Сказки Скотного двора

– Тогда выберем то, что умеем. Помнишь, как по студенчеству стишатами баловались? Эпиграммки сочиняли. Даже рассказиками фантастическими грешили. А не описать ли нам то, что мы видим здесь, в этой деревне, в поле, на том же скотном дворе?

– Хм, а ведь вполне может что-то и получиться… И гонорар – чур, пополам!

– Ты сначала напиши что-нибудь стоящее, а уж потом про гонорар думай.

* * *

Если бы один из нас, авторов, был, ну, например, дедушкой Крыловым, а другой, положим, Конфуцием – то и сказки стали бы кладезем мудрости и образцом изящной словесности. Увы и ах. Что есть, то есть. Не обессудьте. И тем не менее в повествовании появится некий философ-летописец, который из многих сказок мораль выводит. Так вот:

«авторы спешат заверить читателя, что действия, мысли и выводы героев не всегда отражают точку зрения создателей «Сказок». Все действующие лица являются вымышленными персонажами, любые совпадения случайны».

СКАЗКИ

…Эх, бают ныне некоторые досужие умники, что, мол, не стало ужо сказок на белом свете! А вот и зазря такое болтают, ведь они же вокруг нас, эти самые сказки, так и шастают. Только присмотреться надо повнимательней – глаз прищурь, вона, видишь, и сказка. Как так – не получается присмотреться да прищуриться?! Да хошь на Хозяйский Скотный Двор оглянись – да там же сказка на сказке, и сказкой погоняет!

Ну, а коли не углядел сам, так читай, что мы углядели, да на бумагу перенесли…

* * *

– С добрым утром! Как спалось?

– И тебе – доброе. Да ничего, спасибо, нормально спал. Но в шесть утра – как штык. Ещё бы и дальше спал, да радио разбудило. Гимн, новости… Хозяйка на полную громкость включает. А ещё плакалась, что проспала. Обычно-то с петухами встаёт. Сразу на кухню – кастрюлями греметь. Как тут поспишь? Да и новости эти самые – хоть не слушай. Одно да потому: здесь – авария, там – взяточника арестовали. Опять студента из «Патриса Лумумбы» побили.

– Не, вот ты мне скажи, чем он-то виноват? Свой, чужой – какая разница? Человек – он человек и есть. Чёрный-белый, зеленый-голубой… По мне, так самое главное, чтоб человек сам по себе нормальный был. А как он выглядит – дело пятое. Не существенное.

– Ладно, пойдём завтракать. Хозяйка на куриную лапшу зовёт…

СКАЗКА О НЕПРИМИРИМОСТИ

Потехе – ей всего час-то и положен, остальное время – делу. Дело – оно прежде всего! Но и бездельников пока хватает…

Ой, много сейчас течений разных развелось – социалисты и демократы, либералы и коммунисты – кого только нет! Всякой твари – по паре. И все свою точку зрения до хрипа в горле отстаивают. Всё кричат: это только мы знаем, как сделать, чтоб всем хорошо было! Правда, сами мы ничего делать не умеем, но как делать, знаем. Если же оно с нашей подачи плохо получилось – так это не мы виноваты, а те, кто нам мешает – те же социалисты и демократы, либералы и коммунисты, только не мы! Потому – ату их всех! А некоторых – так тех в особенности! Они ж на нас совсем не похожи! Они не так говорят! Они не те причёски носят! Не ту музыку слушают! Значит – они вообще не наши! Ату их, ату!

А по нашему мнению – если б каждый своим делом на совесть занимался – так оно б всем хорошо и было.

…Вынул Петух Петя голову из под крыла – ну точно, проспал. Как есть – проспал! Рассвело уж, да и давненько. Солнце высоко-высоко успело подняться, припекает совсем не по-утреннему. А он-то, Петя, и прокукарекать забыл. Вот ведь оказия какая! Вся Скотина без него проснулась. Суета на Скотном Дворе, жизть общественная ключом бьёт, кипит. Коровы жвачку жуют, Хряк Борька из лужи своей восстал, о забор бок чешет, Кот Черныш на том же заборе важно восседает. И всё – без его побудки. Хозяин – и тот давно на крылечке сидит, с похмелюги мается, дружка свово Федора ждет с лекарством утренним. Авось, Федя полстаканчика отмерить не забудет.

Опешил Петух. Как так? Непорядок! Во, «вестник зори», опростоволосился-то!

