Шёлковые оковы

Глава 12. Прогулка в клетке

Винс стоял у массивного окна своего кабинета на втором этаже, затягиваясь ароматной сигарой. Его взгляд был прикован к фигуре, медленно движущейся по подстриженным дорожкам внутреннего сада. Айлин. Ее прогулка была его уступкой, оплаченной ее унижением.

Он наблюдал, как она идет, ее плечи напряжены, а руки скрещены на груди, словно пытаясь защититься от невидимой угрозы. Она не смотрела по сторонам, не любовалась экзотическими цветами или искрящимся фонтаном. Ее взгляд был устремлен в землю, будто она боялась поднять глаза и увидеть стены, окружавшие ее.

«Пятнадцать минут, – напомнил он себе мысленно. – Ровно».

Он видел, как Эльза неотступно следует за ней на почтительном расстоянии, ее фигура – воплощение бдительности. Каждый шаг Айлин был под контролем. Каждый вздох.

Уголок губ Винса тронула легкая усмешка. Ее «свобода» была такой же иллюзией, как и ее надежда на спасение. Она дышала воздухом, который он ей позволил. Она ступала по земле, которая принадлежала ему. Даже солнце, согревавшее ее кожу, казалось, подчинялось его воле в этот момент.

Он видел, как она на мгновение остановилась и подняла лицо к небу, закрыв глаза. Что она чувствовала? Облегчение? Или еще большее отчаяние, понимая всю искусственность этого момента?

Винс сделал последнюю затяжку и раздавил окурок в массивной пепельнице. Ее покорность во время танца была сладкой, но мимолетной победой. Истинное удовлетворение он получал от этого – от возможности наблюдать за ней, управлять каждым аспектом ее существования, даровать и отнимать крохи свободы по своей прихоти.

Он повернулся от окна. Пятнадцать минут истекли. Пора было возвращать птицу в клетку. У него были планы на сегодня. И все они вращались вокруг того, чтобы заставить ее станцевать для него снова. Но на сей раз он хотел, чтобы в ее глазах горел не стыд, а нечто иное. Нечто, что он видел в своем ночном кошмаре – одержимость. И он был готов на все, чтобы этого добиться.

Айлин стояла неподвижно, забыв на мгновение о времени, об Эльзе, о стенах, окружавших сад. Ее внимание привлекли белые розы, растущие у старой каменной стены. Их лепестки, чистые и безупречные, казались хрупкими и сильными одновременно. В их аромате не было сладости – лишь горьковатая, терпкая свежесть. Они были так непохожи на все, что ее окружало.

Она потянулась, чтобы прикоснуться к бархатистому бутону, но ее рука замерла в воздухе. Она почувствовала на себе тяжелый, изучающий взгляд. Это было почти физическое ощущение – будто чья-то рука легла ей на плечо. Медленно, преодолевая внутреннее сопротивление, она обернулась.

В нескольких шагах от нее стоял Винс. Он наблюдал за ней, его руки были засунуты в карманы брюк, а лицо оставалось невозмутимым. Но в его глазах, скрытых под темными стеклами очков, она уловила ту же холодную оценку, что и в первый день их встречи на набережной.

– Они тебе нравятся? – его голос прозвучал тихо, но четко донесся до нее в тишине сада.

Айлин не ответила. Она просто смотрела на него, чувствуя, как ее кратковременное умиротворение растворяется, сменяясь знакомым холодным страхом.

– Белые розы, – продолжил он, делая шаг ближе. Его взгляд скользнул с нее на цветы. – Символ чистоты. Невинности. Они хорошо смотрятся рядом с тобой. Пока.

Он сорвал один из цветков, не обращая внимания на шипы, впивающиеся в его пальцы.

– Но чистота, – он протянул ей розу, – вещь хрупкая. Ее легко запятнать. Сломать. Увядший цветок уже никто не захочет сорвать.

