Петербургские трущобы. Том 1

– Ага!.. je comprends… je comprends bien ?a![82 - Понимаю… я это хорошо понимаю! (фр.) – Ред.] – с живостью подмигнула ему Амалия Потаповна.

– Нет… да вы что думаете? – спросил Шадурский, который искал, как бы половчее объяснить ей свое дело.

– Eine Dame, glaube ich? jung und charmant?[83 - Дама? молодая и хорошенькая? (нем.) – Ред.] – опять подмигнула генеральша.

– Нет, не совсем так… Мне бы, вот видите ли, хотелось бы знать… как вам сказать-то это?.. хотелось бы знать, кто интересовал мою жену в нынешнюю зиму, – выговорил наконец Шадурский, стараясь принужденными улыбками смягчить смысл своей фразы и потупясь, чтобы не встретиться с взглядом генеральши.

Эта последняя действительно глядела на него во все свои толстые, изумленные глаза.

– Как!.. – воскликнула она, – aber sie selbst?[84 - Но вы сами? (нем.) – Ред.] Такой прекрасный, красивый мужчин! Est-ce possible?[85 - Разве это возможно? (фр.) – Ред.]

Шадурский покраснел и еще более потупился. Ему окончательно стало неловко. Он закусил губу и пожал плечами.

– Non! vous vous trompez, monsieur![86 - Нет! вы ошибаетесь, сударь! (фр.) – Ред.] – сказала она решительным и разубеждающим тоном. – Я ж ничего не знаю, а я бы все знала, кабы что было… Et dans le monde on n’a jamais parlе de cela! [87 - И в обществе об этом никогда не говорили! (фр.) – Ред.]

– Да в свете-то, может, и точно никто не знает, – согласился Шадурский, – но… я имею некоторые причины предполагать…

– Да! а то ж я и забыла! ведь вас не было по зиме! – домекнулась m-me фон Шпильце.

– Ну, вот то-то же и есть!.. Я не то чтобы из ревности… а так, собственно…

– Ah, oui! monsieur est un peu curieux! ich verstehe[88 - О да! господин немного любопытен! я понимаю (фр.). – Ред.], – любезно поддакнула генеральша.

– Ну, понятное дело!.. – подхватил Шадурский. – Спросить ее самое, согласитесь, не совсем-то ловко: может быть, я и ошибаюсь; а между тем хотелось бы знать кто… Дело прошлое, – продолжал он, как бы оправдывая не то себя, не то супругу, – дело прошлое – и я нисколько не претендую… в наш век… тем более Жорж Занд… Вы понимаете!

– N-nu ja-a![89 - Н-ну да-а! (нем.) – Ред.] понимай!

– Тем более что и сам я небезгрешен бывал иногда, – говорил князь, стараясь улыбаться и думая отговорками своими смягчить дело настоящей, голой истины – и перед генеральшей (как будто ее можно было провести этими смягчениями!), и перед своим собственным самолюбием. Его уж давно-таки помучивал вопрос: кто любовник жены? чем прельстил он ее – умом ли, красотой или положением? и не разыгрывает ли он, муж, перед ним комической роли благодаря незнанию своему? Впрочем, надо прибавить, что если бы в этом любовнике нашел он человека, равного ему по положению в свете, то смотрел бы сквозь пальцы на отношения жены, позволяя себе самому гласно делать втрое более для спасения своего самолюбия, и только потребовал бы, чтобы этот избранный не скомпрометировал перед обществом честь его имени, если не желает подставить лоб свой под дуло пистолета. Но в то же время нельзя не прибавить, что ревность оскорбленного самолюбия по временам испускала самовольные и ох какие болезненные крики в его сердце – крики, которые он старался заглушать, обманывая это же самое самолюбие тем, будто ему решительно все равно, что бы ни делала супруга, и что он почитает себя неизмеримо выше всего окружающего мира и потому смотрит на все презрительными глазами.

– Только ваше честное слово, что это умрет между нами! – прибавил Шадурский, побаивавшийся, чтобы генеральша как-нибудь при случае, под рукой, не сболтнула кому о его просьбе и о том обстоятельстве, которое ее вызвало.

Генеральша даже обиделась при этом. И в самом деле, зачем ей болтать в ущерб своим собственным интересам?

– Я надеюсь на вас, по старой нашей дружбе! Вы узнаете обо всем подробнее и обстоятельнее, понимаете? – сказал он заискивающим и ласковым тоном.

Генеральша покивала головой и с нежной сентиментальностью посмотрела на Шадурского.

– О, si j’etais votre femme![90 - О, если бы я была вашей женой! (фр.) – Ред.] – вымолвила она со вздохом.

– Так что ж бы? – спросил князь, видя, что она приостановилась и не договаривает.

– Je vous aurais aimе! je vous serais fid?le…[91 - Я бы вас любила! я была бы верна вам… (фр.) – Ред.] – томно и тихо проговорила она, покачивая в лад головою, и в заключение опять вздохнула.

