Вакцина памяти

– Я готов, – отозвался Панько и слегка смешался. О, этот первый рабочий день, первый час, когда ты уже на работе, а что делать-то? Именно в таком состоянии он пребывал секунд тридцать.

– Пойдем на совещание, там увидишь, чем занимается ГУИИ.

***

Уже несколько минут сидевший во главе стола подполковник, как и положено, распекал подчиненных, раздавая ЦУ таким образом, что можно было бы нарисовать зигзаг. То ли в этом был его творческий замысел, то ли офицеры так расселись, оставалось неясным. Панько скромно устроился в конце стола, пользуясь иммунитетом новичка.

– Что, опять двадцать пять? Торжество маразма и глупости! Сводку видели? Видели, спрашиваю?

Офицеры нерешительно переглянулись.

– Ну, видели. Анатолий Анатольевич, мы работаем в этом направлении.

– Ну, ну, инакомыслие гну, – раздухарился начальник. – Опять из соседнего государства нас пощипали, и пощипали, надо сказать, деликатно, но уязвимо.

– Мы непременно ответим, не в первый раз, Анатолий Анатольевич.

– Конечно, Гавриков, вот вы и ответите. Никто за язык не тянул. Ваш отдел специальных исследований этим займется. Бросайте текучку, и только не надо искать крайних. Тем более что они взяли на вооружение нашу тактику: идут к своей цели по протоптанной нами тропе.

– Разрешите вопрос, Анатолий Анатольевич? Мы вот все ищем, ищем, а Мао Цзэдун, к примеру, вообще на поверхности, давно тепленьким брать надо. Чего ждем?

– Ты, Чернова, не спеши, по Мао Цзэдуну, когда надо, сигнал дадут, и за грехи свои он ответит.

Пройдет несколько минут, закончится совещание, и Главное управление исторических исследований бесшумно приступит к своей работе. Опера, аналитики, исследователи запустят мониторы, откроют блокноты. Сводки, записки, доклады. Сосредоточенная мыслительная работа с перерывом на обед, а далее – суды исторической справедливости, свидетельства, возражения, встречи. Суды были коварными, к тому же любой суд использовало конкурирующее ведомство, стремясь посрамить профессионализм офицеров ГУИИ. Вечерние мозговые штурмы по отделам, рабочий день закончится, когда большая часть гражданского населения уже будет дома…

– Как тебе наша планерочка, Валера?

– Знаешь, ничего особенного. Для тех, кто хоть сколько-нибудь понимает процесс, все заявления и запросы вполне объяснимы. Принципиально работа ясна. Конъюнктура меняется, вычисляем потенциальных «клиентов», берем на заметку, отрабатываем по команде… прошу прощения, не по команде, при определенных условиях. В нужный момент сбиваем шапку, берем в оборот и кладем на алтарь правды.

– Какой ты шустрый, прямо на лету сообразил, что мы тут делаем.

– Тоже мне секрет. Если жертва, тьфу, виноватый готов к сотрудничеству, ограничиваемся полумерами. Внешнего врага бьем нещадно. Внутреннего стремимся переубедить, сломать идейно и привлечь на свою сторону. Правда, внутреннего так не различишь, мимикрируют они, гады, ошибки неизбежны.

– Ага, только на прицел, а он раз – и оказывается порядочный человек. Или топят безбожно гражданина, только невиноватый он.

– И что, такие у вас тоже бывают? – поинтересовался Валерий.

– А ты думал? Иной раз в пылу не разглядишь, дров нарубишь, потом команда «отставить, не время», или наоборот: прощелкали вспышку, в ЦИКе ребята уже палки вовсю рубят, пока мы ходим, в бубен стучим. Но ничего, сейчас таких, как ты, наскребем и посмотрим, чья возьмет.

– ЦИК слабее? Или…

– Центральный исторический комитет не слабее, они берут массой. Народу у них побольше, достижений больше, но наш результат ценнее, понимаешь? Мы должны быть на шаг впереди.

– У вас покурить где можно? – сменил тему Панько.

– От звания зависит. Вам только на крыше. Пойдем, покажу, – Василий твердым шагом стал подниматься вверх по ступенькам.