Его слова висели в воздухе, тяжелые и многозначительные. Айлин смотрела на протянутую розу, понимая, что это не просто цветок. Это был символ. Символ ее самой в его руках.

– Бери, – мягко приказал он. – Это твой подарок. Напоминание.

Она медленно, почти нехотя, взяла розу. Шипы больно впились в ее пальцы, но она не подала вида. Она просто держала его, чувствуя его вес и скрытую в нем угрозу.

– Время прогулки истекло, – объявил Винс, разворачиваясь. – Возвращайся внутрь.

Айлин осталась стоять с розой в руке, глядя ему вслед. Аромат цветка смешивался с запахом его духов, создавая душную, удушливую смесь. Она понимала, что только что получила не подарок, а очередное предупреждение. И шипы в ее пальцах были лишь началом той боли, которую он мог причинить.

Вернувшись в свою комнату, Айлин молча прошла мимо Эльзы. В руке она сжимала стебель белой розы, и шипы больно впивались в ее ладонь, но эта боль была желанным отвлечением от гнетущей тяжести на душе.

Она нашла пустой хрустальный графин, налила воды и поставила в него розу. Цветок, одинокий и совершенный, казался инородным телом в этой роскошной, но бездушной комнате. Он был напоминанием о хрупкой красоте, существовавшей за стенами ее клетки, и одновременно – мрачным предзнаменованием от Винса.

Затем она подошла к кровати и взяла в руки скетчбук. Бумага была шершавой и прохладной. Она открыла его на первой странице, долго смотрела на чистый лист, словно боясь осквернить его своим прикосновением. Но потребность выразить накопившуюся боль и тоску была сильнее.

Она взяла угольный карандаш. Ее пальцы, сначала дрожащие, обрели твердость, едва коснувшись бумаги. Она не стала рисовать розу в графине. Вместо этого ее рука вывела контуры сада за окном – но не того ухоженного парка, по которому она гуляла, а дикого, буйного, каким она его помнила мельком из окна машины по дороге сюда. Она рисовала тенистые уголки, где можно было спрятаться, и извилистые тропинки, ведущие к свободе.

Потом ее взгляд упал на розу. Она перевернула страницу и начала рисовать ее. Но на бумаге рождался не идеальный цветок. Она выводила каждый шип, каждую прожилку на лепестках, подчеркивая не только красоту, но и защитную колючесть. Она рисовала ее сломанной, с поникшей головкой, но все еще прекрасной в своем увядании.

Она рисовала, пока пальцы не запачкались углем, а за окном не стемнело. В этих штрихах и тенях была ее боль, ее гнев и ее молчаливый протест. Это был ее способ сохранить себя, свою душу, которую Винс так жаждал сломать. Пока она могла рисовать, часть ее оставалась свободной. И это знание давало ей силы дышать дальше.

Винс находился в кабинете, просматривая отчеты по первой партии оружия, прошедшей через порт Хайдарпаша, когда зазвонил его личный телефон. На экране вспыхнуло имя: «Сисиль». На его лице на мгновение мелькнуло легкое раздражение, но он принял вызов.

– Винченцо, дорогой, – в трубке послышался сладкий, томный голос, который он когда-то находил столь приятным. – Я скучаю по тебе. По твоим прикосновениям… По нашим вечерам.

Его пальцы бессознательно постучали по столу. Образ Сисиль, ее умелые, но бездушные ласки, показался ему сейчас удивительно плоским и неинтересным после того, как он познал остроту борьбы с Айлин.

– Сисиль, – его голос прозвучал ровно, без эмоций. – У меня сейчас очень напряженный период. Идут важные переговоры.

– О, я все понимаю, мой грозный дон, – она игриво рассмеялась. – Но даже тебе нужен отдых. Забота. Я хочу быть рядом. Поэтому я решила сделать тебе сюрприз.

Винс насторожился.

– Какой сюрприз?

