Вон испустил поганый дух…
Вьетнаму это – передышка,
Без слёз хоть день, но будет сух.
Сияли взрослые и дети,
Звучали кхены, бил всласть гонг!
Не будут сечь нас рабства плети,
Бойцы сияли и Фыонг!
Но коль одна. во власти ночи,
Лицо уткнув в циновку, вдруг
Слезу её катили очи,
Тряслися плечи с тайных мук…
Но коли в бой шла и в разведку,
Где твёрдый шаг и меткий глаз,
Их запирала крепко в клетку,
Стараясь выполнить приказ.
А после… можно и мечтанья,
Что вот такой наступит день,
Когда все кончатся рыданья,
Тогда, уж будь добра, надень
И покрасуйся в аозае
И в туфлях чудненьких пройди!
«Ай, да Фыонг! – чтоб все сказали, —
Спеши! Вон счастье впереди».
VIII
Ну, а пока – сражений вихри,
Что и не снится всем покой.
Чужды Свободе, – чтобы стихли.
Вот в бой кровавевший такой
Один из банды троеротов
Вдруг добровольно сдался в плен.
С ним на допросе поработав
И приказавши встать с колен,
Допрос оформили, как надо,
Узнали званье и как звать —
Из речи быстрого каскада,
Его отец кто и кто мать
И массу сведений военных,
То не ловушка ли, не шпик?
Нет тайн от взоров наших бденных!
Стоял он гордо, не поник
Как—будто радуяся плену,
Как—будто в нём отрада есть,
Не гнал слезу и нюней – пену,
Чтоб жизнь спасти. Но знал он честь!
В глазах порядочности отблеск,
Стоял спокойно. Не трясясь.
А был прямым он русских отпрыск.
Видать, пред щукой не карась!
И выпирал повсюду мускул,
Видать, он в схватке богатырь,
И всё при нём и скроен русско,
Видать полёт натуры, ширь!
Был в состоянье помраченья
В бою от ран его отец
В сороковых и в заключенье
Попал к фашистам, наконец,
Потом в прекрасный День Победы
Был интернирован в страну,
Что смерть несёт Вьетнаму, беды
Сейчас, весь мир стремя ко дну.
Там, в Троеротии, женился,
Работы так и не нашёл,
Жизнь – на помойке будто, – крысья,
Ни крова, хмур, голоден, зол…
– С того не стало больше предков…
Наследство – бедность. Сирота,
Как и они, искал объедки,
Не жизнь – сплошная маята.
Бежать! Бежать в другие страны.
Но нету денег ни шиша.
Гнетут отчаянья бураны,
Для них, как мяч, моя душа,
Того гляди, влетит в ворота,
Вратарь где – жаждующая смерь,
И жить уж стало не охота,
Судьбы жестоко хлыщет плеть!
Жизнь – хуже драннейшего мопса,
Могильный ближе виден вал…
Но тут пропел всем как—то Робсен,
И мне надежду всё же дал