Куры-дуры по Двору рассыпались, лапами навоз гребут, да с него всякую вкуснятину выклёвывают. Уж на что, вроде, при сурьёзном деле, но на Петю косятся, квохчут завлекательно. То крыльями похлопают, внимание к себе привлекая, то перья на хвосте расщеперят. Курочка Ряба, так та вообще от Пети не отходит – и подмаргивает, и подмигивает… А одна, Пеструшка, глянь-ка, гоголем ходит, на других Кур свысока поглядывает. Не иначе кто-то её ужо помять-потоптать успел, пока Петя на насесте дрых.

Встрепенулся Петя, горло наскоро «кукареком» для порядку продрал, да пошёл по Скотному Двору Французей искать. Пошто Французей? А слыхал Петя, что Французеи до женского полу шибко охочие. Где слыхал и от кого, то не помнил: иль Учёный Гусь когда помянул, а, может, Белый Крыс-книгочей рассказывал. Дескать, бабники те ещё, всему миру известные. Наверняка они, Французеи эти самые, здесь чего и наследили. Хошь никогда их в глаза не видывал, и как выглядят – понятия не имел, но всё ж искать отправился.

Ходит, шпору гусарскую другою шпорой бьёт грозно, во все закоулки Двора пытливо да придирчиво заглядывает – ан, нет Французей, хошь заищись. Утки – есть, Гусь – имеется, Овцы во главе с Бараном Бяшей – тоже в полном наличии. Всякой твари – по паре, а то и не по одной. А вот Французей – нет!

Подумал Петя, подумал, решил Татарвей искать. Они, бают, в своё время тоже потоптали немало. По новой ходил – ходил, искал – искал, так ведь и Татарвей нет. Хотя кто такие Татарвеи и с чем их едят – Петя тоже представлял себе смутно. Именно, что только слыхал что-то. Но на тех и других заглазно шибко уж обиделся. Неча, понимаешь, делать чужакам в нашенских краях. Пусть в своих краях своих Кур топчут!

Подошёл Петя к Свинье Хавронье, что у корыта сыто хрюкала. Душу ей оскорблённую излил, о наболевшем пожалился. Хавронья баба правильная, даром что Свинья. Завсегда мужику посочувствует. Та его внимательно выслушала, а потом по большому секрету и рассказала, что спозаранку какой-то Чёрный Петух из нездешних во Двор заскакивал, да Пеструшку походя и облагодетельствовал. Да ещё из его Петиной кормушки овсов вволю отклевал.

Обиделся Петя кровно на Чёрного Петуха.

– Ах, так, – решил он. – Ну, я ему покажу, где раки зимуют! – но для начала Пеструшке добрую трёпку задал, чтоб знала наперёд, с кем связываться. Добро б, соседский Кочет, Белой Московской породы, или там Рыжий Мичуринский с Дальнего Двора, а то Чёрный, да нездешний!

К Французеям да Татарвеям Петя свой гнев чуть умерил, всё ж не они Пеструшку мяли-топтали, а какой-то Чёрный Петух, но всё равно и к тем и к другим стал относиться с подозрением, а ежели встретит их когда, то и трёпку им задать твёрдо решил. Для профилактики. На Чёрного же Петуха злобу затаил нешуточную.

И решил Петя скинхедом стать. Голову себе наголо побрил, ходит по двору строевым шагом, на Кур и всякую прочую живность строго поглядывает, а с утра ещё и ура-патриотические лозунги с забора орать повадился. И так он этим увлёкся, что и про Кур своих совсем вспоминать перестал. И как их топчут – забыл, да так, что те на него уже и обижаться начали. Тоскуют, понимаешь ли, без любви да ласки. Одна отрада у них и осталась – Черный Петух. Нет – нет, а заглянет на огонёк, потопчет родимых, пока Петя по округе марширует. Вот она, охота, которая пуще неволи.

А голова его бритая по осени мёрзнуть стала. Заболел Петя менингитом, да и слёг. Хозяйка же, недолго думая, эту самую бритую голову ему и срубила. Лапша, правда, с него недурная получилась. Все хозяйству польза.

И всё почему? Для Кур-то разницы нету – белый ты, чёрный аль рыжий. Им, Курям, не цвет, а суть подавай. Вот надо было Пете на насесте поменьше дрыхнуть да службу исправно несть – так и пенять не на кого. Про лозунги позабыть, но делом своим исконным прилежно заниматься. И в лапше плавать бы не пришлось.

Тут и сказочке конец.

