Война на весах Фемиды. Война 1941—1945 гг. в материалах следственно-судебных дел. Книга 1

Мало кто знает, что еще до обращения по радио В. М. Молотова к советскому народу в Кремле были подписаны два Указа Президиума Верховного Совета СССР, имевших прямое отношение к военным трибуналам, а значит и к теме нашего исследования (Приложения №1 и 2 к Главе 1)[10 - Всего в этот день было подписано 4 Указа. Кроме того, в первый день войны была принята совместная директива наркома внутренних дел и прокурора СССР №221, предписывавшая руководителям НКВД и прокурорам «прекратить освобождение из лагерей, тюрем и колоний контрреволюционеров, бандитов, рецидивистов и других опасных преступников». Указанных заключенных, а также «польские контингенты, немцев и иноподданных» следовало «сосредоточить в усиленно охраняемые зоны».].

В соответствии с этими указами «за неподчинение распоряжениям и приказам военных властей, а также за преступления, совершенные в местностях, объявленных на военном положении», виновные подлежали уголовной ответственности «по законам военного времени». Причем, в таких местностях, «все дела о преступлениях, направленных против обороны, общественного порядка и государственной безопасности, передавались в военно-судебные органы»[11 - Ведомости Верховного Совета СССР, 1941 г. №29.].

Что же это за дела?

Их подробный перечень приводился в Указе: все дела о государственных (контрреволюционных) преступлениях[12 - Террористические акты и некоторые другие наиболее тяжкие контрреволюционные преступления были отнесены к подсудности Военной коллегии Верховного Суда СССР и военных трибуналов округов еще в 1934 году.]; о преступлениях, предусмотренных законом от 7 августа 1932 г., который прозвали в народе «законом о трех колосках»; о разбоях и умышленных убийствах; об уклонении от исполнения всеобщей воинской обязанности, о сопротивлении представителям власти…

Дела по законам военного времени предписывалось рассматривать трем судьям[13 - Профессиональных судей в начальный период войны катастрофически не хватало, и реально многие дела рассматривал один судья; положение о введении заседателей, выделяемых командованием, было установлено лишь Указом Президиума Верховного совета СССР от 28 июля 1942 г.] в упрощенном порядке: без участия защитников и по истечении 24 часов после вручения подсудимым обвинительного заключения. Кассационный порядок обжалования приговоров вообще упразднялся. То есть практически по всем делам, подлежащим рассмотрению военными трибуналами, вводился порядок, аналогичный тому, который был установлен постановлением ЦИК и СНК Союза ССР от 1 декабря 1934 г. для рассмотрения дел о террористических актах (сразу после убийства С. М. Кирова).

Для приговоренных оставляли лишь одну надежду – военное командование могло в случае каких-либо сомнений приостановить исполнение расстрельного приговора. Но с обязательным уведомлением и доведением своего мнения до высших военно-юридических инстанций. О каждом таком приговоре военный трибунал также немедленно должен был сообщать по телеграфу председателю Военной коллегии и Главному военному прокурору. И если эти лица не накладывали «вето», то в течение 72 часов приговор приводился в исполнение.

Остальные же приговоры военных трибуналов вступали в законную силу с момента их провозглашения и немедленно приводились в исполнение.

И. Сталин верил в эффективность репрессий как средство для поддержания порядка и повышения боевого духа войск. Поэтому слово «трибунал» неоднократно упоминалось в выступлениях и документах начального периода войны. Так, 29 июня 1941 года он подписал «Директиву Совнаркома Союза СССР и ЦК ВКП (б) партийным и советским организациям прифронтовых областей» в которой потребовал «немедленно предавать суду военного трибунала всех тех, кто своим паникерством и трусостью мешает делу обороны, невзирая на лица», а 3 июля того же года, в первом своем публичном выступлении по радио вновь дословно повторил эту фразу[14 - Сталин. И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М. 1947. с. 9—17.].

