Шёлковые оковы
Он резко развернулся и вышел в холл, где у стены бесшумно дежурила одна из служанок.
– Эльза.
Женщина тут же подошла, опустив голову.
– Да, дон Манфреди?
– Ту, что в подвале, – его голос был холоден и ровен, – не кормить. И не поить. Пока я не скажу.
На лице Эльзы не дрогнул ни один мускул. Она лишь молча кивнула:
– Слушаюсь.
Винченцо наблюдал, как она удаляется, чтобы передать распоряжение остальной прислуге. Внутри него что-то ёкнуло – короткий, резкий спазм, похожий на укол совести, которую он давно в себе похоронил. Он тут же подавил это чувство, заглушив его ледяной логикой.
Голод. Жажда. Они сломят любого. Они приведут её к покорности быстрее, чем любые угрозы и изощрённые наказания. Это был проверенный, эффективный метод. Он не видел в этом особой жестокости – лишь прагматичный расчет.
Он снова представил её, сидящую в темноте на холодном бетоне. Ослабевшую. Без её дерзкого блеска в глазах. Без сил для новых попыток побега. Ту, что будет ждать любого его слова, любого жеста, как манны небесной.
И это представление вызвало у него прилив тёплого, почти сладострастного удовлетворения. Да, это был верный путь. Путь к полному и безраздельному владению. Не только телом, но и духом.
День тянулся медленно и однообразно, как и положено дню, заполненному бумажной работой и звонками. Винс и Алессандро провели его, склонившись над документами по поставкам и схемами откатов турецким чиновникам. Воздух в кабинете был густым от запаха дорогой сигары Винса и кофе.
Алессандро старался сохранять деловой настрой, но мысль о девушке в подвале сидела в его сознании занозой. Он видел холодную одержимость в глазах Винса утром и слышал его слова: «Ее боль – моя». Это не укладывалось в привычную схему. Жестокость как инструмент – да. Но это… это было сродни какой-то болезненной алхимии.
Когда они наконец закончили, Алессандро, ссылаясь на голод, вышел из кабинета. Но его ноги понесли его не в столовую, а на кухню, где он знал, что застанет Эльзу.
Пожилая женщина начищала медный таз. Увидев его, она выпрямилась, вытирая руки о фартук.
– Синьор Алессандро? Вам что-то нужно?
Алессандро оглянулся, убедившись, что они одни.
– Девушка… – начал он, понизив голос. – Та, что внизу. Ей отнесли еду?
Лицо Эльзы стало совершенно непроницаемым, каменным.
– По приказу дона, синьор, – ответила она ровно. – Ее не кормить и не поить. Пока он не скажет.
Слова повисли в воздухе, тяжелые и безжизненные. Алессандро почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Он ожидал чего угодно – строгого режима, скудной пайки, но не этого. Это был не просто акт наказания. Это был метод медленного, методичного уничтожения. Пытка голодом и жаждой.
– Понятно, – выдавил он, чувствуя, как у него пересыхает во рту. – Спасибо, Эльза.
Он развернулся и вышел из кухни, ошеломленный. Его собственный желудок сжался в комок. Он представил себе Айлин – не дерзкую пленницу, а просто молодую девушку, одинокую, испуганную и измученную жаждой в холодной темноте. И приказ исходил от человека, который всего несколько часов назад говорил о ее «страданиях» с почти религиозным фанатизмом.
Это потрясло Алессандро до глубины души. Он видел много жестокости в своей жизни, но такая… такая холодная, расчетливая дегуманизация была чем-то новым и отвратительным. И он, сам того не желая, стал соучастником этого, просто находясь здесь и подчиняясь приказам. Впервые за долгие годы верной службы семье Манфреди, в его душе зародилась крошечная, но отчетливая трещина.
Ближе к полуночи, когда вилла погрузилась в сонную тишину, Алессандро снова оказался на кухне. Его движения были быстрыми и точными. Он достал из холодильника сыр, хлеб, несколько кусков холодной жареной курицы и спелый персик. Аккуратно сложив все на большую тарелку, он взял бутылку прохладного яблочного сока и, озираясь, бесшумно направился в подвал.
Айлин сидела на холодном бетонном полу, обхватив колени руками. Голод и жажда были уже не просто физическими ощущениями, а тупой, ноющей болью, заполнившей все ее существо. В полной темноте время потеряло смысл, и единственным якорем реальности был ледяной холод, проникающий сквозь тонкую ткань платья.
