Изображение души господина А. Роман

Всю ночку не спать, младой, постелюшку стлать.
Постелюшку стлать-то мне, мила дружка ждать.
Первый сон заснула я – мила друга нет.
Другой сон заснула я – сердешного нет.
Третий сон заснула я – заря белый свет.
По белой же зорюшке мой милый едет…»

И что удивительно, как ни мучительна жизнь была, а в звуках песни той не было скорби. Напротив, что-то блаженное, ясное, небесное, райское даже… А может, оно от душевного склада поющих зависело, и поющие те сами духами благодати и были, во всяком случае, когда пели?.. Кто-то чуда ждал – боженьку, в смысле. Но он не нисшел, не воспретил и не покарал: надежды обманул.

А по одной же зорюшке белой вместо мила дружка и боженьки бульдозеры приехали то ли Русь уничтожать, то ли самоё память о ней. В кабинах сидели недобрые или тупые лица. Это одно и то же.

«Что ж ты, боженька, едрить твою…», – думали селяне, сопровождая думы те словами непечатными, и плакали…

Тупые же лица снесли то, что им было заповедано. Вывезли, разровняли. И другие – угрюмо матерящиеся рабочие – построили на месте деревни той х.й знает что, в соответствие со своими неприличными присказками. «Х.й знает что» назвали заморским словом «микрорайон». А именем деревни станцию метро обозначили. И счастья там прежнего, как и духов благодати с песнями их, не было уж… Вы знаете. Лгать будете для Левады-центра

и сами себе, и ближним, и боженьке вашему – как вам любо. Вот и песне конец, бл. дь, да лучинушку горящую в задницу…

На месте погоста бывшего многоквартирные дома потом стояли. Детишки косточками поигрывали. Однажды и череп заместо мячика гонять стали, да родители воспретили. А череп тот был прадедушки господина А. … Я уже выругался по поводу всего этого. Довольно…

А кстати, ничего особенного в этом нет. Москва расширялась, строилась, кладбища мешали… В черте современного города лет за семьдесят снесли аж двадцать четыре кладбища… Представьте только, сколько десятков тысяч насельников бытийствует на их месте и счастливо капитализм строит, не заморачиваясь!..

Душа же господина А. по-прежнему любила по родной и несуществующей теперь наяву деревне ходить невидимо эдак мелкими шажочками. Проходила сквозь небоскрёбы, будто их и не было вовсе. Прежнее видела. И было оно мило-дорого. Ибо в домах родной деревни обреталось большое душевное тепло и беззвучная радость. Да такие, что, казалось, сама жизненная среда из них состояла, сами брёвна… Вот он, рай-то, а?..

И было душе господина А. очень интересно… Текла она сквозь многоэтажные соты по деревне своей как бы отсутствующей. С любовью к Родине текла. И любовь её в этом течении усиливалась…

«Отчего это? – спрашивала себя душа господина А.. – Дух что ли благодатный остался здесь?.. На первых этажах небоскрёбов?» —

Но нет. Проникала душа в квартиры по первым этажам – и не находила тепла прежнего… «Чудно!» – только и удивлялась она. И понимала, что насельники небоскрёбов были как бы народом иным, пришлым, вроде заморскими враждебным даже…

Да-а, по сути русским в теперешнем понимании господин А. не был. – Поэтому и рай у него оказывался родной деревней… Текла-летала себе сквозь соты многоэтажные душа его и грустно вопрошала:

– А на хрена вы, русские, русское-то угробили? – И вспоминал мать русских.

Только кто ж на Земле голос душ слышит? Уши-то наушниками заткнуты.

Но сетовала душа господина А. напрасно. Потому что такова была воля великого Непостижимого о русских: народ, хорохорясь временами, вырождался. – Давайте посмотрим правде в глаза. А против вышней воли не попрё-ошь, как не рыпайся…

Не для многих ли из нас рай именно в прошлом? И оно, далёкое, и воспоминалось. Даже то, в котором тело господина А. как будто и не жило никогда – девятнадцатый, восемнадцатый век, глубже, может… Кто его знает?.. Непростая сущность душа человеческая…

А вот когда попала душа господина А. на небо потом, всё исчезло вдруг: и деревня близ большого города с её духом особым да оранжевыми окошками, и снег перестал хрустеть под ногами. Собаки замолчали, бабушкина прялка перестала крутиться, замолкли и без того тихие песни… А лучинушка из домов – та в сердце его переместилась и эдак вспыхнув, вечно и горела там…

«Не в тереме свечка неярко горит,
Из ярого воска вытаивает,» —

так оно навсегда и осталось…

Слова красивые… Нет?.. А у вас что теперь в дальноглядах да сверхрынках орут? – Сравнили? – То-то…

Загорелась лучинушка в сердце. Наступила тишина. Такая благодатная, что вообразить себе нечто более прекрасное душа господина А. была не в состоянии. Даже в ушах не звенело, а только чуть-чуть пошипывало… Один запах воспоминаний остался… Без образов…

Вы знаете, что такое запах воспоминаний?.. О-о, он бывает очень разным: и ароматным, и вонючим… А вот на небе смрад подлинных человеческих отношений не помнится. Только аромат дивный. Будто все вас сердечно любили при жизни в теле…

Предположение: а, может, и правда любили, только вы не догадывались об этом и злобствовали зазря?..

