Последнее слово девятого калибра

Струге хищно улыбнулся:

– Нет, мне котлеток. А моего минтая снесите песику. Как думаете, эти котлеты достаточные для того, чтобы испортить настроение на пару дней?

После недолгих препираний, закончившихся фразой поварихи о том, что претензии по этим двум котлетам приниматься не будут, Струге уложил блюдо в картонную тарелку и выпросил у кассира чек.

– Только что с огня, – пояснил он Бутурлину, укладывая слегка раскисшую тарелку на тумбочку. – Я не удержался, четыре штуки съел.

– Однако… – заметил Иван Николаевич, рассматривая чек. – По двенадцать с полтиной за изделие!

– Не будьте скрягой, Бутурлин, – посоветовал Антон, пряча за обложкой журнала лицо. – Департамент вам возместит. Хотя я свой чек выбросил.

– Чек на полтинник? Могли бы и мне отдать.

– Вы что, на черный день копите, Иван Николаевич?

– Во всем всегда должен быть порядок, – произнес Бутурлин, укладывая чек в портмоне. – Если события происходят, то им должно быть логичное объяснение. Если я поужинал, то должен быть чек. Если совершено убийство, то обязательно будет существовать мотив. Судья, ветреный в жизни, поверхностен и на работе. Отрицая порядок в повседневной жизни, судья не сможет определить порядок на службе. Природа происходящих событий и объясненная их последовательность – основа основ работы судьи. Констатация явлений без жалости и страсти.

Ошарашенный Струге отложил журнал в сторону:

– Ваша честь, не вы ли минуту назад выпрашивали у меня чек на пятьдесят рублей, хотя котлеты, которые вы сейчас поедаете, стоят вдвое дешевле? По-вашему, подтасовка чеков в бухгалтерии – объясненная последовательность произошедших событий без жалости и страсти?

– Очередное проявление недальновидности, – заметил, мерно двигая челюстями, Бутурлин. – Завтра я пообедаю в городе. А эти расходы мне никто не оплатит. Понимаете мою мысль?

– Понимаю. Пользуясь вашей логикой, после первой судимости вора можно смело признавать его в приговоре особо опасным рецидивистом. Один ведь хрен, потом опять «сядет»…

Бутурлин не удостоил Струге ответом. Какой смысл продолжать дискуссию с этим простоватым судьей из богом забытого города Тернова? Бездарщина…

Девять часов вечера. Выходцев давно дома, пьет чай с овсяным печеньем и греет у обогревателя ноги. А домашнего телефона следователя у судьи не было. Впрочем, может, и был… Антон до сих пор не нашел визитку Бориса Сергеевича. Не нашел, потому что не искал. А не искал, потому что знал точно, где она лежит. В тумбочке. Странные какие-то здесь тумбочки. Без дверец.

В тот момент, когда он, включив маленькую лампу, решил разорвать бечевку, стягивающую сверток, он вдруг опять вспомнил слова Пащенко.

«Ты притягиваешь к себе неприятности, Струге. Не ступай в чужое…»

А пошло оно все к лешему!

Антон выключил лампу и откинулся на спину. Завтра он из академии позвонит Выходцеву, тот заберет у него сверток, и все закончится! Решено…

В два часа ночи Антон Павлович Струге почувствовал, как кто-то яростно трясет его за плечо. Оторвав голову от подушки, он уставился невидящим взором в темноту.

– Антон Павлович!.. Антон Павлович!.. Коллега!..

Струге с трудом разлепил веки.

– Вы что, Бутурлин, с ума сошли?!

– У вас нет таблеток левомицетина? Или чего-нибудь вяжущего?

– Нет! И не предвидится.

Засыпая под приглушенную возню коллеги в туалете, Струге спросил:

– Бутурлин, а правда, что в Мурманске, как и в Питере, белые ночи?

Ответом ему был странный звук. Казалось, за закрытой дверью кто-то мощной рукой разорвал пустой мешок из-под картошки…

Антон Павлович вышел из душа в прекрасном расположении духа. Выбритый, распространяющий чудесный аромат лосьона, он напоминал своим полуобнаженным видом спустившегося с Олимпа Аполлона. Полную противоположность ему представлял Бутурлин. Невыспавшийся, истрепавший себе за минувшую ночь все нервы, он был похож на Сатира после пьянки. Он одевался, сидя на кровати, исподлобья глядя на то, как Струге повязывает перед зеркалом галстук.

– Струге, вы накормили меня прошлогодними котлетами.

– А чего вы хотели за двадцать пять рублей? Кстати, где они?

– У меня мелочи нет, – буркнул Иван Николаевич. – Сегодня разменяю и отдам…

– Я пошутил, Бутурлин. Считайте это компенсацией за нравственные страдания. Мы в академию на метро поедем или у вас есть более дальновидный маршрут?

У стойки администратора Антон остановился:

– Скажите, а Максим Андреевич Меньшиков в гостиницу вернулся?

– Какой Максим Андреевич? Тот, что с вами в одном номере проживал?

Струге понял, что Меньшиков не возвращался. Но как же сотрудники гостиницы могли с ним так поступить? Он же не бродяга, в конце-то концов?! Меньшиков же судья!

– Вы в Москве ориентируетесь? – спросил Бутурлин, заходя в метро.

Поддаваясь течению толпы, двое судей старались держаться поближе друг к другу. Иван Николаевич никак не мог подавить обиды, поэтому его участие в скудных обменах репликами носило характер недовольного бурчания.

– Я лишь адрес знаю, – признался Антон. – Новочеремушкинская, дом 69.

– Слабовато для того, чтобы прибыть на учебу вовремя, – заметил Иван Николаевич. – Сейчас доезжаем до станции «Университетская», потом на сто тридцатом автобусе едем до двадцать четвертого микрорайона. Если повезет и не будет пробок, то успеем за полчаса…

Войдя в здание академии и раздевшись, Струге смахнул со стойки гардероба папку.

– Куда сейчас, Иван Николаевич?

Тот хмыкнул. Пусть я ночью и дал слабинку, но сейчас, днем, ты, мил человек, будешь у меня на поводке. Возможно, в свою усмешку Бутурлин вкладывал иной смысл, но Струге понял его именно так.

– На второй этаж. Первая лекция по организационным аспектам становления судебной власти. Но сначала нужно зарегистрировать свое прибытие у академического куратора. Это на третьем этаже.

– Иван Николаевич, вы что, второгодник?.. Откуда все это знаете?

Толстячок не успел ответить: на этаже началось броуновское движение и приглушенные шепотки.

– Воронов… Воронов…

– Это кто? – толком не разглядев идущий строй людей, Струге наклонился к уху коллеги.

– Струге, вы на самом деле судья? – зашипел Бутурлин. – Это же Воронов!