Внезапно дверь скрипнула и открылась, слепящий свет из коридора ворвался в комнату. Айлин зажмурилась, болезненно щурясь. Когда ее глаза немного привыкли, она разглядела в дверном проеме знакомый силуэт. Это был не Винс. Это был Алессандро.
Он молча вошел и, не говоря ни слова, поставил на пол перед ней тарелку с едой и бутылку сока. Запах пищи ударил в ноздри, и ее желудок предательски и громко заурчал, вопреки ее воле.
– Я принес тебе поесть, – тихо сказал Алессандро. Его голос в гулкой тишине подвала звучал непривычно громко.
– Я не голодна, – тут же буркнула Айлин, отводя взгляд. Гордость, последнее, что у нее оставалось, требовала сопротивляться.
Алессандро усмехнулся, но беззлобно.
– Не обманывай ни себя, ни меня. Голод – плохой союзник.
Он присел на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне.
– Слушай, девочка, – его тон стал серьезнее. – Не пытайся бороться с доном. Ты не представляешь, с кем связываешься. Твое сопротивление… оно не ослабляет его. Оно, наоборот, раскаляет. Он видит в этом вызов, а вызовы он любит. Чем сильнее ты бьешься, тем сильнее он будет давить. Ты только сделаешь себе больнее.
В глазах Айлин, несмотря на усталость и отчаяние, вспыхнула искра. Она ухватилась за его слова, за крошечный проблеск человечности в этом аду.
– Тогда помогите мне, – прошептала она, и в ее голосе впервые зазвучала не злоба, а мольба. – Вы же видите… это неправильно. Отпустите меня. Или… или хоть скажите ему, чтобы он остановился.
Надежда, хрупкая и наивная, светилась в ее взгляде, обращенном к Алессандро.
Она ждала ответа, ждала какого-то знака, что не все здесь – монстры.
Но ответа не последовало.
Внезапно свет из коридора, падавший на Алессандро и тарелку с едой, словно исчез, поглощенный большой и плотной тенью, накрывшей их обоих. Воздух в подвале стал тяжелым и ледяным.
Алессандро замер. Он не видел, кто стоит за его спиной, но ему не нужно было оборачиваться. Каждый нерв, каждая клетка его тела кричали об одном – он знал. Холодный ужас сковал его, заставив замереть в нелепой позе на корточках.
Айлин, сидевшая напротив, увидела, как лицо Алессандро исказилось маской чистого, животного страха. Ее собственное сердце упало, предчувствуя неотвратимое. Она медленно подняла взгляд выше, поверх его плеча.
В дверном проеме, заполняя его собой, стоял Винченцо Манфреди. Он был без пиджака, рукава белой рубашки закатаны до локтей. Его лицо было абсолютно бесстрастным, но глаза… его глаза горели холодным, мертвенным огнем, в котором читалось обещание немедленной и жестокой расплаты. Он смотрел на Алессандро, и этого взгляда было достаточно, чтобы понять – игра окончена.
– Алессандро, – голос Вина был тихим, почти ласковым, и от этого становилось только страшнее. – Кажется, ты заблудился. Или забыл, чьи здесь приказы являются законом.
Алессандро резко выпрямился, отшатнувшись от тарелки с едой, словно от раскаленного железа. Он не нашел в себе сил что-либо сказать.
Винс медленно перевел свой взгляд на Айлин, на нетронутую еду, на бутылку сока. Его взгляд скользнул по ее бледному, испуганному лицу, и на его губах на мгновение дрогнула тень чего-то, что нельзя было назвать улыбкой.
– Убирайся, – снова прозвучал тот же тихий, стальной голос, обращенный к Алессандро. – Мы поговорим позже.
Алессандро, не говоря ни слова, боком, не поворачиваясь к дону спиной, проскользнул мимо него в коридор и исчез.
Винченцо шагнул в комнату. Дверь осталась открытой, но для Айлин она теперь не означала свободу. Она означала присутствие ее личного дьявола. Он наклонился, взял с пола бутылку сока, открутил крышку и с наслаждением, не спеша, сделал большой глоток, глядя на нее поверх горлышка.
– Жажда – ужасное чувство, не так ли? – произнес он, и в его глазах плясали черные огоньки. – Но, как я вижу, твоя гордость все еще сильнее. Это похвально. Интересно, надолго ли ее хватит.
Он поставил бутылку обратно на пол, в дюйме от ее протянутой руки, развернулся и вышел. Замок снова щелкнул.
Айлин осталась сидеть в темноте, глядя на силуэт бутылки, отчетливо видимый в полосе света из-под двери. Она вся дрожала – от голода, от жажды, от страха и от осознания полной, абсолютной беспомощности. Он не просто мучил ее. Он играл с ней. И Алессандро, ее последняя призрачная надежда, оказался всего лишь пешкой в этой игре. Пешкой, которую только что безжалостно убрали с доски.
Глава 9. Цена милосердия
Утренний свет, льющийся в кабинет, казался обманчиво безмятежным. Винченцо сидел в своем кресле за массивным столом, затягиваясь ароматной сигарой. Клубы дыма медленно поднимались к потолку, но не могли скрыть ледяную напряженность в воздухе.
Алессандро вошел, дверь бесшумно закрылась за ним. Он стоял по стойке смирно, взгляд устремлен в пространство где-то над плечом дона. Сердце его отчаянно колотилось, но годы тренировок позволили сохранить внешнее спокойствие.
Винс не спешил. Он сделал еще одну медленную затяжку, изучая своего подчиненного, словно хищник, оценивающий добычу.
– Почему тебе интересна эта девчонка, Алессандро? – наконец прозвучал его голос. Он был спокойным, ровным, но каждый слог в нем был отточен, как лезвие бритвы. – Ты не только проявил непозволительный интерес. Ты осмелился меня ослушаться. Прямо. В моем доме.
Он отложил сигару, и его пальцы сомкнулись на ручке тяжелого хрустального пепельницы.
– Знаешь, – продолжил Винс, и в его тоне появилась опасная, шелковистая нота, – если бы на твоем месте был кто-то другой, его уже бы не было в живых. Его тело кормило бы рыб на дне Босфора.
Алессандро не дрогнул, но по его спине пробежал ледяной пот.
– Но твоя семья, – Винс медленно встал и начал обходить стол, – не одно поколение служит нашему клану. Верой и правдой. Я уважаю эту преданность. Я уважаю память твоего отца.
Он остановился прямо перед Алессандро, его высокий рост и широкая плечевая кость заслоняли свет.
– И только поэтому, – Винс произнес эти слова тихо, в упор, глядя ему в глаза, – я в последний раз прощаю тебе эту ошибку. Запомни, Алессандро. В последний. Есть грань, которую переходить нельзя. И эта грань – между долгом и… сантиментами. Девушка – мое личное дело. Мое. Если я еще раз замечу твой взгляд, направленный в ее сторону, или услышу шепот о ней… наша многолетняя дружба и заслуги твоей семьи не будут иметь никакого значения. Я сотру тебя. Понял?
Его вопрос не требовал ответа. Он был риторическим и окончательным. Алессандро молча кивнул, сжимая кулаки за спиной. Он понимал. Это было не прощение. Это было отсрочка. И предупреждение, высеченное в граните.
– Хорошо, – Винс развернулся и снова сел в кресло, словно отбросив незначительную помеху. – Теперь иди. И займись портом Хайдарпаша. Убедись, что все готово к прибытию «Багровых копий». У нас нет времени на отвлечения.
Алессандро молча поклонился и вышел, оставив Винченцо наедине с его сигарой и абсолютной, ничем не омраченной властью. Урок был усвоен. Цена милосердия оказалась неподъемной.
Щелчок замка прозвучал для Айлин как приговор. Она не пошевелилась, продолжая сидеть на холодном бетоне, уткнувшись лбом в колени. Ее тело дрожало от холода и слабости, а в горле першило от жажды.
Винс вошел и окинул комнату оценивающим взглядом. Его глаза сразу же нашли тарелку с едой и бутылку сока, стоявшие там же, где их оставил Алессандро. Все оставалось нетронутым. На его губах появилась холодная усмешка. Гордость. Все еще гордость.
Затем его взгляд упал на Айлин. Она вжалась в стену, пытаясь стать как можно меньше, ее глаза, полные страха и ненависти, следили за каждым его движением.
– Встань, – раздался его властный голос, не терпящий возражений.
У Айлин не было сил сопротивляться. Ее ноги подкосились, когда она попыталась подняться, и ей пришлось опереться на стену, чтобы не упасть. Она стояла, пошатываясь, готовая в любой момент рухнуть.
Винс медленно подошел к ней. Он был так близко, что она чувствовала исходящее от него тепло и запах дорогого парфюма, смешанный с дымом сигары.
– Хм, похвально, – произнес он, кивая в сторону нетронутой еды. – Твоя воля крепче, чем я думал.
