Агасфер. Золотая петля. Том 2

– Делиться-то думаешь, голубчик?

Тот сделал удивленное лицо: чем, мол, делиться-то?

– Казне-то пересчет сделали, Кузенька! – подмигнул Сипайло. – И думается мне, что не все потерянные денежки в траву закатились и копытами затоптаны! Прилипло кой-чего к твоим рукам, ох, прилипло!

Поляков поднял глаза на Сипайло и внутренне содрогнулся. Внутренняя сущность палача вполне соответствовала его внешности: злобную физиономию все время передергивали судороги, руки мелко тряслись. А голова, боже ты мой! Крепко, видать, бабка-повивалка в свое время щипцами за младенческую головенку ухватила, когда из материнской утробы вытаскивала его на свет божий! Сплюснутый, похожий на седло костистый череп делал Сипайло еще уродливее и страшнее.

Сотник попробовал было возмутиться: не брал, мол, никаких денег! Не обижайте, ваш-бродь!

– Ты не кричи, сотник! – перестал улыбаться Сипайло. – Я же не кричу, по-доброму с тобой вопрос хочу решить! Из твоих казачков мои помощники уже кое-что вытрясли, больно им теперь, голубкам. А тебя мне жалко! К чему тебе руки-ноги ломать? Давай лучше по-хорошему: поделимся по совести, а «дедушка» наш ничего и не узнает! Мне ведь в Хайларе тоже денежки надобны будут! Ну, как решишь, сотник? Выбирай: или завтра хорунжим станешь, или я шум подыму, и закопают тебя рядом с китаёзами.

Глянул Поляков в холодные глаза палача, отметил дергающие губы, прикрывающие мелкие и острые, словно у волка зубы – и понял, что деваться некуда. Расстегнул широкие штаны с лампасами и достал из тайного кармана кисет.

– Ловко ты его сховал! – подобрел Сипайло, суетливо расстилая на столе тряпицу. – Высыпай всё, по справедливости поделимся. Дели добычу на три кучки, поровнее! Одну тебе, а две мне, так-то оно и справедливо будет!

– Это почему так?

– А за мое молчание, дружок! Как полагаешь, что с тобой наш барон сделает, если узнает про твое нахальство? То-то!

Облегчив поляковский кисет на две трети, Сипайло выпроводил сотника, не забыв наказать:

– Иди теперь спокойно, голубок! Никто волоса твоего не тронет – ежели, конечно, болтать не станешь. А станешь – гляди: вырву твой болтливый язык и собакам брошу. Мне-то «дедушка» больше верит!

Через пару дней, как и предсказывал Сипайло, Поляков был произведен в хорунжие и был назначен командиром сотни.

А Унгерн, разгромив китайцев, окончательно уверовал в свое высшее предназначение. Однако ополчаться против большевиков, вопреки настоятельным советам японских советников, не спешил. Унгерн был далеко не глуп: его монгольские добровольцы храбро бились с китайскими оккупантами. Но Советская Россия недавно публично обратилась ко всем народам Востока и торжественно обещала соблюдать права Внешней Монголии на государственную независимость. Унгерн – и не без основания – просчитал, что монголы могут взбунтоваться, и тогда его счастливая звезда закатится. И поэтому он решительно заявил осаждавшему его японскому полковнику:

– О нападении на Русь мне пока думать рано! Надо сначала настроить против нее самих монголов. О войне на Севере не хотят говорить даже князья и ламы, не говоря уже о мелкой сволочне. Вы бы лучше, полковник, помогли мне озлобить дивизию против красных. А я тем временем пошлю гонцов в Маньчжурию и навербую там несколько тысяч русских беженцев – чтобы было на кого положиться в трудный момент.

Так и посчастливилось его посланцам отправиться в Маньчжурию.

На пути до границы им не встретилось ни одного красного разъезда. И китайские пограничники, получив обычную мзду, с поклонами подняли перед делегацией шлагбаум.

Всю дорогу до самого Хайлара раздосадованный денежной потерей Поляков не раз шептался с казаками охраны, убеждая их и думать забыть о возвращении к «белоглазому идолу». Намекал он и на то, что Сипайло с полковником Савицким везут с собой золото для вербовки, и что не попользоваться этим – просто грех.

