Оружие фантома

Внезапно Саморуков шагнул к нему и наотмашь ударил ладонью по щеке. Голова мужика качнулась в сторону, но когда она вернулась в исходное положение, в глазах Матвеича уже зажглись искорки разума.

– Отошел? – сочувственно поинтересовался безжалостный Мишка.

По глубокому выдоху все поняли, что отошел.

– Что произошло? – Макаров придвинул себе стул и по-ковбойски сел на него верхом напротив слесаря.

– Да что произошло! – воскликнул один из молодых оперативников. – Завалил он Верника!

Стариков повернулся к районным операм.

– Вышли.

– В смысле? – спросил один из них, прекрасно понимая, что им сказали.

– Я сказал – вышли, – еще тише, но более угрожающе проговорил Игорь.

Когда за ними закрылась дверь, Александр снова спросил:

– Что произошло?..

… – Как выглядел?.. Лет пятьдесят, наверное, седина есть… Рожа такая гадкая, мерзкая. Перекошенная какая-то… Слюни текут. Ростом вот с него будет. – Матвеич показал пальцем со сломанным ногтем на Старикова. – Бля буду, как вспомню – жить не хочется… Глаза такие желтые, как у желтушника…

– Во что был одет?

– Плащ серый, измятый весь. Только плащ заметил. Может, и на него бы не обратил внимания, да полы так странно торчали в разные стороны, словно картонные. Грязный, наверное, плащ-то…

Саморуков хотел было спросить, видел ли бомж какое-нибудь оружие в руках убийцы, но, глянув на Макарова, осекся на полуслове. На лице начальника отдела выступила испарина.

Саша, чувствуя, как начинает учащаться пульс на висках, достал из кармана платок.

– Брови белесые, бесцветные, губы тонкие? Подбородок острый? Верхняя губа чуть выдается над нижней?..

Матвеич вскинул на Макарова удивленный взгляд.

– Точно…

Опера, привыкшие ко всяким «закидонам» своего шефа, не вмешивались. Они молча разместились, как на насестах, на столах районных оперативников.

– Лет пятьдесят, говоришь?.. – Саша задумался. – Точно, лет пятьдесят. Все правильно…

* * *

Немного поговорив с районными оперативниками, Макаров велел «притормозить» Матвеича до утра, установить его личность, прошлое и затем отпустить на все четыре стороны. Он понимал, что после его отъезда молодые, еще не видевшие горя парни будут продолжать трясти слесаря на признания во всех тяжких и, возможно, принудят даже написать какую-нибудь явку с повинной. Этим документом потом можно будет смело подтереться. Но такова уж суть этих неопытных парней. Макаров давно миновал этот период работы опера, когда желаемое выдаешь за действительное и так сам себя уверяешь в своей правоте, что, когда приходит момент истины, наступает разочарование. Опера делятся на тех, кто безболезненно минует этап становления, становясь мудрее и опытнее, и на тех, кто зацикливается на этом, находя в подмене аргументов основу своей работы. Когда двадцатитрехлетний Саша Макаров впервые переступил порог райотдела в должности оперуполномоченного уголовного розыска, то с удивлением заметил, что простыми операми «на земле» трудятся сорокалетние мужики. Они не лезли в дела друг друга, редко видели свои семьи, пили в кабинетах водку и разговаривали о футболе. Они почти не пьянели и после бутылки «белой» просыпались на кабинетных стульях по малейшему зову дежурного, чтобы выехать на очередную «заяву».

Первый месяц, находясь в стажерах у матерого опера Николая Семеновича Пикалева, Макаров ненавидел весь свет.

Первое, что сделал Пикалев, – это попросил Сашу написать на листке бумаги план предварительного допроса подозреваемого, а проще – «раскола». «Мне не нужны подробности. Я хочу знать, что ты будешь делать с дядькой, на которого у тебя ничего нет, кроме твоей уверенности в его причастности. Пиши – первое, второе и так далее. Можешь не торопиться. Работай до обеда».

Пикалев появился в обед. Завел в «дежурку» какого-то мужика, заварил себе чай и сел за стол.

– Написал?

– Да. – Саша протянул ему исписанный лист.

Николай Семенович не спеша пил чай и косил глаз на листок. Прочитав, встал и снова направился к чайнику.

– Можешь этим листом жопу вытереть.

Это была рецензия.

От возмущения Сашка едва не задохнулся. Четыре часа творческой вдумчивой работы!..

Пикалев вернулся на место.

– Вот что ты пишешь? «Расспросить, что фигурант делал на момент совершения преступления. Есть ли у него алиби». – Он отхлебнул из стакана. – Тебе на кой хер нужно его алиби? Ты что, адвокат? И что значит – «расспросить»? Ну, скажет он тебе, что на момент совершения грабежа он находился в противоположном конце города. Дальше что?

– Выяснить.

– Милый мой, это в фильмах на протяжении семи серий опер ищет похитителя скрипки Страдивари. Уточняет, выясняет. Все правильно. Но в фильме не показывают, как начальник «уголовки» дерет его за остальные «скрипки». Фильм закончился, и опер остался молодцом. А тебя будут драть всю жизнь, и этому фильму ужасов не будет конца.

– Так что же делать?

– Написать первым пунктом плана – «расспросить Семеныча», то есть меня. Что жулик хочет, разговаривая с тобой?

– Скрыть истину.

– «Скрыть истину, выяснить изначальное»… Попроще, пожалуйста!

– Обмануть.

– Нет! Обмануть – это слишком просто. Это – посмеяться и разойтись в разные стороны. Он стремится во что бы то ни стало тебя нае…ть! А ты что должен сделать?

– Его нае…ть.

– Нет! Ты его должен обмануть. Ты должен работать легко, смеясь. Понял?

Сколько Сашка ни мучился, он не мог выдавить из себя воспоминания о том, чтобы в школе милиции речь шла о чем-то подобном. Молодой Макаров растерялся.

– В одном случае из десяти у тебя есть на человека четкая оперативная информация, – продолжал Пикалев. – Еще в двух случаях – бабка сказала на лавочке. А в семи случаях из десяти у тебя ничего нет на жулика. Вообще ничего, кроме твоей уверенности! Но ты знаешь, что «темняк» повесил именно он! Он, и никто иной. Запомни, Сашка, твой авторитет опера будет заключаться не в количестве почетных грамот и не в сумме премии. Ты будешь считаться классным опером только тогда, когда где-нибудь в соликамских лагерях встретятся два зека и один из них скажет другому: «Вот Макаров меня нае…л, а?! Если бы не он, гулял бы на свободе!», а другой ему ответит: «Это Макаров из Слянска, что ли? Да, сука еще та…» Вот тогда ты можешь сказать себе, что ты состоялся.

Пикалев снял трубку аппарата и коротко бросил:

– Заведи моего.

Через минуту в кабинете сидел на стуле тридцатилетний парень и пощелкивал суставами пальцев.

– Ну что, Выхриков, – спросил Пикалев, процеживая чай через зубы, – не было печали, да черти накачали?