– Я уже в аэропорту. Мой рейс в Анталью вылетает через два часа. Я буду у тебя завтра утром. Приготовь для меня самую лучшую комнату.

Тишина в кабинете стала густой. Винс сжал телефон так, что костяшки пальцев побелели. Сисиль здесь? Теперь? Когда все его внимание было приковано к Айлин, к этой сложной, мучительной игре, которая поглотила его целиком?

– Это было… необдуманно, Сисиль, – прозвучало холодно.

– О, не сердись! – она проигнорировала его тон. – Я буду скромна, как мышка. Не помешаю твоим «важным переговорам». Я просто буду ждать тебя. В твоем распоряжении. Как всегда.

Она послала ему воздушный поцелуй и положила трубку.

Винс медленно опустил телефон на стол. Его первоначальное раздражение сменилось расчетливой холодностью. Сисиль. Она была привычным инструментом, развлечением. Но сейчас ее присутствие казалось досадной помехой. Он не хотел отвлекаться. Не хотел делить свое внимание.

Но, с другой стороны… Его взгляд мысленно обратился к комнате наверху, где Айлин, уязвимая и гордая, находила утешение в рисовании. Присутствие другой женщины, его любовницы, подчеркнуло бы ее положение. Усилило бы ее изоляцию. Это могло стать новым, изощренным способом давления.

Уголок его губ приподнялся в беззвучной усмешке. Возможно, визит Сисиль был не такой уж плохой идеей. Это добавило бы в игру новые краски. Новые возможности для того, чтобы сломить дух Айлин. Он решил позволить Сисиль приехать. Это будет еще один урок для его пленницы. Урок о том, что она – всего лишь одна из многих его прихотей. И ее ценность определяется исключительно его капризом.

Вечером того же дня Айлин сидела за ужином, механически перебирая еду на тарелке. Ее мысли были далеко – в скетчбуке, где на чистом листе постепенно оживали увядшие розы, полные молчаливого протеста.

Винс, сидевший во главе стола, наблюдал за ней поверх бокала с вином. Его взгляд был тяжелым и оценивающим. Тишина в столовой была густой, нарушаемой лишь тихим звоном приборов.

Когда слуги унесли десерт и вышли, Винс откашлялся, привлекая ее внимание. Айлин медленно подняла на него глаза, предчувствуя недоброе.

– У меня для тебя распоряжение на вечер, – произнес он, его голос был ровным, но в нем слышалась стальная воля.

Она молча ждала, сжимая салфетку на коленях.

– Сегодня ночью, – продолжил он, делая паузу для пущего эффекта, – я хочу видеть тебя в своей комнате.

Слова повисли в воздухе, тяжелые и недвусмысленные. Айлин почувствовала, как кровь отливает от ее лица. Комната поплыла перед глазами. Она знала, что этот момент настанет, но от этого не становилось менее страшно.

– Я… – ее голос сорвался, она попыталась найти возражение, протест, но под его пронзительным взглядом все слова казались пустыми и бесполезными.

– Это не просьба, Айлин, – мягко, но твердо напомнил он. – Ты придешь. В десять. Я не люблю ждать.

Он отпил вина, его действия были спокойными и уверенными, будто он просто обсуждал погоду.

Айлин не могла вымолвить ни слова. Она сидела, ощущая, как ее сердце бешено колотится, а внутри все сжимается от леденящего ужаса. Он даже не спрашивал. Он приказывал. И она понимала, что у нее нет выбора. Бегство было невозможно, сопротивление – бесполезно и опасно для отца.

Она молча кивнула, опустив взгляд, не в силах больше выдерживать его взгляд. Это был не ответ, а капитуляция. Медленная, мучительная капитуляция, по кирпичику разрушающая стену ее воли.

Винс удовлетворенно улыбнулся и вернулся к своему вину. Игра продолжалась. И он был уверен, что очень скоро получит свой главный приз.