Шадурский молча поклонился; но вдруг, сообразив, что эта струнка может быть ему также полезна, вскинул на генеральшу такой взгляд, который очень красноречиво говорил: «А почем знать? быть может, оно еще и будет так!»

Генеральша очень скромно, но кокетливо улыбнулась на это…

Для читателя сомневающегося – если бы такой нашелся – мы не можем от себя прибавить, что Шадурский не был первый, да не он и последний, а очень, очень много весьма солидных мужей не раз обращались к генеральше с подобными поручениями.

– Итак, вы постарайтесь же обделать; я буду очень, очень благодарен, – сказал князь, подымаясь и глядя на свои часы. – А что касается до подкидыша – так горничная жены привезет его к вам, в моей карете, часа через полтора.

– S’gu-ut![92 - Очень хорошо! (нем.) – Ред.] – протянула Амалия Потаповна.

– Сегодня же я и пакет с деньгами привезу вам! – присовокупил Шадурский, дружески пожимая ее мягкие, потные руки.

– Sehr gut! – повторила генеральша. – Mais envoyez seulement la voiture nach andren[93 - Очень хорошо! (нем.) …Но пришлите только карету к другому… (фр.) – Ред.] подъезд, – присовокупила она с улыбкой, подмигнув ему глазками, как человеку, которому таинственная роль этого «andren» подъезда была уже давно и очень коротко знакома.

«Теперь бы надо к ней заехать: успокоить там, что ли… Она писала, а я не собрался еще ни разу, – размышлял сам с собою Шадурский, медленно проходя мимо лестничных статуй. – Неприятно, черт возьми; ну, да один-то раз куда ни шло! Только то скверно, что экипаж открытый: неравно увидят еще как-нибудь… Разве во двор приказать ему там въехать?» – думал он, садясь в коляску и справляясь по письму княжны Анны об адресе ее тайного приюта.

Его сиятельство, тридцатисемилетний муж и соблазнитель, сей гордый, демонический Чайльд-Гарольд российский, – стыдно сказать! – чувствовал теперь какой-то школьнический, заячий страх за свою романическую проделку.

На Невском проспекте с ним поравнялся один из известнейших вестовщиков большого света и, грациозно послав ему рукою воздушный поцелуй, поехал, не отставая, рядом.

– Une grande nouvelle![94 - Большая новость! (фр.) – Ред.] – кричал он Шадурскому. – Вы не слышали?

– Что такое?

– Как! Вы спрашиваете, что такое? Вы ничего не слыхали о скандале?

– Ничего…

– Мой Бог! Об этом говорит уже весь свет… Это – вещь небывалая!..

– Что же такое?

– La jeune princesse Tchetchevinsky…[95 - Молодая княжна Чечевинская… (фр.) – Ред.]

– Ну?

Сплетник, вместо ответа, сделал руками несколько пантомимных, очень выразительных и понятных жестов.

– Что за вздор! этого быть не может! – с улыбкой возразил Шадурский, хотя сердчишко его и сильно-таки екнуло при этой пантомиме.

– Mais… Comment[96 - Но… Как… (фр.) – Ред.] быть не может?! Говорят, будто есть особы, которые читали даже письмо ее к своей матери, и предерзкое, пренепочтительное письмо! Pauvre m?re! elle est bien malade pour le moment![97 - Бедная мать! она серьезно заболела от этого! (фр.) – Ред.] Это ее убило!

– Кого же обвиняют в этом? – спросил Шадурский.

– Voil? une question![98 - Вот вопрос! (фр.) – Ред.] Конечно, княжну! Помилуйте. Ведь это кладет пятно не только на семейство, mais… m?me sur toute la noblesse![99 - Но… даже на все дворянство! (фр.) – Ред.] Это… это une femme tout-?-fait perdue![100 - Совершенно пропащая женщина! (фр.) – Ред.] О ней иначе и не говорят, как с презрением; с ней никто более не знаком, ее принимать не станут!..

– Oui, si cela est vrai…[101 - Да, если это правда… (фр.) – Ред.] конечно, так и следует! – с пуристическим достоинством римской матроны проговорил Шадурский, трусивший в душе от всех этих слухов и убежденный в эту минуту, что действительно так следует. – Et qui suppose-t-on ?tre son amant?[102 - И кого считают ее любовником? (фр.) – Ред.] – спросил он.

– Вот в том-то и загадка, что не знают. Во всяком случае, это – подлец! – заключил благородный сплетник.

– О, без сомнения! – подтвердил Шадурский. А сердчишко его снова сжалось и екнуло при этом роковом слове.

– Но у нее есть брат; он, вероятно, разыщет. C’est une affaire d’honneur[103 - Это дело чести (фр.). – Ред.], – продолжал сплетник.

– Что же, дуэль?