Турица моя злато-единорогая

Моё желание вызывает у людей злобу, презрение или ненависть… Понятно: коль вступил на путь непрерывной молитвы – выступил из мира стяжания, разврата и лжи. Предателем стал. В военное время предателей расстреливают, а в мирное – сажают… Сижу… Почему ещё живой?.. – Такова воля обо мне непостижимого Неба…

Обычно люди полагают, что святой – тот, кто молится, как надо, и творит чудеса. Кто же творит чудеса, но молится в неустановленном порядке – он бес.

Я – хуже беса: лжец. Потому что говорю: «Я – святой», а чудес не творю…

Творить чудеса, думаю – суетно. Хорошо, что не могу. И вы не творите – дольше проживёте.

Люди же до чудес падки. Но в глубине души всегда ненавидят творящих их. Поэтому просить у Всевышнего о даре чудотворения – ошибка.

Израиль Давыдович считает святость проявлением болезни. Понятно, хочет вернуть меня в общество. Это его работа.

Любой труд почётен. Работающего благо уважать. Даже того, кто убивает тебя своим трудом. По наущению Израиля Давыдовича Капитон и Степан ежедневно покушаются на моё убийство: таблетки заставляют пить…

Смотрел Уголовный кодекс. Статьи 30 и 105… Нет, никто под них не подпадает. Потому что намерения меня убить ни у кого нет. Пытаться убить, желая блага – дело житейское, государственное даже…

А святые обществу не нужны. Спрос на лицемеров и профессионалов. Профессионал святым быть не может. В каждом профессионале живёт проститутка. Стать проституткой – страшусь. – Стыдно, хотя общество одобряет…

Перебираю в памяти святых. Как посмотрю, каждый из них – по своему сумасшедший. Иногда общественно опасный. Но почему же тогда не каждый сумасшедший – святой?.. Это выше моего понимания.

Меня к святости привело большое горе. Стараюсь ходить на цыпочках с молитвой и благоговением перед Высшим и сущим… Но горю может последовать и нечестие: пьянство, разврат и преступления. Это уж какая о ком воля непостижимого Неба. Его воля обо мне – святость. Израиль Давыдович, леча меня, хочет побороть высшую волю. Мания величия. Его действия обречены на провал… Перечить Божеству можно только горя духовым сердцем. У Израиля же Давыдовича духовое сердце сладко спит… Точно говорю…

Святость… Как бы вам объяснить?.. Она нечто бесцветное, неразличимое… Наверное, то же можно сказать и о душе… Святость – качество души, сердце её. Одна из граней.

В святости важно бесстрастие. Вы думаете, бесстрастие – чувственная тупость? – Неправда. Это чистота…

Душевная чистота – проявление болезни, думает врач. Потому что она выходит за пределы меры… А кроме бесстрастия ощущение святости возникает от горения духовного сердца. «Это уже совсем плохо», – говорит Израиль Давыдович. Ему виднее. Он учился. Вижу, учение – тьма… Во всяком случае, что-то очень нехорошее…

Проще заплатить деньги и слетать на луну, чем обрести святость. Поэтому многие даже не пытаются.

Душа лишается святости после таблеток Израиля Давыдовича. Это похоже на изнасилование. Даже проникновение есть… Психиатрическая таблетка насилует сердцевину души… Уголовный кодекс, статья 131… Но тут всё расплывчато. Как бы неосознанное изнасилование… Опять не притянешь. И родственники согласны.

Лечение изнасилованием – принудительное…

Химия – таблетки, думаю, придумана для убийства бога.

Зачем Менделеев открыл свою таблицу?.. Чьи это происки?.. Воспринимаю его как личного врага. Нехороший человек: водка, химия… А он – национальная гордость… Противоречие или закономерность?..

А вообще святость – неземное счастье. Когда морок от таблеток сходит – я в раю. И здесь, и не здесь. Не чувствую тела… Дух… Люблю всё и вся. Хочется только объясняться в любви и плакать…

После таблеток – тупой… Израиль Давыдович говорит: «Запоминай состояние после лечения и старайся удержать его возможно дольше»…

Сейчас умников вроде Менделеева много. Искусственные люди создают искусственный разум. Пока только читают переписку в Интернете. А посягают научиться читать мысли. Но и это полбеды. А вот когда научатся читать и чувства – тут мне и конец настанет. Думать и чувствовать нужно по указанию начальства… Не могу. Лучше смерть… Только, полагаю, и убийствами святых самоё святость не искоренить… Шалишь, брат.

Опухший Креститель

Марья Ивановна шлёпала по полу шваброй и драила его могучими руками. Мы с Сашкой лежали и глядели в потолок. Там бытийствовали непонятной жизнью мелкие мухи.

– Еврейка, – негромко, как бы никому, сказал Сашка.

– Молчи, балбес, – ответствовала Мария Ивановна.

– Иоанн Креститель был еврей, – так же в никуда продолжал глаголать Сашка, – а у кого-то отец Иоанн.

Марья Ивановна оставила мытьё пола и оперлась на швабру, как на посох:

– А ты бродителев моих не трогал, гадёныш. Это свято.

– А что там святого, – как и в чём ни бывало, продолжал Сашка. – Ходил Иоанн по пустыне опухший, встревал, куда не надо, за то в тюрьму угодил и там ему голову отрубили по пьянке начальства…

– А с чего ты взял, что Креститель был опухшим? – влез я в беседу, немало удивившись.

– Дак как же, – возразил Сашка, – он же диким мёдом питался. И в Библии не указано, что пользовался защитной одеждой.

И я поразился проницательности Сашки и глубине постижения древних легенд…

Иероним Босх, Святой Иоанн Креститель в молитве

А Марья Ивановна, отжав тряпку в ведро с грязной водой, хлестнула ей с оттяжкой Сашку по лицу: