Тихие герои. Книга первая

– А теперь… теперь, – девочка, явно проказничая, хотела придумать такую загадку, чтобы дед гарантированно оплошал, –… а теперь нарисуй счастье! Да–да–да, счастье!

Супруги переглянулись, Матвей закусил губу, тоже понимая невыполнимость задания. Все напряглись, ожидая реакции деда.

Драгунский, крайне заинтересованный, поднялся, сделав вид, что у него возник интерес к табло, расположенному за этой компанией, обошел кресла и посмотрел в экран. Сначала старик выбрал готовую форму звезды и цвет. Девочка скривила губы. Потом коряво написал: «Нонна».

– Это мое счастье. Ее звали Нонна Ивановна. Она жила в страшное и тяжёлое время, в войну, но осталась смелым и добрым человеком. Настанет час, и уже ты, Виктория, станешь для кого-то счастьем.

Он передал планшет обратно внучке, у которой по щекам бежали ручьи. Отец потянулся к сыну, посадил его на колени, стеснительно уткнулся в его затылок с отросшими, мягкими, такими родными волосами. Супруга погладила Матвея по голове. «Дай–то Бог, дай–то Бог», – прошептала она.

Драгунский вернулся к кейсу, очередь, как по команде, зашевелилась, и скоро он уже летел в Симферополь.

***

Крупный ледяной дождь временами переходил в снегопад. Все дороги раскисли. Грузовики отступавшей Красной Армии то и дело останавливались, заходились двигатели в жалобном вое. Тогда бойцы привычно высыпали из кузовов и на руках выносили из хлябей своих “коней”. Щедрин, вынужденный по музейным делам, чуть ли не ежедневно мотаться в Ялту, не мог понять, что ждет всю эту реку из военных, гражданских, местных, приезжих, пеших, машин, подвод и верховых. Сотни, тысячи людей стекались на Южный берег с Перекопского перешейка, ближних плато и дальних восточных крымских гор. Ялтинский и Севастопольский порты были последними шансами на спасение, но помочь всем они уже не могли. Значит, кто–то останется, когда придут фашисты. Что ждет музей? Что ждет его самого?

Как–то в начале октября заместитель директора Антонов позвал Щедрина в свою комнату.

– Сергей Григорьевич, милый Вы мой человек, я и моя жена убедительнейше Вас просим подумать о себе и своей семье. Оставаясь здесь, Вы ничего и никому не докажете! Немедленно, я повторяю, немедленно отправляйтесь на Материк. Я отдам Вам ордер на сопровождение коллекций нашего музея. Вас, без сомнения, вывезут. Вы спасетесь сами и спасете нашу историю. Кроме Вас этого сделать попросту некому. Директор нас бросил, бежал, думая только о себе. Хорошо хоть ордер оставил.

Антонов попытался подняться, но ревматизм вновь срубил старика в кресло.

– Подкиньте, пожалуйста, дровишек в печь, не сочтите за труд.

Щедрин огляделся: у печи лежала кучка сырых веток, выдававшая себя за зимние запасы «дров».

– Только Вы уехали утром в Ялту, прибежал этот татарчонок, Амди. Говорит, вокруг музея ходит чужой в штатском, заглядывает в окна. Начал расспрашивать, что в ящиках. Амди испугался и – ко мне. Пришлось идти.

– И кто он?

– Не знаю, странный какой–то молодой человек. Стекло в гостиной, мерзавец, зачем-то разбил. Сбежал, когда меня заметил. Канистру бросил… Никак не могу понять для чего…

– Владимир Алексеевич! – перебил старика Щедрин, чтобы сменить щекотливую тему, – я Вам и Варваре Андреевне принес немного мяса, – Щедрин смущенно показал на мешок, оставленный у двери, из которого теперь предательски вытекала на пол черная жижа. – Извините, конины. У красноармейцев, сопровождавших нас из Ялты, лошадь пала. Они ее пристрелили. И любезно разрешили мне и еще двум товарищам из Горсовета отрубить немного.

Щедрин распустил завязку, достал из буфета блюдо, высыпал на него несколько крупных костей с ошметками сухожилий и половину конской головы.

– Варвара Андреевна, Варвара Андреевна! Сергей Григорьевич – наш спаситель. Он принес нам мяса.

Вернувшаяся с заднего двора Варвара Андреевна, со слезами радости бросилась помогать Щедрину вытирать с пола конскую кровь.

– Осторожней, Сергей Григорьевич, не запачкайтесь. Давайте, я сама. Тут уже немного осталось. Проходите к столу, я сейчас накрою, если Вы не против.

– Нет, нет, Варвара Андреевна, я сыт, – соврал Щедрин. – Надо еще обойти музей, слить воду из тазов, закрыть ставни, прочистить стоки от листвы. Поговорить с Дашей Степановной, чтобы звала если что.

– Если что? – переспросил Антонов.

Щедрин не ответил, протянул руки к потеплевшей печи. В жидком пламени ему виделись сожжённые на неделе такими же неизвестными гражданами дворец эмира Бухарского, корпус малого Ливадийского дворца и гостиницы «Дюльбер», по фасаду которой когда–то так чудно вилась китайская глициния. Вот это он имел в виду под «если что».

Несколькими днями ранее от председателя горисполкома Чолаха принесли предписание: готовить объект всемирного исторического наследия к минированию. Щедрин немедленно отправился на прием с просьбой не трогать дворец, но получил гневный отказ: «Мы Вам выдали ордер на эвакуацию экспонатов? Что Вам еще от нас надо? Чтобы я ослушался самого товарища Сталина? Вы в своем уме? Или Вы хотите это всё богатство оставить Гитлеру? – кричал председатель, – иди, жди, и действуй! – Чолах сверился с записями. – На шестое назначили».