* * *

– Хороши здесь девчонки! Даром что село дальнее, а вон, какие красавицы! Вчера в клубе на танцах – просто глаза разбежались. Одна другой лучше.

– Да, уж конечно заметил. Не слепой, поди! Только у красавиц этих, я тебе скажу, интерес свой имеется. Ты вот – городской. И я – городской. Потому-то они возле нас и увиваются. А из нашего города девчонки – на москвичей и питерцев падкие. Московские, так те – за иностранца замуж хотят…

– Интересно: а заграничные девицы? Им что, марсиан подавай?

– Вот уж не знаю. Кто их поймёт? Что ни говори, а женщина – существо загадочное…

СКАЗКА О СВИНСКОМ ПОРТРЕТЕ

«… Надежды юношей питают…». Как, впрочем, и девушек. Вообще склонность к мечтаниям более присуща всё-таки прекрасному полу. И это вполне естественно. Главное, что бы грёзы жизни реальной не мешали. А то нафантазирует некая романтическая особа себе прекрасного принца, да чтоб обязательно на белом коне… Или, к примеру, холостого олигарха, вот и остается старой девой до заслуженной пенсии. Но, как говорится, вольному воля… А покуда мечтаете, сказочку не изволите ли прочесть?

Итак:

Прогуливалась как-то Свинья Хавронья по заднему двору, но не просто так, без дела прогуливалась, а выискивая, что бы такого этакого ещё нарыть, да всё речи Пети-Петуха вспоминала. Горлопан, конечно, был, молол всякую ерунду, но кой что из его речей заборных Хавронье в душу жуть как запало. Вот, к примеру, Петя Французей всё ругал. Клял их последними словами, что они до дамского полу охочи. А сам-то един с тридцатью курами обходился! Значит, те ещё похлеще Пети будут? Вот уж, по всему видать, мужчины настоящие! И захотелось Хавронье хошь одного Французея, да повидать, а коли получится – и приголубить. Мечта этакая светлая, бабская.

Тут, как по заказу, нашла Хавронья обрывок цветной бумаги, а на нём – портрет Свинский. Глянула наша Хавронья в него, да и сомлела вся. Так вот они какие, Французеи эти самые! Ох, не зря про них молва лестная идёт: мордаха на портрете сытая да гладкая, кожа розовая, без щетин-колючек, как у её Хряка Борьки, век бы глаза на него не глядели. А пятачок-то, пятачок – ровный да холёный. И смотрит на тебя с портрета Свин так, что аж сердце замирает. Вроде как даже подмигивает призывно. Нет, ну точно – Французей, кто ж ещё?

Припрятала Хавронья бумагу, чтоб никто её мечту не изгадил, да пошла к лохани – подкрепиться, с мыслями собраться. Чавкает себе потихоньку ботвинью, да представляет, как она к Французейскому Свину нежно прижимается, к этому красавцу писаному, сладкому. И такая истома её взяла, что и не заметила, как всю лохань уговорила. Почесалась Хавронья о забор, да и надумала к Учёному Гусю идти. Там, на портрете, буквы какие-то пропечатаны. Гусь – он грамоту разумеет. Может, адрес подскажет, где её мечту Французейскую найти?

Учёный Гусь бумагу долго рассматривал, буквы по слогам старательно вычитывал. Вертел заветный портрет перед глазами, голову в разные стороны с усердием наклонял. Покрякивал, да покашливал…

– «Свиная тушёнка», – наконец важно сказал он. – «Главпродукт».

– Мудрёное имя, Французейское. Почти что «Бельмондо». Только ты чего это на него напраслину возводишь! – напустилась на Гуся Хавронья. – Какая же у него «тушёнка»? Видишь ведь, какой здоровый! Справный, в самом соку! Должно быть написано «Свиная туша»!

– Ты, Хавронья, баба хошь и правильная, да неразумная, в грамоте необученная. Но для женского полу оно и простительно. А я ж всё-таки – Учёный Гусь. Чего-чего, а читать умею. Если б там было написано «туша», я б и прочёл – «туша». А там – «тушёнка». Значит, маленький он, не нашего размеру.

– Ну и ладно, что маленький, – не сдавалась Свинья. – Недаром ведь говорят: «мал, да удал». Авось, в корень пошёл. Смотри, какой красавчик! Слышь, Гусь, а как ты думаешь, он холостой?

– Ну, холостой иль нет, судить не берусь, – задумчиво разглядывая портрет, отвечал Гусь. – А вот что выхолощенный, это точно.

– Как это – выхолощенный? – оторопело хрюкнула Хавронья.