Старость аксолотля

Пустая автострада под затянутым грозовыми облаками небом.

Рушащиеся церкви и крошащиеся римские статуи.

Сорвавшийся с привязи воздушный змей.

– Что имело значение – не имеет значения.

– Каждая цивилизация меняется, эволюционирует, мы сами тоже преодолели бы этот этап прогресса.

– Но это не прогресс! Не видишь? Не видишь? Мы ведь на самом деле ничего нового не открыли, не добавили ни одного кирпичика в пирамиду знаний. Мы не используем никаких технологий, которые не существовали еще до Погибели. Домашняя промышленная робототехника, поверхностные нейросканы, Интернет, RFID, Маттернет, телеприсутствие[167 - Передача на расстояние чувственных ощущений, например, изображения и звука, но также осязания, температуры, вкуса, запаха и т. д.] и нейропротезы, химический и биологический синтез, ДНК из пробирки и человек из пробирки, генетические архивы, метаматериалы, углеродные волокна[168 - Волокно, состоящее почти исключительно из растянутых углеродных структур, химически подобных графиту. Их высокоорганизованная структура придает им большую прочность, к тому же они легкие, тугоплавкие и химически устойчивые.] и молекулярная инженерия[169 - Область, занимающаяся вопросами понимаемых в самом широком смысле инженерных технологий, использующих квантовые явления. В их состав входят, например, нанотехнология, квантовая информатика, квантовая криптография, молекулярная химия.] – все это уже было у нас раньше. Хуже или лучше разработанное и внедренное, но уже придуманное, уже ассимилированное цивилизацией. После Погибели мы лишь оказались вынуждены использовать эти инструменты иначе. Тот Луч вышвырнул нас из однонаправленной очевидности. Технология не изменилась; изменились цели и смыслы, для которых мы ее применяем.

Повисшая вертикально перед «Хорусом» «Хонда» протянула руку и стукнула похожим на отвертку пальцем в механическую грудь Гжеся:

– Скажи честно – когда в последнее время тебе вообще приходили в голову такие вопросы: «Человек ли я?», «Есть ли у меня сознание?»

– Сперва мы все над этим задумывались.

– Но теперь? Ты не задаешь их, поскольку знаешь – они не имеют смысла.

Гжесь эмотировал Гильгамешу Поля Изобилия Фергюсона и райские племена живорожденных.

Анимированных духов и зверюшек, рождающих людаков из комиксов.

Пестрых обезьянок, присевших на плечах двухтонного меха.

– Все-таки это какие-то изменения, вряд ли ты станешь возражать. Какое-то движение, эволюция.

– Какое движение? Какое движение? До Погибели любое движение могло быть только движением вперед, было только одно направление – рост, развитие, прогресс. И сам мне скажи: рай Фергюсона – это прогресс?

– Но ты же не станешь утверждать, будто мы там деградируем?

– Ибо есть уже и другие направления, помимо этих двух. Есть множество гор и ям, – Гильгамеш развернул своего меха по всем осям, вращаясь в невесомости перед Гжесем, будто трехмерная буссоль. – Мы вышли за пределы старой системы координат.

Воздушный змей. Вересковые поля. Автострада.

Гжесь чувствовал, что медленно уплывает. Гильгамеш его залил, затопил своей диатрибой, заэмотировал напрочь червоточинами и галактиками.

– Признайся, зачем вы на самом деле ищете это излучение после червоточины? Хотите им отомстить – или скорее их поблагодарить?

– Только представь, какова бы могла быть эта месть! – «Хонда Х» выпустила в маску «Хоруса» пучок сатиры, от Монти Пайтона до «Симпсонов». – Но это дела «Норада», я тебе уже заплатил. Хочешь еще записи прослушки и координаты червоточины?

Гжесь не мог больше смотреть в маску Гильгамеша, целя объективами вниз, вниз и вбок, на сварочные швы сеток и заклепки решеток в чаше радиотелескопа.

Он отмагнитил левую ступню и топнул.

– Эта ваша сборная солянка сейчас развалится. Ты в самом деле думаешь, что рабы Гугла справятся?

– А чем ты лучше их? – Гильгамеш-Рори источал притворную жалость. – Ха! Ты надеялся, будто мы станем тебя просить! Потому ты сюда и приполз, потому тебя это так и завело. Внезапное избавление от рутины райского робота! Будто ты нам нужен, будто нам без тебя не обойтись! Ха!

Гильгамеш90 устремился к «Хорусу», угрожая столкновением.

Гжесь отмагнитил вторую ступню, чтобы не переломать ноги робота, и оттолкнулся влево.

Но «Хонда Х» быстро скорректировала траекторию и поймала «Хоруса» над чашей, выталкивая его за ее край. Имея схожие массы, оба меха в итоге отразились друг от друга в соответствии с законом Ньютона: Гжесь вниз, к Земле, в тень радиотелескопа, а Гилгамеш90 – поверх чаши, к созвездиям Бэббиджа[170 - Чарльз Бэббидж – английский математик XIX века, философ, астроном и механик, построивший одну из первых механических вычислительных машин (т. н. «разностную машину»), создатель концепции компьютерной программы. Один из отцов информатики и кибернетики.] и Джобса.