Щедрин понял, что в этом кабинете не до разговоров о культуре и спешно вышел

«Шестое! Значит, еще есть время. Экспонаты и ценности музея должны быть вывезены на Большую землю». – решил для себя Сергей Григорьевич.

С сентября все ящики, пронумерованные, укрытые заботливыми руками музейных сотрудников стояли в графской конюшне. И только сегодня Щедрину удалось выпросить в Крымнаркомпросе два автомобиля для вывоза мебели, предметов быта бывших обитателей дворца, античных скульптур, собственных фондов, передвижной выставки работ русских художников первой половины XIX века из коллекции ленинградского Русского музея, гостившей во дворце еще с начала лета. Отдельной задачей было сохранение библиотеки, состоявшей из тридцати тысяч томов XVIII–XIX веков издания. Во многих экземплярах имелись автографы авторов, что придавало им еще большую ценность. К воскресенью требовалось доставить 143 ящика в ялтинский порт. В ночь на понедельник морской транспорт «Советская Армения» в сопровождении катеров уходил в Новороссийск. Но «выбить» машины было только половиной дела. Топлива и грузчиков на перевозку не выделили. Предложили найти самому. У Щедрина оставалось два дня.

***

Попрощавшись с Антоновыми, Сергей Григорьевич переодевшись дома в сухое, отправился просить помощи у партизан, шумно роившихся в последние дни на дворцовой площади. Истребительный батальон лейтенанта Дергунова, размещенный в служебных пристройках, уже несколько дней активно пополнялся добровольцами из близлежащих поселков. Десятки людей день и ночь собирали, паковали, отправляли в горы продовольствие, боеприпасы, оружие, палатки, медикаменты – все, что нужно в походах.

Вход в штаб, разместившийся в Ш-ском флигеле, Щедрину перегородили начищенные сапоги дежурного.

– Куда путь держим?

– Доложите командованию, по служебному заданию прибыл Щедрин, из числа музейных работников.

Дежурный доложил, пригласил Щедрина внутрь. Щедрин шагнул и… задохнулся, закашлял в табачной пелене. «Хорошо, что картины и мебель не оставили, испортили бы дымом ни за что», – отметил он с удовлетворением. Кроме командира в зале был комиссар Плетняков, с которым Сергей Григорьевич познакомился, когда тот заходил в музей полюбоваться интерьерами.

– Товарищ командир, товарищ комиссар, – бодро начал Щедрин, – разрешите обратиться с просьбой, имеющей государственное значение. Мне, как ответственному сотруднику музея, поручено вывезти…

Тут Щедрин запнулся, понимая, что «вывезти» не совсем точное слово при отсутствии бензина, – и обеспечить эвакуацию…вывоз, – тут он совсем смутился и замолк, продолжая, однако, выводить в воздухе руками некие фигуры, которые, видимо, должны были одновременно объяснить и всю важность момента, и направление эвакуации и саму суть просьбы. Товарищи переглянулись, улыбнулись и, пыхнув папиросами, как сговорившись, встали из–за стола навстречу Щедрину.

– Товарищ музейный работник…

– Товарищ Щедрин, – пришел на выручку командиру Плетняков, – Сергей Григорьевич.

– Так точно, товарищ Щедрин, проходите, пожалуйста, располагайтесь. – Дергунов показал на стул, на котором минутами ранее сидел комиссар. – Вы даже себе не представляете, как Вы нам кстати. Чаю будете?

Щедрин кивнул.

– Величко!! – громко позвал Дергунов.

В комнату вошли дежурные сапоги.

– Вот что, Величко, сделай товарищу…Щедрину чаю. А, впрочем, и нам уже пора поужинать. Неси, Величко, чайник!

– Есть, товарищ командир отряда!

Щедрин сидел пораженный гостеприимностью его собеседников.

– Мы тут с товарищем комиссаром сегодня обошли весь парк, наметили план обороны, поднялись на крышу, осмотреть, так сказать, местность и пришли к выводу, что из Дворца–то весьма и весьма недурной укрепрайон выходит! Побережье все просматривается, а там где встретились мешающие обзору деревья и кусты, я уже дал команду их спилить. – Тут Щедрин охнул. Дергунов словно архитектор перед комиссией в творческом запале продолжал: Верхнее шоссе мы перекроем ежами, а Нижнее – заминируем. И вот у нас к Вам, дорогой Вы наш…араби, абари…

– абориген, – подсказал начитанный комиссар.

– Вот–вот, абориген! Вопросы у нас к Вам! Вы, наверняка, знаете, где можно заложить схроны на будущее для партизан, а где – мины для фрицев. У нас приказ. Мы уходим в горы. Но Ваш музей, весь этот лес – это мой район. Мы сюда обязательно будем возвращаться. За едой и оружием. Но сначала мы должны обеспечить отход наших войск к Севастополю. И здесь мы дадим фашистам наш первый бой.

Щедрин был просто уничтожен.

– П–простите, товарищ командир, товарищ комиссар… какие мины? К–какой укрепрайон? – в голове Щедрина зашумело. «Взять себя в руки. Взять себя в руки» – твердил он. Отхлебнув из стакана крутейший кипяток и, даже не заметив этого, Щедрин довольно бесцеремонно перебил командира. – Я хотел вас просить помочь погрузить имущество в машины. Послезавтра придут машины за нашими ящиками. В них книги, вазы…