Его пальцы медленно поднялись и коснулись ее щеки. Айлин вздрогнула, как от удара током, но не смогла отстраниться. Его прикосновение было легким, почти ласковым, но от этого становилось только страшнее. Пальцы скользнули по ее шее, к вырезу платья, вызывая мурашки на коже.
Девушка резко дернулась назад, пытаясь избежать его прикосновений, но ее ослабленное тело не выдержало. Она потеряла равновесие и с тихим стоном рухнула на колени перед ним. Ее лицо оказалось на уровне его паха.
И тут ее глаза, полные ужаса, заметили явную выпуклость на его брюках. Он был возбужден. Осознание этого ударило ее с новой силой, вызвав волну тошноты и паники. Она попыталась отползти, но ее тело не слушалось.
Винс смотрел на нее сверху вниз, и в его глазах читалось удовлетворение и ожидание. Он положил руку на ее голову, нежно проводя пальцами по ее волосам.
– Видишь, какая ты слабая, – прошептал он. – И какая сильная бывает гордость. Но всему есть предел. Однажды он наступит и для тебя.
Винс внезапно схватил её за волосы и резко оттянул её голову назад, заставляя смотреть на него. Его глаза пылали мрачным огнем, в них смешались жажда власти и темное возбуждение.
– Ты думаешь, это конец? – его голос был низким и проникающим в самую душу. – Это только начало, Айлин. Скоро твое тело будет принадлежать мне не по принуждению, а по твоей собственной воле. Ты будешь засыпать с мыслями обо мне, а просыпаться от одного желания – чувствовать меня внутри себя.
Она пыталась вырваться, но его хватка была железной. Слезы катились по её щекам, но в её глазах всё ещё тлела искра сопротивления.
– Я… я никогда… – начала она, но Винс прервал её, притягивая ещё ближе.
– Никогда? – он усмехнулся, и его дыхание обжигало её кожу. – Ты даже не представляешь, на что способно твое тело. Я научу тебя желать того, что ты сейчас ненавидишь. Ты сама будешь просить меня прикоснуться к тебе, и твои стоны будет музыкой для моих ушей.
Айлин сжала губы, пытаясь не выдавать свой страх, но её дрожь выдавала её полностью.
– Ты сломаешься, моя девочка, – прошептал он, почти ласково. – И когда это случится, ты поймешь, что нет ничего слаще, чем отдаться тому, кто сильнее тебя.
Винс отпустил ее волосы, и она рухнула на холодный бетон, беззвучно рыдая. Он смотрел на нее сверху, и в его глазах не было ни жалости, ни торжества. Лишь холодное, безразличное ожидание.
– Ты продержалась дольше, чем я ожидал, – произнес он, и его голос эхом отозвался в пустом подвале. – Но у всего есть предел. Даже у твоей гордости.
Он повернулся и направился к выходу, но на пороге остановился, бросив через плечо последние слова, которые прозвучали тише шепота, но были страшнее любого крика:
– Завтра я вернусь. И мы посмотрим, что для тебя окажется сильнее – твоя воля или инстинкт выживания.
Дверь захлопнулась, оставив Айлин в полной темноте. Она лежала на полу, не в силах пошевелиться, и смотрела в черноту над головой. Его слова висели в воздухе, словно ядовитый туман. Она чувствовала, как последние силы покидают ее, а граница между сопротивлением и отчаянием становится все тоньше.
Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь удержаться за боль – последнее, что напоминало ей, что она еще жива. Но даже эта боль начинала казаться далекой и чужой.
Где-то в глубине души, за гранью страха и ненависти, рождалось леденящее душу осознание: завтрашний день станет для нее последней чертой. И она боялась не того, что не выдержит. Она боялась того, что – выдержит.
Винс медленно поднимался по лестнице из подвала, его лицо было бесстрастным, но внутри все кипело. Сцена с Айлин оставила странный привкус – смесь злорадства и какого-то непонятного раздражения. Ее сопротивление, ее ненависть… в них была какая-то дьявольская энергия, которая одновременно и бесила, и притягивала.
Он вышел в холл, и тут же с другой стороны к нему почти бегом устремился Алессандро. Лицо его было бледным, взволнованным, все прежние конфликты забыты перед лицом новой угрозы.
– Босс! – его голос сорвался, он пытался перевести дух. – Яман… Старый Яман здесь. Он за воротами. С людьми. Много людей.
Винс остановился, медленно поворачиваясь к нему. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– И? – произнес он спокойно.