Глава 13. Ты у моих ног

Айлин стояла посреди своей комнаты, будто парализованная. Цифры на электронных часах неумолимо приближались к десяти. Каждая пройденная минута ощущалась как тяжелый удар по нервам.

Она боролась сама с собой. Разум кричал о сопротивлении, о необходимости найти выход, даже если его нет. Но холодный голос реальности шептал о последствиях. Об отце. О беспомощности. О той боли, которую Винс мог причинить, если она ослушается.

В дверь постучали. Айлин вздрогнула. Вошла Эльза. В ее руках был не поднос с едой, а два предмета, от которых у Айлин похолодело внутри.

На стуле служанка аккуратно разложила платье – короткое, из черного кружева, едва прикрывающего бедра. Рядом лежал комплект нижнего белья: стринги и полупрозрачный бюстгальтер без бретелек. Это была не одежда. Это был костюм для унижения.

– Дон просил передать, – голос Эльзы был ровным, но в нем прозвучала неуловимая нота чего-то, что могло быть жалостью. – Вам следует переодеться.

С этими словами она вышла, оставив Айлин наедине с этим воплощением ее ночного кошмара.

Айлин подошла к стулу и провела пальцами по кружеву. Ткань была грубой и колючей. Каждая клетка ее тела восставала против этого. Надеть это – значило окончательно принять ту роль, которую для нее уготовил Винс: роль вещи, игрушки.

Она закрыла глаза, пытаясь найти в себе хоть крупицу силы. Она думала об отце. О его жизни, которая была в ее руках. Она думала о розе, которую нарисовала, – сломанной, но все еще прекрасной.

Слезы текли по ее щекам, но она смахнула их тыльной стороной ладони. Ее руки дрожали, когда она сняла свое дневное платье и надела предложенный ей наряд. Кружево обтянуло ее тело, подчеркивая каждую линию, заставляя чувствовать себя голой и беззащитной. В зеркале на нее смотрела незнакомка – соблазнительная и разбитая.

Пробило десять.

Сделав глубокий, прерывистый вдох, Айлин вышла из комнаты и направилась по темному коридору к его апартаментам. Каждый шаг давался ей с невероятным трудом. Она шла на эшафот, и ее единственным утешением была мысль, что, возможно, этим она покупала еще один день безопасности для своего отца. Но душа ее кричала от боли и протеста, заглушаемого грохотом собственного сердца.

Тихий стук Айлин в массивную дверь апартаментов Винса потонул в гробовой тишине коридора. Сердце ее бешено колотилось, а в ушах стоял оглушительный звон.

– Войди, – раздался из-за двери его властный голос.

Она толкнула дверь и переступила порог. Комната была погружена в полумрак, освещаемая лишь одной настольной лампой у кресла, в котором сидел Винс. Он был одет в темный халат, расстегнутый на груди, и широко расставил ноги, его поза была воплощением расслабленной власти.

– Закрой дверь, – приказал он, не глядя на нее.

Айлин машинально выполнила приказ, щелчок замка прозвучал как приговор. Она стояла, не решаясь сделать шаг, ее взгляд скользил по роскошной, но аскетичной обстановке.

– Подойди, – его голос прозвучал тише, но от этого не менее повелительно.

Она заставила себя сделать несколько шагов, пока не оказалась в паре метров от него. Воздух в комнате был густым от запаха его дорогого парфюма и сигарного дыма.

Винс наконец поднял на нее взгляд. Его глаза, темные и пронзительные, медленно обожгли ее с ног до головы, задерживаясь на откровенном наряде. На его лице не было улыбки, лишь холодная оценка.

– Садись, – он кивнул на ковер у своих ног.

Айлин замерла. Унижение пылающим жаром разлилось по ее телу. Сидеть у его ног, как собака…

– Я сказал, садись, – повторил он, и в его голосе зазвенела сталь.