Ситуация действительно складывалась недопустимо-критическая. Приведем выдержки лишь из двух донесений военных контрразведчиков:

из сообщения 3-го отдела Юго-Западного фронта от 25 июня: «22 июня с. г. после бомбежки противником г. Луцка весь партийный и советский аппарат в панике оставил город… 22 июня после первого налёта немецких бомбардировщиков в г. Львове началась паника. Партийные и советские работники областных организаций мобилизовали весь львовский автотранспорт, собрали свои семьи и большими партиями стали покидать город…»[15 - Цит. по – Военно-исторический сборник. Трагедия 1941-го года. Причины катастрофы. Яуза; Эксмо. 2008 (РГВА. Ф. 9. Оп. 39. Д. 98. Л. 250—253).];

из рапорта начальника 3-го отдела 10-й армии от 13 июля 1941 г.: «В ночь с 22 на 23 июня позорно сбежало все партийное и советское руководство Белостокской области. Все сотрудники органов НКВД и НКГБ во главе с начальниками органов также сбежали. Аналогичное положение имело место почти во всех районных и городских организациях. Из Белостока и других городов сбежала вся милиция»[16 - Там же. РГВА. Ф. 9. Оп. 39. Д. 99. Л. 330—340.].

Паралич власти на западе страны, обусловленный суматохой отступления, паникой и растерянностью, существенно затруднял в первые дни войны выполнение указаний и директив из центра. Оперативное реагирование с помощью органов госбезопасности и военной юстиции на факты преступных проявлений удалось организовать не везде.

К. Симонов, оказавшийся в те дни среди отступавших частей, поведал в своих дневниках о расстрелах командованием военнослужащих вообще без какого-либо вмешательства прокуроров и судей, а также попытках военных юристов по своей инициативе каким-то образом организовать в войсках некое подобие прокурорско-следственной работы[17 - Симонов К. 100 суток войны. Смоленск. Русич. 1999.].

Наглядное представление о состоянии этой работы в те дни дает докладная записка военного прокурора военюриста 3 ранга Глинки от 5 июля 1941 г., прибывшего в город Витебск по указанию военного прокурора Западного фронта. Глинка, кстати, неоднократно ссылается в этом документе на упомянутое выступление Сталина, подробно описывает непростую обстановку, сложившуюся в городе, перечисляет дела, переданные им в военный трибунал и дает нелестную характеристику работе самого трибунала:

«…Вчера, 4 июля, мною арестован и предан суду ВТ (военного трибунала – авт.) начальник тюрьмы…, который 24 июня вывел из Глубекской тюрьмы в Витебск 916 осужденных и следственно-заключенных. По дороге этот начальник тюрьмы Приемышев в разное время в два приема перестрелял 55 человек, а в местечке около Уллы, во время налета самолета он дал распоряжение конвою, которого было 67 человек, перестрелять остальных… …было перестреляно 714 заключенных. Нами по личным делам установлено, что среди этих заключенных более 500 человек являлись подследственными, и несмотря на это без всяких оснований они все же были незаконно перестреляны…

В отношении ВТ гарнизона сообщаю следующее:

Когда я приехал, то местные органы послали телеграмму в ЦК о создании ВТ. Это сообщение попало к тов. Рычкову[18 - Нарком юстиции СССР.], который своей телеграммой назначил председателя облсуда тов. Грищенкова председателем ВТ. Это старый судебный работник, но плохой трибунальщик в особенности в военное время да в боевой обстановке. … судьи малоквалифицированны, поэтому с первых дней получились ляпсусы в работе ВТ, приговора низкого качества (прилагаю)…

Областные органы, в том числе обком и облисполком (тов. Стулов, тов. Рябцев) … запоздали со многими важнейшими мероприятиями, в результате чего в городе появилось среди населения тревожное настроение, паника, бегство, бестолковщина и дезорганизация, т. е. появилось все то, от чего предостерегал тов. Сталин в своей речи…

Сейчас в Витебске не найдется ни одного учреждения, которое бы работало. Закрылись и самоликвидировались все, в том числе облсуд, нарсуды, облпрокуратура, облздрав, промсоюзы и т. д. и т. п. Тюрьма ликвидировалась. Милиция работает слабо, а НКВД также сворачивает свою работу. Все думают, как бы эвакуироваться самому, не обращая внимания на работу своего учреждения. Почти во всех учреждениях настроение такое, что завтра придет в город неприятель, а поэтому сжигают все архивы и текущие документы. В общем, работа и нормальная жизнь в городе парализовалась полностью…»[19 - Цит. по книге – Скрытая правда войны: 1941 г., неизвестные документы. М. Русская книга. 1992. (см. также на сайте – http://rkka.ru/docs/spv/SPV7.htm#3).].