– Он требует… – Алессандро сглотнул, – он требует вернуть ему дочь. Грозит устроить бойню, если с ней что-то случилось. Он в ярости, Винс. Кажется, он узнал, что мы ее не отпустили.
Винченцо замер на секунду, его мозг молниеносно обрабатывал информацию. Порт был у него в кармане, сделка с «Багровыми копьями» была на волоске от успеха. Открытый конфликт с Яманами сейчас, на их территории, был чреват не просто срывом поставок, а полномасштабной войной, которая могла разрушить все его планы.
Но отступать – значило показать слабость. А слабость в его мире была смертным приговором.
Он медленно вынул из кармана платок, развернул его и тщательно протер пальцы, как будто стирая с них прикосновение к Айлин.
– Хорошо, – сказал он, и его голос обрел привычную стальную твердость. – Пригласим господина Ямана в гости. Одного. Его люди останутся за воротами.
Он посмотрел на Алессандро, и в его глазах вспыхнул холодный, опасный огонь.
– И приготовь нашу… гостью к встрече с отцом. Приведи ее в порядок. Я хочу, чтобы он увидел, что с его дочерью обращаются… должным образом.
Алессандро кивнул и бросился выполнять приказ. Винс же остался стоять в центре холла, глядя на парадную дверь. Угроза войны висела в воздухе, но вместо тревоги он чувствовал лишь прилив адреналина. Игра становилась все сложнее и опаснее. И Винченцо Манфреди обожал сложные игры. Особенно когда все козыри были в его руках. А у него их было два: порт Хайдарпаша и сама Айлин. И он был готов разыграть их обоих.
Алессандро быстро спустился в подвал. Увидев Айлин, все так же сидящую на полу в полной апатии, он на мгновение замедлил шаг, но тут же собрался.
– Слушай внимательно, – его голос был срочным, но без прежней угрозы. – Твой отец здесь. Он за воротами.
Глаза Айлин расширились, в них вспыхнула искра надежды. Она попыталась встать.
– Подожди, – Алессандро остановил ее жестом. – Винс не отпустит тебя. Если твой отец попытается силой забрать тебя, начнется резня. Его убьют. Тебя, возможно, тоже.
Он присел перед ней, глядя прямо в глаза.
– Есть один шанс. Единственный. Ты должна убедить отца, что осталась здесь по своей воле.
Айлин смотрела на него с недоверием, ее истощенный разум отказывался верить.
– Он никогда не поверит, – прошептала она.
– Поверит, – настаивал Алессандро. – Если ты сыграешь свою роль хорошо. Винс… он предоставит тебе комфортные условия. Ты будешь жить в хороших комнатах, у тебя будет все, что нужно. А тем временем… – он сделал паузу, – тем временем я попытаюсь найти способ тебя вывезти. Но для этого нужно время. И нужно, чтобы твой отец ушел отсюда живым и… успокоенным. Он не должен лезть на рожон.
Он видел, как в ее глазах борются страх и надежда. Она хотела верить. Ей отчаянно нужно было во что-то верить.
– Что я должна делать? – тихо спросила она, ее голос дрожал.
– Ты выйдешь к нему. Ты скажешь, что осталась здесь добровольно. Скажешь, что устала от его мира, от его дел. Что Винс… предлагает тебе другую жизнь. Безопасную. Спокойную. Ты должна выглядеть убедительной. Равнодушной. Если ты дрогнешь, если заплачешь или бросишься к нему… его убьют у тебя на глазах. Поняла?
Айлин закрыла глаза, сжимая виски пальцами. Это была невыносимая ноша. Лгать отцу. Убеждать его, что она счастлива в руках похитителя. Но альтернатива была страшнее.
– Я… я попробую, – выдохнула она, открывая глаза. В них был уже не страх, а решимость, купленная ценой невероятных усилий.
– Хорошая девочка, – Алессандро помог ей подняться. – Сейчас тебя отведут в комнату, приведут в порядок. Запомни – от твоей игры зависит его жизнь.
Он вышел, оставив ее одну с этой чудовищной правдой. Ей предстояло стать актрисой в спектакле, режиссером которого был ее тюремщик. И цена провала была неизмерима.
Массивные дубовые двери особняка распахнулись, и в холл вошел Яман-старший. Его лицо было искажено гримасой ярости и беспокойства, пальцы сжимались в кулаки. За ним, как тень, следовали двое его охранников, но на пороге их вежливо, но твердо остановили люди Винченцо.