Ее ноги подкосились сами собой. Она медленно опустилась на колени, а затем уселась на пятки, отведя взгляд в сторону, не в силах вынести его взгляд. Паркет был холодным сквозь тонкое кружево ее платья.

Она сидела, сгорбившись, стараясь стать как можно меньше, чувствуя, как каждый ее нерв напряжен до предела. Она была у его ног. Покорная. Униженная. И самое страшное было в том, что где-то в глубине души она чувствовала странное, извращенное облегчение от того, что акт неповиновения был позади. Теперь оставалось только ждать, что он сделает дальше. А ожидание было почти невыносимым.

-Сними обувь и рубашку, – приказ прозвучал тихо, но с такой неоспоримой властью, что каждое слово впивалось в Айлин словно шип.

Она сидела, не двигаясь, ее разум отказывался воспринимать унизительную реальность происходящего.

– Ты слышала меня, – голос Винса не повысился, но в нем появилась опасная твердость. – Сними с меня обувь. И расстегни рубашку. Не вставая с колен.

Айлин медленно подняла взгляд. Его кожаные туфли, дорогие и безупречно чистые, были в сантиметрах от ее рук. Паркет холодом пробирался сквозь тонкую ткань платья, напоминая о ее положении.

Она потянулась дрожащей рукой, пальцы скользнули по гладкой коже. Запах дорогой кожи и его парфюма ударил в нос. Она сжала пряжку, пытаясь ее расстегнуть, но пальцы не слушались, соскальзывали. Она чувствовала его взгляд на себе, тяжелый и оценивающий.

Наконец, первая пряжка поддалась. Затем вторая. Она сняла одну туфлю, потом другую, аккуратно поставив их рядом. Ее руки, все еще дрожа, поднялись выше, к его рубашке. Белая ткань была мягкой и дорогой. Она нашла первую пуговицу. Металл был холодным под ее прикосновением.

Она расстегивала пуговицу за пуговицей, открывая полоску загорелой кожи на его груди. Каждое движение было для нее пыткой. Она дышала прерывисто, стараясь не смотреть ему в лицо, чувствуя, как жар стыда разливается по ее щекам.

Когда последняя пуговица была расстегнута, она опустила руки, не зная, что делать дальше, и снова уставилась в пол, ожидая следующего приказа, следующего унижения. Она была его слугой, его рабыней, исполняющей его волю у его ног. И в этот момент она почувствовала, как последние остатки ее гордости медленно умирают, оставляя после себя лишь ледяную пустоту и смирение.

Винс медленно поднялся с кресла, его тень накрыла Айлин, сидевшую у его ног. Он встал так близко, что его брюки оказались прямо перед ее лицом. Запах его кожи, парфюма и чего-то сугубо мужского, животного, ударил ей в ноздри, заставляя сердце бешено колотиться.

– Расстегни, – его голос был тихим, но в нем не было места для возражений.

Айлин застыла, ее взгляд, полный ужаса и отчаяния, устремился на металлическую пряжку ремня, находившуюся в сантиметрах от ее губ. Она не двигалась, парализованная стыдом и страхом.

Винс не повторил приказа. Он просто наклонился чуть ближе, и его пальцы легли ей на затылок, не с силой, но с неумолимой угрозой.

– Помни, Айлин, – прошептал он, и его дыхание коснулось ее щеки, – твоя покорность – это единственная возможность избежать боли. Не для себя. Для него. Каждый твой отказ – это гвоздь в гроб его спокойной старости. Ты действительно хочешь этого?

Его слова обожгли ее сильнее любого удара. Образ отца, беспомощного и одинокого, встал перед ее глазами. Она сжала зубы, чувствуя, как слезы подступают к глазам, но она не позволила им пролиться.

Ее дрожащие пальцы потянулись к пряжке. Металл был холодным. Она с трудом расстегнула его, затем принялась за пуговицу на брюках. Каждое движение давалось ей с невероятным усилием, каждый звук расстегиваемой молнии отзывался в тишине комнаты оглушительным грохотом.