С другой стороны, партийные органы жаловались в Москву на бегство и панику среди военных. Так, секретарь Гомельского обкома КП (б) Б Ф. В. Жиженков 29 июня направил И. Сталину телеграмму с грифом «строго секретно», в которой писал: «Деморализующее поведение очень значительного числа командного состава: уход с фронта командиров под предлогом сопровождения эвакуированных семейств, групповое бегство из части разлагающе действует на население и сеет панику в тылу. 27 июня группа колхозников Корналинского сельсовета Гомельского района истребительного батальона задержала и разоружила группу военных около 200 человек, оставивших аэродром, не увидев противника, и направляющихся в Гомель»[20 - Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной войны (22 июня – август 1941 г.): док. и материалы. Минск: НАРБ, 2006.].

Аналогичная картина наблюдалась в те дни во многих городах и населенных пунктах Советского Союза. Поэтому задача перестройки органов военной юстиции на военные рельсы действительно имела большое значение.

Система военных трибуналов в начальный период войны была существенно расширена. В Указах от 22 июня 1941 года отмечалось, что они действуют на фронтах, в военных округах, на флотах, в армиях, корпусах, иных воинских соединениях и военизированных учреждениях.

Линейные суды железнодорожного и водного транспорта также реорганизовывались «в военные трибуналы соответствующих железных дорог и водных путей сообщения».

К подсудности военных трибуналов при дивизиях были отнесены дела военнослужащих от рядового до командира роты включительно; военных трибуналов при корпусах – до командира батальона включительно; военных трибуналов при армиях (флотилиях) – до помощника командира полка включительно; военным трибуналам при военных округах, фронтах и флотах – до командира неотдельной бригады включительно и ему соответствующих лиц.

Вскоре была расширена сеть военных трибуналов войск НКВД, образованных еще до войны. Теперь они создавались в областях, краях, в дивизиях и округах войск НКВД, а также в «прифронтовых местностях».

Круг гражданских лиц, которых стали привлекать к суду военных трибуналов, с началом войны также существенно расширился.

Так, к подсудности трибуналов отнесли дела, связанные с распространением ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения (Указ от 6 июля 1941 года) и дела в отношении работников военных предприятий, допустивших самовольный уход с работы (Указ от 26 декабря 1941 года). Последним указом самовольный уход с предприятия приравняли к дезертирству. Причем, многих «самовольщиков» судили заочно. А потом оказывалось, что многие из них осуждены необоснованно, так как были мобилизованы в Красную армию.

28 июля 1941 года постановлением Пленума Верховного суда СССР №30/15/у к подсудности трибуналов отнесли дела о преступлениях лиц, состоящих в частях народного ополчения. Позже приравняли к военнослужащим работников железнодорожного и водного транспорта, а также бойцов истребительных батальонов.

Как свидетельствуют документы, практически вся организационная работа по руководству военными трибуналами в годы войны осуществлялась Управлением военных трибуналов Наркомата юстиции СССР[21 - С 1942 г. – Главное управление военных трибуналов (ГУВТ)], которое возглавлял бригвоенюрист, а затем генерал-лейтенант юстиции Е. Л. Зейдин.

В первые же дни войны в этом управлении был разработан, а 29 июня подписан наркомом юстиции приказ №106 «О перестройке работы судебных органов и органов юстиции на военный лад»[22 - Военные трибуналы – органы правосудия в Вооруженных силах СССР. М. Воениздат. 1988. с. 129.].

Отряд военных судей в 1941 году существенно возрос за счёт мобилизованных гражданских юристов. Если к началу войны численность военных судей составляла 776 человек[23 - Накануне войны, по состоянию на 15 июля 1940 г., действовало всего 128 военных трибуналов.], то по состоянию на 1 марта 1942 года она достигла 3735 человек.

2. А судьи кто?

