарища, быстро зашагал по направлению к Сенной площади.

LXX

ГРЕЧКА ВСТРЕЧАЕТ СТАРЫХ ЗНАКОМЫХ

Очутившись на этой площади, беглец остановился в раздумьи. Куда теперь направиться и что предпринять? Прежде всего есть, как некормленной собаке, хотелось, поэтому Гречку обуял великий соблазн полакомиться пищей вольной, выбранной по собственному вкусу и прихоти, после стольких месяцев скудной арестантской еды, и он направился в «Утешительную». «По крайности пожрешь в самую сласть и песельников с музыкой послушаешь впридачу».

Как-то странно и дико почувствовал он себя на первый раз после долгого заключения среди «вольных» людей и в «вольном» месте; опять же и опасался несколько, как бы его не признал кто-нибудь, как бы молва не пошла промеж темного люда о его внезапном появлении: первое время беглый всех и всего опасается, пока не привыкнет к своему положению.