Дом слёз

– Х-хорошо, – проговорил я.

Виктор Борман затушил сигарету о край стола, расслабленно откинулся на стуле.

– Итак, самое важное, что я хотел бы прояснить, пока беседа не набрала обороты. Доверяешь ли ты этому миру, Колин?

– Доверяю ли я миру? – робко переспросил я. – Что вы имеете в виду?

– А имею в виду абсолютно все. Расскажи, что ты думаешь про этот мир.

– Даже не знаю, что вам ответить. Папа говорит, что мир похож на океан. Большая рыба всегда ест маленькую. Что нет справедливости в этом океане, и всем на эту справедливость плевать.

Виктор Борман задумчиво щелкнул острыми зубами, посмотрел мне в глаза.

– И ты согласен со своим папой?

– Ну… папа старше меня. И я ему полностью доверяю.

– Но разве взрослые не могут ошибаться? – усмехнулся Виктор. – Зрелость страшится подвижности, а идеалы требуют стойкости. Как ты считаешь, может ли взрослый человек иметь полное представление об изменяющемся мире, опираясь на свои неизменные установки?

– Наверное, – задумчиво ответил я, плохо понимая, о чем речь. – Я никогда не задумывался об установках и изменениях… У меня всегда были сложные отношения с абстрактными понятиями. Но мир мне нравится.

Улыбка пропала с лица Виктора Бормана, голос его изменился, стал резким:

– Мы ведь договорились отвечать друг другу честно, Колин.

Я хотел было возразить, но язык прилип к небу. Виктор Борман достал очередную сигарету и, не отрывая от меня взгляда, закурил.

– Я осведомлен о твоих увлечениях, мой дорогой Колин. Ты очень любишь обманывать и приукрашивать. Свою маму ты называешь автоматом, а отца… двигателем внутреннего сгорания. – Виктор не удержался и, выпустив изо рта огромное облако дыма, тут же рассмеялся в него. – Однако это далеко не самое интересное, что касается твоих творческих навыков. Как ты уже заметил, все посетители этого заведения не отрывают от тебя взгляда. Они не могут приступить к еде, не узнав, с кем проведут эту долгую ночь. И потому как ты отказываешься рассказывать им правду, я осмелюсь взять на себя эту задачу.

Голос Виктор Бормана вновь изменился, приобрел странную текучесть, мягкость. Лицо его расплылось в улыбке. Он оглянулся по сторонам, как бы охватывая взглядом собравшихся посетителей, двигавшихся вокруг нас, и громко сказал, чтобы услышали все:

– Наш дорогой Колин Вуд пишет книги. Прошу заметить, что это единственный живой писатель, который остался в Невероне! У нас сегодня великий день. Нас наконец-то зафиксирует человеческая история. И не какая-то семья Лорейн, а сам Колин Вуд. Если он, конечно, станет знаменитым. И мы его не съедим.

Окружающие так громко засмеялись, что ножки старого антикварного стула затрещали подо мной.

– Колин Вуд при этом бывает не совсем честен со своими читателями и очень любит устраивать с ними игры на внимательность. Например, сегодня днем он написал, я цитирую: «у меня очень хорошо развиты зеркальные нейроны, которые отвечают за эмпатию». Но спустя несколько часов он нагло врет прямо в лицо своему отцу. И даже не моргает. А вот моя любимая часть, опять же сегодня днем: «в этом учебном году мои одноклассники подожгли волосы рыжему парню». Но Колин Вуд забыл упомянуть, что он единственный обладатель рыжих волос в школе. Он ничего не рассказал об этом происшествии родителям, потому как те давно находятся за бортом его подростковой жизни. Бедного мальчика настолько затравили, что он боится даже писать о своих травмах. Он пытается казаться более человечным, более социализированным, привычным для своих читателей, чтобы им понравиться.

– Это неправда! – осмелев, крикнул я и, оглянувшись по сторонам, добавил: – Вы ведь монстры, верно?

– Верно, – кивнул Виктор.

– Так что вам все-таки нужно от меня? И откуда вы знаете, что я пишу книги?

Виктор рассмеялся.

– Он удивлен тем, что мы что-то знаем. Но его совершенно не волнует то, что некоторые из нас способны останавливать время. Теперь вы понимаете, почему я обеспокоен нашим Колином? Он очень похож на человека.