Наш взгляд на войну – это взгляд Фемиды, которая держит в руках весы правосудия. Но у нее на глазах повязка. Снимем ее на время. Думаю, это не повлияет на беспристрастность суждений. Дело в другом. Рассказ о делах, рассмотренных в годы войны военными судьями, будет неполным, если прежде не сказать несколько о слов о самих судьях. Сделать это необходимо еще и потому, что об этих людях до сего времени мало что известно. Их лица остались в тени. Поэтому сделаем несколько зарисовок, набросаем штрихами несколько судейских портретов. И начнем, с судей военной коллегии Верховного Суда СССР. Все они, в той или иной степени, оказались причастными к необоснованному осуждению в годы войны многих известных в стране людей – государственных деятелей, крупных военачальников, представителей интеллигенции и простых граждан.

Военная коллегия встретила войну в следующем составе: председатель – В. В. Ульрих, члены коллегии – А. М. Орлов, Д. Я. Кандыбин, И. В. Детистов, Л. Д. Дмитриев[24 - С сентября 1941 г. – председатель военного трибунала Брянского фронта], Ф. А. Климин, М. Г. Романычев и А. Г. Суслин[25 - Информационный бюллетень военных судов. М. 2004. №4 (192)]

Василий Васильевич Ульрих, возглавлявший коллегию более четверти века, был среди них, безусловно, самой одиозной фигурой. Он был направлен в органы военной юстиции еще в начале 20-х годов. За несколько лет сделал головокружительную карьеру – стал председателем военной коллегии и заработал благосклонность Вождя, председательствуя на всех печально знаменитых процессах 30-х годов. Ульрих лично приговорил к расстрелу несколько сотен самых известных «контрреволюционеров» и в 1937 году получил за это из рук И. Сталина орден Ленина.

Политический вес возглавляемая Ульрихом коллегия стала набирать с осени 1934 года, сразу после того как ее наделили правом карать изменников родины, шпионов, террористов, вредителей и диверсантов. В это время весь ее состав переместили поближе к Кремлю. Сейчас это дом №23 по улице Никольской, в котором располагался Московский городской военкомат.

Фотографии В. В. Ульриха опубликованы. Его ненавистный для многих образ описан в исторических публикациях – толстенький, пузатенький, круглолицый, почти лысый, с маленькими «чаплинскими» усиками. С виду добродушный «дяденька», в течение двух десятилетий он хладнокровно отправлял безвинных людей на эшафот. Наивно полагать, что Ульрих не понимал этого. Ежедневно подписывая расстрельные приговоры в отношении тех, кто не совершал никаких преступлений, он слепо и беспрекословно исполнял волю руководства страны. Нагляднее всего, применительно к теме нашего исследования, это можно проиллюстрировать на следующем примере.

6 сентября 1941 года Л. Берия направил на имя И. Сталина письмо, с прилагаемым к нему списком на 170 заключенных орловского централа, в котором ходатайствовал о применении к ним расстрела, поскольку перечисленные лица проводят среди заключенных пораженческую агитацию и пытаются подготовить побеги. Рассмотрение «материалов» на этих людей, большинство из которых были революционерами с дореволюционным стажем, Берия предлагал поручить военной коллегии. И. Сталин в тот же день подписал постановление №ГКО-634сс о применении высшей меры наказания к указанным заключенным. А 8 сентября военная коллегия послушно его проштамповала без какого-либо судебного разбирательства. Приговор вынесли в отношении 161 узника орловского централа. Все они были «осуждены» за контрреволюционную пропаганду (ч. 2 ст. 58—10 УК РСФСР) к расстрелу.

Мучили ли В. Ульриха угрызения совести? К тому времени уже вряд ли. Он научился отвлекаться от «трудов праведных». Усаживаясь для очередного судилища в кресло, В. Ульрих нередко требовал от услужливых помощников поставить ему стакан «с чаем». На самом деле это был коньяк, который армвоенюрист отпивал небольшими глотками, размягчая мозги и притупляя чувства. Было у него еще одно пристрастие, позволявшее полностью отключаться и компенсировать усталость. Это – коллекционирование бабочек. На работу в коллегию специально приняли энтомолога, которого Ульрих одел в форму подполковника. Закрываясь в комнате отдыха, они часами обсуждали проблемы энтомологии и любовались редкими экземплярами…

Ближайший помощник Ульриха и его подельник по рассмотрению многих «контрреволюционных» дел – генерал-майор юстиции Александр Моисеевич Орлов, проработавший в коллегии с 1934 по 1948 год.

