И заплутавший, и судьбой хранимый,
Забрел я раз, шагнул из мрака, из
Ночной метели в тёплый свет жилого
Угла, где всё поняв, не тратя слова,
Хозяин молча указал рукой
На лавку вдоль стола, где с пылу-жару
Дымился чан, подобно самовару,
С картошечкой в мундире…
я такой
Нигде потом не видывал… как розы! —
Рассыпчатая, белая. И слёзы
Невольно навернулись на глаза,
Когда ещё из дальней комнатёнки
Припёр кудесник банку самогонки
Горючей и прозрачной, как слеза…
…………………………………………………
…………………………………………………
…меня сморило скоро. Помню только,
Я что-то отвечал, почти без толка…
Он крепко озабочен был. А чем?
Ну да, конечно же, сынком родимым.
Всё, помнится, курил, давился дымом,
Всё, помню, вопрошал: «Зачем, зачем,
Зачем ему всё это?..»… Я, кивая,
И головой, как лошадь, помавая,
Проваливался в сон…
Но перед сном
Пообещать успел, что с таковыми
Вопросами, и даже с мировыми
Мы разберёмся. Точно. Только – днём.
И провалился в сон, как в прорубь…
***
Утром
Снега сверкали чистым перламутром
В окне избушки. Улеглась пурга,
И лес, кругом обставший деревушку,
Был тих, пригож, и словно бы избушку
Хранил, держал в ладонях, от врага
Невидимого пряча…
Сам хозяин
Уже чаёвничал… молчал (весь как изваян
Из корня проморённого) … он пил
Раздумчиво, неторопливо, вкусно
Похрустывая сахаром, и пусто
Смотрел сквозь стену, сквозь меня…
Он был,
Как и вчера, печально озабочен
Какими-то сомнениями… впрочем,
Я помнил хорошо какими. Встал,
Благодаря за встречу и за ужин…