Когда она закончила, она снова опустила руки, не в силах поднять на него взгляд. Она сидела на коленях, униженная и разбитая, продавшая еще часть своей души за призрачную безопасность того, кого любила.

Винс смотрел на ее согбенную фигуру, и в его глазах вспыхнуло мрачное удовлетворение. Она сломана. Еще не полностью, но ее воля треснула. И он знал, что скоро она будет принадлежать ему без остатка.

– А теперь сними с себя это платье, – его голос, низкий и хриплый, прозвучал как приговор. Слова «сними с себя это платье» повисли в воздухе, тяжелые и неумолимые.

Айлин замерла, ее пальцы вцепились в кружево платья, словно пытаясь найти в нем защиту. Она сидела на коленях перед ним, а он стоял, возвышаясь над ней, и его фигура казалась ей теперь исполинской, заполняющей все пространство.

– Я… не могу, – выдохнула она, и ее собственный голос прозвучал чужим и надтреснутым.

– Можешь, – парировал он, не двигаясь. – И ты сделаешь это. Ты уже сделала первый шаг. Самый трудный. Остальное – лишь формальность.

Он был прав. Расстегнув его брюки, она переступила некую невидимую грань. Теперь отступать было некуда. Каждое ее действие, каждая уступка вели ее все глубже в эту бездну.

Ее руки, холодные и влажные от пота, медленно поползли вверх. Пальцы нашли тонкую молнию на боку. Металл показался ей раскаленным. Она потянула за нее.

Шипение расстегиваемой молнии прозвучало оглушительно громко. Кружевная ткань ослабла, и платье медленно сползло с ее плеч, обнажая кожу. Она не смотрела на него, ее взгляд был прикован к узору на персидском ковре у его ног.

Платье упало вокруг ее колен, и она осталась сидеть перед ним в одном лишь полупрозрачном белье, которое он для нее выбрал. Она чувствовала его взгляд на своей коже, и каждый его луч казался ей прикосновением. Стыд и унижение пылали на ее щеках, но внутри росло странное, леденящее оцепенение. Она сделала это. Она пережила это. И теперь, в этой наготе, она почувствовала не только уязвимость, но и призрачное, искаженное освобождение. От надежды. От борьбы. От самой себя.

Винс смотрел на нее, и его дыхание стало глубже. Он видел не просто обнаженное тело. Он видел сломленную гордость, растоптанное достоинство. И это зрелище было для него слаще любой физической близости.

Винс медленно опустился перед ней, его движения были плавными и полными хищной грации. Одна его рука обхватила ее талию, притягивая к себе, лишая последней дистанции, последней иллюзии защиты. Айлин не сопротивлялась, ее тело было одеревеневшим от шока и стыда.

Он не стал медлить. Его губы захватили ее губы с такой силой и властностью, что у нее перехватило дыхание. Это не был поцелуй нежности или страсти. Это был акт завоевания, пометки своей территории. Его язык вторгся в ее рот, требуя, захватывая, лишая воли.

И сначала она просто замерла, парализованная отвращением и страхом. Но затем… случилось нечто необъяснимое. В глубине ее истощенной души, заваленной обломками воли и гордости, что-то дрогнуло. Может, это был инстинкт выживания, приказывающий не сопротивляться хищнику. Может, это была та самая искра, которую он пытался высечь все это время – искра ответного огня, рожденного отчаянием.

Ее губы, сначала холодные и неподвижные, вдруг ответили. Слабый, едва заметный отклик. Ее тело, напряженное как струна, на мгновение расслабилось в его объятиях, поддавшись натиску. Это не было желанием. Это была капитуляция. Но даже в этой капитуляции была доля ее собственного, искаженного выбора – выбрать путь наименьшего сопротивления, выбрать мимолетное забытье в этом насилии, чем терпеть боль дальнейшей борьбы.