– Господин Яман, – Винс встретил его в центре холла, невозмутимый и холодный. – Какой неожиданный визит.
– Где моя дочь, Манфреди?! – прошипел старик, не в силах сдержаться. – Если с неё хоть волос упал…
– Успокойтесь, – Винс мягко поднял руку. – С Айлин все в полном порядке. Более того, она здесь по собственному желанию.
Яман грубо рассмеялся.
– Вы хотите сказать, что моя дочь добровольно осталась в доме человека, который похитил ее?!
В этот момент с верхнего этажа на лестнице появилась Айлин. Ее вели под руки две служанки. Она была одета в чистое, дорогое платье, ее волосы были аккуратно уложены, а на лице лежала маска безразличия, сквозь которую, однако, проступала смертельная бледность.
– Отец, – ее голос прозвучал тихо, но четко. Она заставила себя смотреть на него, не отводя глаз.
– Айлин! Дочка! – Яман сделал шаг вперед, но его снова мягко блокировали. – Что они с тобой сделали?
– Со мной все хорошо, – она произнесла заученную фразу, глядя куда-то в пространство за его плечом. – Я… я сама попросила синьора Манфреди оставить меня здесь.
В глазах отца читалось смятение и неверие.
– Что?.. Но почему?
– Я устала, отец, – голос Айлин дрогнул, но она с силой выровняла его. – Устала от твоих бесконечных «дел», от этой жизни в страхе. Здесь… спокойно. Меня никто не тронет. Синьор Манфреди гарантировал мне безопасность.
Винс, стоявший чуть поодаль, с легкой улыбкой наблюдал за спектаклем.
– Но это же ненормально! – взорвался Яман. – Ты – моя дочь! Ты должна быть дома!
– Дом? – Айлин горько усмехнулась, и это прозвучало на удивление искренне. – Какой дом? Тот, где меня могут в любой момент похитить твои враги? Нет, отец. Пока твои дела не станут… безопаснее, мне лучше здесь. Я остаюсь здесь добровольно. В качестве гарантии, что наши семьи будут соблюдать достигнутые договоренности. В том числе и о портах.
Она произнесла это с таким ледяным спокойствием, что у Ямана-старшего отвисла челюсть. Он смотрел на дочь, не узнавая ее. Эта отрешенная, холодная женщина была не похожа на его живую, эмоциональную Айлин.
– Ты… ты в этом уверена? – тихо спросил он, и в его голосе впервые прозвучала неуверенность.
– Абсолютно, – она медленно отвела взгляд от него, давая понять, что разговор окончен. – Теперь, пожалуйста, уходи. И не беспокойся обо мне.
Она развернулась и, не оглядываясь, медленно пошла наверх, поддерживаемая служанками. Ее спина была прямой, но каждый шаг давался ей невероятным усилием воли.
Яман смотрел ей вслед, его плечи поникли. Гнев сменился растерянностью и горечью. Он снова повернулся к Винченцо.
– Если с ней что-то случится, Манфреди…
– С ней все будет прекрасно, вы же видели, – парировал Винс. – Она под моей защитой. А теперь, простите, у меня много дел.
Ямана проводили наружу. Дверь закрылась.
Айлин, поднявшись наверх и дождавшись, пока служанки уйдут, подбежала к окну, выходившему на парадный подъезд. Она увидела, как фигура ее отца, ссутулившись, садится в машину. Машина тронулась и скрылась за воротами.
Она отшатнулась от окна и прислонилась к стене, дрожа всем телом. Глухие, надрывные рыдания вырвались наружу. Она скользнула на пол, обхватив голову руками.
Он ушел. Он действительно ушел. Поверил ей. Оставил ее здесь.
В этот момент она осознала всю глубину своего одиночества и всю чудовищность ловушки, в которую попала. Ее отец, ее единственная надежда, уехал, обманутый ее же спектаклем. А ее тюремщик получил все, что хотел: порты, сделку и ее саму – сломленную и окончательно отрезанную от прошлого.
Глава 10. Кисти для птицы в клетке
Примерно через час, когда Айлин все еще сидела на полу, уставившись в одну точку и ощущая ледяную пустоту внутри, дверь в ее комнату открылась. На пороге стоял Винченцо. Он выглядел довольным, как кот, проглотивший канарейку.
– Твое выступление было безупречно, – произнес он, не скрывая одобрения в голосе. – Я впечатлен. Ты заставила его поверить. Это требовало… силы.