– Ты нам ни для чего не нужен, – передавал он издали, уменьшаясь среди звезд, и вокруг него лохматым гало[171 - Оптический феномен: светящееся белое или радужное кольцо, видимое вокруг Солнца или Луны. Явление вызвано преломлением световых лучей на кристалликах льда, находящихся в облаках или тумане.] распухали эмоты снисходительного веселья. – Возвращайся к себе, к играм в Фергюсона и к своей бесценной индвидуальности.

Падая, Гжесь пробивал все более глубокие уровни сна. Он миновал спутники из ацтекских пирамид, на которых покемоны приносили в жертву наполовину разобранных мехов, миновал облака из бульона дикой РНК, в которых Зевс-Чо безумствовал с молниями, с демоническим смехом призывая к жизни многотысячные генеалогии чудовищ – а Гжесь падал дальше в потоках грозового дождя вместе с этими чудовищами. Наконец, пробив последний слой облаков, он вывалился в яркий свет, в день, в другой сон, сон нынешний, в почти безоблачную лазурь над континентом цвета охры, в маняще распростертую Африку, в эбеновые объятия госпожи Спиро.

– На самом деле ты ни для чего нам не нужен.

– Тогда почему бы тебе не оставить меня в покое?

– Потому что ты мне нравишься. Мои дети тебя любят. Им будет тебя недоставать.

Гжесь может лишь язвительно рассмеяться. Эмот страшен и безжалостен: аксолотль, ускользающий от шприца с гормонами.

«Аль-аср» подходит к краю обрыва и смотрит в пропасть. Карминовое яйцо его головы превращается в продолговатую морду амбистомы. Выпученные глаза застывшего в развитии земноводного меряют взглядом освещенный солнцем бескрайний континент смерти и сна.

– Мика, Флоки и Слоки, Дедек, Филимонка – все позволили себя векторизировать в один миг, и никто даже не попрощался. Любят меня? Я для них мебель, шкаф с вакуумными лампами, старый писюк и надувная кукла. Может, тебе и нравится этот потертый обшарпанный комп, но станешь ли ты говорить компу «здравствуй», «до свидания»?

– Они ведь не ушли. Не видишь их? Не чувствуешь?

И госпожа Спиро достает из погасшего костра обгоревшую руку «Шмитта-4», после чего за минуту совершает чудо райского творения: разделяет металлолом на составные части, сплетает их вместе с ветками, травой, обугленными щепками из костра, костями съеденного ночью грызуна, вырывает откуда-то из-под собственных ребер часовую пружину и тоже встраивает ее в новую куколку, и еще немного песка, немного воды, и поцелуй деревянных губ госпожи Спиро – и вот уже людак-неживорожденный стоит на двух копытцах, дергает шипастой головкой, подскакивает, будто Дедек, на правой, левой, правой ноге, излучает теплый разноцветный эмот и резво марширует к Гжесю.

Который, повинуясь рефлексу неприкрытого ужаса, отскакивает прочь и падает в пропасть.

После удара о первый скальный уступ он теряет непрерывность реестра и возвращается в себя – в машину – лишь в самом низу, у подножия обрыва. «Аль-аср» внутренне восстанавливается, но пройдет еще несколько часов, прежде чем игуарте сможет снова встать на ноги. Побитый и помятый, он ничем теперь не напоминает восточное творение трансформеров Аллаха – всего лишь обычная груда цветного металлолома.

Поблескивающая в ней карминовая морда амбистомы немо таращится на две черные фигурки над зазубренным краем утеса: тотемический силуэт госпожи Спиро и рядом с ней, поменьше – фигура людака.

Матерница сюда не достает, Гжесь выпал за границы Рая – госпоже Спиро приходится наклоняться и прилагать немало усилий, чтобы ее слова достигли «Аль-асра».

– Вернись, вернись, вернись!

«Зачем? – ответил бы он. – Зачем, зачем? Я ни для чего тебе не нужен. Никому ни для чего не нужен».

– Вернись, в Раю тебе не обязательно быть кому-то нужным, не ради этого мы живем, разве Адам и Ева были созданы для чьих-то потребностей, для каких-то задач, нет, они были созданы, чтобы жить, вернись, вернись, живи.

«Ты не хочешь меня отпускать, потому что боишься, что я кончу как другие, айэсованные читами команды „Уралочка“, – Аркон, Фергюсон, семьдесят копий Переса – всех поглотила одна и та же пустота, сон, не сон, Долина Тени Смерти».

– Вернись, дети так тебя любят!

«Нет. Сам сам сам я должен сам».

Иначе никак. Госпожа Спиро, несмотря ни на что, пошлет за ним своих детей, Гжесь не может просто так валяться у врат Рая. К заходу солнца он наконец встает на ноги. Огни Сан-Франциско указывают ему дорогу. Он сильно хромает, лишившись всех своих округлостей и гладкостей, не для него больше блеск стеклянного кармина, он хромает, и через сто шагов у него отваливается правое предплечье. Мост Золотые Ворота стоит над пустыней, как трамплин к полной Луне, утомленные жизнью аксолотли скачут с него в бурное течение каменной реки.

Зов госпожи Спиро рвется и ломается, это предел ее возможностей.