***

После нескольких месяцев подготовки и уже целых два часа работая в ГУИИ, Валерий был готов погрузиться в океан бюрократии, планов и неизбежно порождаемого машиной маразма, где каждый винтик и шпунтик придавали этому маразму тот или иной оттенок яркости и колорита. «Ничего-ничего, в Америке вон тоже памятники сносят, „Золушку? переписывают, папу с мамой меняют местами, так что наши приколы еще ничего».

– Валерий Львович!

Панько обернулся на металлический голос, принадлежащий кому-то от полковника и выше.

– Так точно, – молодой человек впервые за всю жизнь произнес эту фразу.

– Первый день сегодня, под крылом у Белкина?

Панько не успел с ответом.

– Мне известно здесь все, – продолжил мужчина, – и ваша биография, и круг научных интересов.

«Господи помилуй, круг моих научных интересов, круг научных ин-те-ре-сов!» Последний раз его идеями интересовались лет пятнадцать назад, и за эти интересы он не получил ни цента.

– А, простите, с кем имею честь? – В ведомстве не принято было носить форму, офицеры приходили на службу в костюмах; впрочем, как везде в подобных «конторах».

–Генерал Дубов, Степан Илларионович.

– Вы Степан Илларионович! – Панько сразу вспомнил работы, изданные в начале 90-х молодым исследователем Дубовым С. И., дерзкие, подчас идущие наперекор официальной советской историографии. Демократичный, добрый преподаватель, Дубов исчез с радаров в 1998 году. Ходили слухи, что один из его студентов или однокурсников высоко взлетел на федеральной политической орбите и определил Дубова в какое-то закрытое ведомство; по другой версии, Дубов ушел в бизнес, по третьей, он разошелся с женой и уверенно встал на рельсы депрессии и алкоголизма. Версии обрастали подробностями, которые следующему поколению студентов оказались неинтересными.

– Именно так. Вы, Валерий Львович, оказались здесь неслучайно. Не станем умалять протекцию Белкина, он ваш товарищ. Но, как вы понимаете, меня не интересуют княжеские междоусобицы и коррупция времен нашествия Батыя. Конечно, на первый взгляд может показаться, что мы здесь перепиливаем опилки. Так?

– Да. Очень кажется.

– Потому что так оно и есть, – непринужденно сказал Дубов. – Однако это верхушка айсберга, так сказать, издержки процесса. Ну, как в милиции часть сотрудников занимается исчезновениями котиков, кражей меховых шапок и поджогами газет в почтовых ящиках. Лично перед вами будут стоять несколько иные задачи.

– Какие? – вытаращив глаза, спросил Валерий Львович.

– Об этом позже. Пока втягивайтесь в работу. Вы полагаете, что я здесь по причине отсутствия работы, в поисках теплого местечка? Нет! Поэтому, когда градус маразма станет зашкаливать, помните, что ведомство кишит, кхе-кхе, «инакомыслящими». До встречи.

***

Валерий Панько пришел домой поздно. «Круг научных интересов»… Он давно забыл, из чего, собственно, состоял этот круг. Древнерусское государство, Русь изначальная, та Русь, которую мы потеряли в княжеских междоусобицах, при монгольском нашествии, феодальной раздробленности и крепостном праве, та Русь, которую просил Есенин, вдруг стала нужна на старте третьего тысячелетия? Панько улегся в постель. За окном стояла осень, но хотелось воздуха – отчего же не спать с открытой форточкой, если больше не с кем? Впрочем, Валерий с этим давно смирился.

…В дверь громко постучали, скорее всего, ногой. Панько очнулся.

– Довольно спать, открывай!

Валерий накинул какую-то рубаху и, не обуваясь, пошел отворять дверь. Странно: пол почему-то казался мягким, словно там не было ни линолеума, ни досок. На пороге стоял здоровенный мужик. Он оскалился, играя мускулами, и Панько вдруг стало совсем неуютно в своем хилом и полноватом теле. Не зря Лида намекала ему на спортзал и говорила про знакомого фитнес-инструктора…

– Ну что, охламон, за тобой должок. Как отдавать будешь? Зерном ли, мехами, пенькой, может, гривны, гроши появились, мед?

«Какой, блин, мед в три часа ночи, что за бред? Гривны, зерно?» Последний раз он видел зерно в деревне лет пятнадцать назад.

– Оглох, что ли, Пень? А ну-ка, Зуборез, двинь ему.

Показался еще один мужик, здоровее первого, и с размаху дал Валере оплеуху.