У родной деревни господина А., как ему казалось, был особенный духовный запах, спутать который с чем-то другим едва ли было возможным… Смейтесь-смейтесь, мол, «хорошо в краю родном

…» Лично я не вижу ничего неприятного в смеси запаха сена и навоза… Как-то желанна она даже… Речь не об этом…

То, что испытывала душа господина А. на том свете, вероятно, и в самом деле было запахом Родины, счастливого детства, запахом матери, молока её и утробы, может быть…

И в этом переживании присутствовало нечто вечное, изначальное… Чуть ли не ощущение самой Утробы мира, с которой вообще жизнь началась… И воплощалось всё счастье перечисленное в образе родной деревни… В конечном счёте именно это и есть запах рая.

И Родина не г. вно вовсе… Так, во всяком случае, было для господина А… Он по счастью не был мыслителем. Поэтому Родина для господина А. оказывалась земным адом, а рай – небесной Родиной…

Плевки умников

Думаю, ничего на свете нет омерзительнее грязнения ада. Нет, не грязнить его надобно, а молитвами преображать в сознании своём… Так нет же. Сидят умники, исторические документы роют и пи-ишут, пи-ишут, как будто историю Отечества мочой на говён. х листах выводят… Бррр!..

Представьте уличное шествие. Возмущённые крики. Требование: «Деяния учёных – в очистные сооружения!»…

Кто за?.. – Никого? Только я?.. – Увы… Падки люди на дерьмо… по воле Всевышнего. А за изготовление го. на большие деньги платят… Кто, зачем?..

Выродки… Иногда тянет в морду им плюнуть… Только где она, морда-то эта? – Нет её… Такая же невидимая, как и душа господина А., как моя. Только огромная – эдакая ж. па вселенская. Поэтому куда плевать, в какую сторону – не ясно.

Да и вообще плевать не благо. – Утираться только с любовью и состраданием к выродкам… За что? – Хм! – Да за то, что выпала им судьбина горькая и проклятая испражняться на Родину…

Да, я хочу сказать, что они не виновны… – А не соглашайтесь. Это только я так думаю. А вам любо винить и думать не вполне чисто. Вы удовольствие от этого получаете… И тоже ведь оно не само по себе происходит. Поэтому и вы не виновны…

Господин А. утешался осознанием того, что признанные умники глупы. Тело ж его, однако, ходило по земному аду в чёрных слюнях умников. Было противно. Но от плевков умников уклониться не представлялось возможным… Знаете, когда один плевок – не беда, отереться не трудно. А вот когда плевкам несть числа… – Вся душа делается как бы скользкой от них. И отмыться дочиста, где? – На небе только…

Конфуций говаривал, будто коли тебе плюют в спину, значит, ты идёшь впереди… Ладно, пусть. А когда в лицо?..

И в самом деле, душа господина А. стремилась назад, к великому и священному Истоку жизни. Поэтому бытийствовал он на Родине сволочью в глазах соотечественников. Ибо, во-первых, не надо стремиться к Истоку, полагали они. А во-вторых – любить Родину, не оценивая – неправильно. В-третьих, надо обвинять и ненавидеть то того, то другого, то третье, то четвёртое, и так далее…

Думаете, нельзя возрастать, двигаясь назад? – Тогда эта книга не для вас. Читайте Коэльо

. Там вполне земные рассуждения…

Рай

Отец господина А. работал на водопроводной станции. Так «когда государственная комиссия принимала очистные сооружения, в качестве доказательства их высокого качества членам приёмной комиссии, – рассказывал отец, – предлагали испить по стакану чистой водицы, первоначально бывшей мешаниной г. вна и мочи тысяч обывателей… – Таки пили, улыбались и подписи ставили свои на приёмной бумаге»…

Вот и рай, я думаю, есть эдакое духовное очистительное сооружение. Правда, надеюсь, там нет ни умников, ни душепротивных писаний их. Только чистая-пречистая духовная среда, которая и есть запах воспоминаний, запах Родины – рая аромат…

Когда душа господина А. летела по подобию рая из прошлое в будущее, то из легендарных же действующих лиц на том свете не оказалось никого, сколь не искала она таковых там… Блуждала душа по кущам себе: «То ли они все по домам их невидимым сидели, то ли попрятались, как насекомые во время дождя, то ли гуляли где», – думала душа господина А.» … Представить же, что можно вообще бытийствовать без дома, она в те поры пока ещё не могла…

Порча и исход

Господин А. появился на свет восемнадцатого числа ранним осенним утром, затемно. Роды принимал мужчина. Взял он господина А. на руки, поднял, улыбнулся ему, шлёпнул… Господин А. по неразумию заплакал. А родовспомогатель сказал матери его о том, что у неё родился особенный, очень способный сын. И она, как мать, поверила – и засветилась счастьем… Это, конечно, её дело. Но мать нередко рассказывала о тех словах родовспомогателя своему особенному-де сыну.