Бывший Главный военный прокурор Афанасьев в своих мемуарах так охарактеризовал Орлова во время их встречи в 1938 году в гор. Орле, где Александр Моисеевич в течение короткого времени проштамповал несколько десятков дел в отношении «врагов народа»: «Орлов, несмотря на свой малый рост и плюгавую фигуру, видимо, был преисполнен сознанием своей значимости, держался важно и явно пыжился»[26 - Фронт военных прокуроров. М. 2000. с. 25.].

Напыщенный и важный, он был к тому же аккуратистом и щеголем – тонкая ниточка усов и начищенные до зеркального блеска сапоги «бутылочкой». Но в душе всегда был и остался до последних дней трусом.

Интересная запись, раскрывающая истинную суть борца с контрреволюционерами А. Орлова, встретилась мне в протоколе закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного Суда СССР от 18—19 апреля 1947 г. по делу необоснованно обвиненного в совершении ряда преступлений председателя военного трибунала 1-го Дальневосточного фронта, а затем – Приморского военного округа полковника юстиции Ф. Л. Бережного[27 - О деле Ф. Бережного подробно рассказано в книге – Звягинцев В. Е., Муранов А. И. Досье на маршала. М. Андреевский флаг. 1996.].

На вопрос председательствующего по делу генерала Орлова об отводах Бережной ответил:

– Я заявляю отвод генералу Орлову. И вот почему. В период войны, когда я был в Управлении военных трибуналов, то имел с ним нехороший разговор. Мне нужен был заместитель и, когда ему было предложено выехать на фронт, Орлов принес уйму справок о том, что он болен. В связи с этим я заявил ему, что он трус. Об этом же я говорил ему, когда работал в прокуратуре[28 - Материалы судебного производства по делу Бережного №28808, архив военной коллегии, оп. 11, д. 133, 140].

Отвод Бережного, разумеется, был признан судом необоснованным, а приведенные им мотивы – «провокационно-клеветническими». Истина открылась спустя годы. В протесте по этому делу, подписанном Генеральным прокурором Р. Руденко в январе 1955 года, отмечалось:

«Дело Бережного рассмотрено Военной коллегией с грубым нарушением элементарных требований процессуального закона и прав подсудимого. Подсудимому Бережному было отказано в защите. Необоснованно отклонен мотивированный отвод, заявленный подсудимым председательствующему по делу генерал-майору юстиции тов. Орлову».

Обозвав его трусом, Бережной точно подметил суть этого человека. По воспоминаниям ветеранов военных трибуналов он не только трусливо жил, но и умер от испуга. В одном из подмосковных санаториев его узнал известный и заслуженный генерал, которого Орлов перед войной отправил в лагерь по сфабрикованному обвинению. Генерал в гневе готов был разорвать подлеца на куски. Орлов еле унес ноги и через несколько минут умер от разрыва сердца.

Ульрих скончался в мае 1951 года более достойно. Смерть настигла его, когда он нагнулся за носовым платком, который обронила дама. Гроб с телом единственного в стране генерал-полковника юстиции офицеры-фронтовики, слушатели Военно-юридической академии, в стенах которой Ульрих закончил свою службу, несли на руках от здания академии до Новодевичьего кладбища.

Другие судьи военной коллегии, за исключением погибшего в мае 1942 года Г. Алексеева, тоже умерли своей смертью. Никого из них, в отличие от руководителей НКВД, особых отделов НКО[29 - Руководителей Особых отделов судили даже в годы войны. Например, начальник 3 Управления Наркомата ВМФ А. И. Петров был осужден 13 января 1943 года Особым совещанием при НКВД СССР по ст. 193—17, п. «а» УК РСФСР на 3 года лагерей за «преступную практику применения извращенных методов ведения следствия (избиение арестованных, вымогательство вымышленных показаний) и искусственное заведение дел об антисоветских организациях».] и «Смерша», так и не осудили за необоснованные репрессии. Больше всех «пострадал» И. В. Детистов – в 50-е годы его отстранили от должности, лишили воинского звания и исключили из партии[30 - Кроме Детистова, были лишены генеральских званий и исключены из партии И. О. Матулевич и И. М. Зарянов, работавшие в ВК до войны и после ее окончания.].