Казаки чесали в завшивленных затылках, думали. Слова хорунжего ложились на благодатную почву.

В Хайларе посланцев ждало неожиданное известие: атамана Семенова здесь давно нет, а всеми делами заправляет от его имени полковник Мациевский. Поляков с казаками был оставлен на грязном и вонючем постоялом дворе, а Сипайло с Савицким поспешили к нему на прием.

Воспользовавшись отсутствием начальства, настроенные Поляковым казаки мигом обшарили оставленные начальством походные мешки и переметные сумы – но, увы, никакого золота в них не нашли. Кто-то припомнил, что Савицкий и Сипайло прихватили с собой к Мациевскому саквояжи. Все денежки с собой носят!

Пока начальство с атамановским представителем беседы беседовало, а потом в ресторан заглянуло, чтобы вкусно пообедать, казаки разбрелись по окрестностям. Кто-то тут и земляков нашел – поговорили, рассказали о своей задаче. Земляки их на смех подняли: вы, братцы, совсем там, в Монголии, с ума съехали!

Местные похвалились своими добротными домами, богатыми садами с гнущимися от тяжести будущего урожая плодами. Познакомили с пышными женками и веселой ребятней…

– Зря вы, ребята, сюда приехали! Не найдете тут дурачков, которые от этакой благости воевать в Монголию поедет! Ни за какие деньги не найдете – разве что пропойц горьких, которые перед кабаками китайскими шапками трясут, копеечку на винцо выпрашивают. А из них вояки известно какие…

На постоялый двор казаки возвращались мрачными. Неужто начальство в Харбин или даже Далянь, где Семенов жирует, погонит? Там-то людишки еще покрепче живут, поди. Переглянувшись, решили: вот вернутся Сипайло с Савицким – свернуть первой же ночкой головешку упырю Сипайло, а полковника застрелить, да и в канаву ближайшую. Денежки поделить и зажить здесь, среди земляков, как душа того желает.

Однако слепой случай разрушил их планы.

Возвращаясь на постоялый двор из дорогой ресторации, Сипайло и Савицкий свернули не на нужном углу и забрели в темный переулок. Стали было дорогу выспрашивать – никто не понимает по-русски, одни китайцы кругом. Повернули назад, а тут один китаец заверещал на всю улицу:

– Это Сипайла! Шибко худой шелавек – Сипайла!

И, обернувшись к собравшейся толпе, задрал на себе рубашку, показывая рубцы от вырезанных палачом ремней.

Мгновенно протрезвевшие Сипайло и Савицкий попробовали было вырваться из толпы, благо особняк Мациевского был совсем рядом. Но куда там! Толпа надвинулась, прижала русских к забору. Засвистели летящие во врагов камни.

На шум явились местные полицейские. Вытащили из толпы визжащего Сипайлу и поволокли в участок. Помертвевшего со страху полковника почему-то никто не тронул – хотя и за ним, как он тут же припомнил, водились грешки в виде отрубленных китайских голов.

Кое-как добравшись до спасительного постоялого двора, полковник, заикаясь, рассказал казакам о случившейся беде. Все поняли: Сипайло и про них китайцам расскажет. Решили бежать из Хайлара, только прежде потребовали у Савицкого свое жалованье. Тот попробовал схитрить: заявил, что все деньги были у Сипайло. Однако, поглядев на злые физиономии казаков, заторопился:

– Мои денежки остались, конечно: рублей пятьсот. Вырвемся из города – на первом же ночлеге поделю меж вами половину… Даже триста рублей пожертвую!

Казаки переглянулись, сделали вид, что поверили. Благополучно выехав из Хайлара, к ночи решили отдохнуть. Савицкий, закрывая руками саквояж, вытащил из него три тяжелые «колбаски» с царскими десятирублевками, отдал казакам. Не желая насторожить полковника, казаки благодарили. А когда легли спать, Поляков с общего согласия и одобрения подкрался к Савицкому и выстрелил ему в затылок.