– О чем вы говорите? Я не понимаю.

– Мы тоже ничего не понимаем, – сказал Виктор. – И поэтому боимся. В этом вся дилемма, дорогой Колин. Перед загадочными огоньками, которые ты сегодня видел у Джона Форда, бессильны исключительно монстры. Эти огоньки обладают особой притягательной силой для всех существ, лишенных места в мире людей. Ты, как бы это сказать… безбилетник. А мы – твои кондукторы. И так как билета у тебя нет, ты можешь быть опасен и для людей, и для нас.

Мне вдруг захотелось рассмеяться. Все это походило на дурной сон.

– Вы сумасшедший, – сказал я. – Не понимаю, к чему вы клоните?

– Ты – монстр, Колин. Не до конца сформированный, еще не созревший. Но все же монстр.

Не выдержав, я наконец засмеялся. Теперь у меня не было сомнений: я либо сплю, либо меня кто-то с утра накачал наркотическими веществами. Иного объяснения происходящему не было.

– Этот мир тебе не подходит, – продолжил Виктор. – Ты не способен жить среди людей, элементарно не в состоянии принять их систему ценностей. В конце концов, я отвечу за тебя на свой же вопрос: ты не доверяешь этому миру.

– Чушь, – воспротивился я. – Вы пытаетесь мне промыть мозги. Что-то подсыпали сегодня утром. Так делают террористы. Промывают мозги и вербуют в преступные группировки. Я вам не верю. Вы сумасшедший.

Виктор пропустил мои слова мимо ушей и продолжил:

– И так как мы уже определили, что ты представляешь опасность для окружающих, тебя отправят в дом слез. Это специальное место, которое определит твою дальнейшую трансформацию. Либо процесс превращения прекратится, либо тебе придется присоединиться к нам. Джон Форд – твой бывший одноклассник – уже находится на последней стадии превращения. Теперь он смотрит на мир совершенно иначе. Освещает его своим великолепием. Освещает огнями. У нас в гостях находится его отец, Спенсер Форд. Он так долго стучался к нам в дверь, чтобы взглянуть на своего сына. Давай позовем его? Спенсер Форд, не стесняйтесь, входите.

Издалека послышались тихие шаги. Круг монстров разделился на две половины, давая пройти мистеру Форду.

– Спенсер Форд – уникальный человек. Преждевременно покинув дом слез, он сохранил способность видеть монстров в истинном обличии, однако сам монстром так и не стал. Неудивительно, что ты, Колин, сразу почувствовал с ним родственную связь.

Спенсер подошел к Джону и, немного помедлив, взял его за руку.

– Мы можем идти домой, Джон, – сказал Спенсер. – Пойдем?

Мальчик напоминал манекен. Казалось, стоит дотронуться до его лица, и на пальцах останутся следы воска. Он не двинулся с места, даже когда Спенсер взял его за руку, чтобы отвести к выходу. Джон определенно уже не был человеком.

– Джон? Сынок, ты меня слышишь?

– Джон Форд не ел вторые сутки, – сказал Виктор. – Поэтому у него слегка заторможенная реакция.

Спенсер перевел растерянный взгляд на Виктора.

– Это мой сын! – крикнул Спенсер. – Я забираю его!

– Разумеется. Но прошу заметить, что вы также, господин Форд, до последней капли крови принадлежите вашему сыну.

Спенсер продолжал смотреть на Виктора, тщетно пытаясь найти в его словах смысл.

– Так или иначе, уговор есть уговор, – сказал Виктор. – Вы забираете Джона Форда, а Колин Вуд остается у нас.

– Что? – я вопросительно посмотрел на Спенсера. – О каком уговоре идет речь?

– Спенсер Форд проинформировал нас сегодня ночью, что возле площади Дифирамб живет необычный мальчик. Как уже было сказано, Спенсер сохранил способность видеть монстров. И он увидел его в тебе, мой дорогой Колин. Иными словами, Спенсер выдал тебя нам, тем самым в очередной раз подтвердив свою человечность.

От услышанного в ушах зазвенело. Теперь понятно, как монстры меня нашли. В голове потихоньку начала складываться полная мозаика сегодняшних событий.

– Прости, Колин, – пробубнил Спенсер. – Но мне нужно было забрать Джона из дома слез.