В саквояже нашли еще две с половиной тысячи, да полторы тысячи золотых червонцев в поясе полковника. Честно поделившись, казаки утром разбрелись кто куда – кто на реку Ганн, кто в бакалейки – искать родственников и кумовьев. Был взвод – и не стало взвода…

* * *

Пока казаки удирали из Хайлара, к Мациевскому зашел его старый знакомец, генерал Шемелин. Словно между прочим, поинтересовался: что за гости были у него? Тот, ничего не скрывая, рассказал о посланцах Унгерна и о деле, с которым они приехали. Мациевский и не подозревал, что старый его приятель давно работает на японскую разведку, а совсем недавно был еще завербован неким Фогелем, представлявшимся русским коммерсантом. Как мы помним, Фогель был никем иным, как вездесущим Салнынем – Гришей, без почета выпровоженным из Шанхая командой Агасфера.

В Хайларе Салнынь очутился проездом из своей Харбинской резидентуры. Осведомителей у него здесь тоже хватало, и уже к вечеру ему доложили об аресте унгеровского палача Сипайло.

А тот, как и предсказывали казаки, молчать не стал. И первым делом выдал полиции адрес постоялого двора, где остановились русские казаки. Те, мол, тоже немало китайских голов порубили.

Полиция нагрянула на постоялый двор – но никого там уже не застала.

Сипайло, которому от китайского суда ничего хорошего не светило, умудрился передать весточку о своем аресте Мациевскому. Умолял помочь, намекал на то, что ему точно известно место, где верный Унгерну Ергонов спрятал два десятка ящиков золота. Обещал указать точное место – разумеется, в обмен на свою свободу.

К судье Мациевский сходил – и вернулся несолоно хлебавши: китайские власти и слышать не хотели про освобождение палача. Генералу Шемелину – с расчетом на то, что японцы сумеют повлиять на обычно сговорчивое китайское правосудие, – Мациевский про золото прозрачно намекнул, и этого оказалось достаточно, чтобы тот тут же побежал с докладом к своим японским хозяевам.

Шемелин добросовестно сообщил о предложении Сипайло и Фогелю-Салныню. Полковник Судзуки и Фогель порознь проявили некоторую заинтересованность и посетили узника – разумеется, в разное время.

Оба попробовали схитрить и, не сговариваясь, сделали унгерновскому представителю контрпредложение: Сипайло называет место захоронения клада, и если золото окажется на месте – тогда и разговор о свободе будет предметным. Но Сипайло был матерым волком, он прекрасно знал цену таким обещаниям, да и сам не раз прибегал к таковым в своей «хлопотном» палаческом ремесле. И стоял на своем: он ведет людей к кладу только сам. Тем более что это совсем недалеко от Хайлара – всего-то верст сто пятьдесят. На том и расстались.

Оба разведчика – и тоже порознь, разумеется – обратились к диктатору Маньчжурии Чжан Цзолиню. Полковник Судзуки получил к тому времени из Токио категорический приказ: договориться с диктатором во что бы то ни стало! Японец долго ломал голову: откуда высокое начальство могло быть в курсе ареста Сипайло и его предложения? Между тем ларчик открывался просто: в Токио успели получить отчаянную шифровку от Масао с донесением о карте Ергонова.

Отношения с японцами у полковника Судзуки в то время складывались весьма непростые, и он получил от Чжан Цзолиня решительный отказ. Такой же отказ получил и господин Фогель – хотя и предложил генералу немалые «комиссионные». Но диктатор назвал за голову Сипайло слишком высокую цену – таких денег у русского разведчика в наличии не было. А если бы и были – вряд ли кремлевское руководство разрешило бы Гришке тратить такие деньги.

Оба разведчика, воодушевленные размером клада, взялись за карты и принялись вычислять хотя бы ориентировочное место его нахождения. Поначалу задача показалась не слишком трудной: было известно, откуда и куда шел доверенный посланец Унгерна – от Гусиного озера в Хайлар. Прочертили на карте прямую линию, отсчитали 150 верст от Хайлара, обвели полученную точку кружком.

К этому кружку и двинулась японская поисковая партия, вооруженная буровыми машинами. И из Верхнеудинска на тот же маршрут были брошены две дивизии. Красные конники, кроме обычного вооружения, прихватили с собой множество стальных щупов.

* * *

Усмехнувшись, Агасфер взял протянутую Масао бумагу, развернул, и, взглянув на подпись внизу бланка, поднял брови: