Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы

* * *

– Где ты, сукин сын?! – завыл Вийон, присев за каменным подоконником. – Где тебя искать? Кто ты? Ну – кто? Нищий? Герцог? Рыцарь? Епископ?

Он остановил взгляд на каменных статуях библейских королей. Кто должен стать следующей жертвой? Он должен это узнать, если хочет сохранить голову на плечах.

Нищий, ростовщик, шлюха, священник, богач, жак, рыцарь, мэтр-печатник… Эти слова что-то ему напоминали. Что-то из собора, из алтаря. Что-то связанное с церковью. Может, оттого он, ведомый безошибочным (воровским?) инстинктом забрался аж сюда, в собор Богоматери? Он шел между статуями, украшающими арки, сидящими на тимпанах. Миновал святых Мартина и Иеронима, пророков, Мадонну в контрапункте, глядящую на свое Дитя. Встал перед очередным сложным барельефом. Поднял глаза. Высоко над его головой Христос восходил на небеса. А люди, малые фигурки ниже, шлюхи, нищие и жаки, фальшивые пророки и рыцари, изображенные в камне, не видели Господа, глядя на свои ежедневные занятия и развлечения.

Нищий, ростовщик, шлюха, священник, богач, жак, рыцарь, мэтр-печатник.

«Кто следующий? – думал Вийон. – Что кому на роду писано – то с тем и будет».

* * *

Петр Крутиворот выбил лестницу из-под Маргариты. Тело опало вниз, петля сжалась на шее. Последний взгляд умирающей поднимался вверх, на резную стену собора Богоматери, до самой галереи королей…

* * *

Невиновная убийца билась в петле. Вийон перевел взгляд на Аллегорию Вознесения. Лженищий молил о милосердии Скупца, жаждавшего овладеть Шлюхой, соблазнявшей Священника, который с презрением глядел на Жака. А Жак смеялся над Рыцарем, указующим на Вора, который как раз вытягивал кошель из кармана Дурака. Дурак таращился на Лжепророка, который писал письмо и не замечал… осужденной по навету Убийцы, взглядом указующей на Разбойника, который, в свою очередь, пытался дотянуться кинжалом до Архитектора. Архитектор был единственным, кто поднимал лицо к идущему в небо Христу и, стоя на коленях, тянул ввысь, к Нему, свою церковь.

Нищий, ростовщик, шлюха, священник, богач, жак, рыцарь, мэтр-печатник!

Его словно молния поразила. Вийон даже испугался, что это Господне откровение. Что теперь он почувствует желание уйти в монастырь и до конца своих дней останется монахом. И что больше не вкусит вина, не отправится по девкам, не займется воровством, не напишет поэм…

Аллегория Вознесения. Вот что было ключом к шифру! Расположение фигур на барельефе соответствовало порядку убийств!

Лженищий! Это был Кроше. Богач – Анри Вермили. Шлюха – старая потаскуха Гудула. Священник – Боссюэ, Дурак – Жакар, теперь это было понятно. Рыцарь – Франсуа де ля Моле, Жак – Эдуар де Ними… А в конце – Лжепророк, мэтр-печатник Лоран Леве. А потом… Невиновная Убийца, то есть Маргарита Гарнье…

Погоди-ка… Обвиненная по навету, она не была убита Дьяволом. Но ведь, отбери он у нее жизнь, она бы не оказалась невиновной жертвой! Но она погибла из-за него, потому что именно ей приписали поступки Дьявола с Мобер. Убийца должен был позволить, чтобы ее покарали несправедливо. Чтобы он мог прийти и сделать нечто ужасное с ее лицом. Нечто, что оставляло на лице черные пятна…

Вийон внимательно взглянул на барельеф. Тот выглядел новее галереи королей. Как видно, установили его тут недавно. Он поискал взглядом знак творца, но инициалы A. D. ничего ему не говорили. Наверняка это просто сокращение от Anno Domini[16 - «В год Господен» (лат.).].

Вийон обернулся и ухватился за поручень. Глянул вниз. Маргарита была неподвижна. Висела со сломанной шеей, а толпа выла и выкрикивала проклятия.

– Ты, Дьявол, – процедил поэт сквозь зубы. – Похоже, я тебя поймал!

Увенчание фасада

Пурпурные одеяния соскользнули к ее ногам. Она встала перед ним нагая, так что он мог рассмотреть каждую совершенную деталь ее божественного тела.

Потом на коже ее проявились сложные линии и узоры. Массив аркбутанов принимал на себя вес опорных арок, спланированных так, чтобы конструкцию можно было вознести еще на сто пятьдесят, двести, триста футов – и еще, еще выше. Он не мог сейчас рассчитать все точно – не мог даже вообразить. Просто смотрел и поглощал эти планы.

Суккуб улыбнулась. Раскрыла полные красные губы, а потом положила красивую руку ему на плечо.

Он не мог больше сопротивляться. Был не в силах. Прижал губы к ее совершенной груди. Почти не заметил, как они оказались в постели. Боялся, чувствовал, как сердце его стучит в груди. И все улыбался в глубине души, вспоминая поэта, который искал его следы и путь к нему. Все было уже распланировано.

Женщина сильно притянула его к себе, оплела руками и ногами.

В эту ночь он увидел все, что было необходимо для завершения шедевра.

Монфокон

Монфокон, старейшая и прекраснейшая виселица Королевства Франция, стояла неподалеку от городских стен, между предместьями Темпля и Святого Мартина.

Веселое это было место. На вершине большого каменистого холма стояло каменное же возвышение, высотой футов в пятнадцать, шириной в тридцать и примерно в сорок длиной. На вершине его находилась каменная платформа. На ней же высилось шестнадцать столбов из тесаного камня, соединенных балками, с которых свисали веревки и цепи. А в их объятиях колыхались на ветру скелеты и высохшие трупы приговоренных. Когда дул ветер, скелеты впадали в амок, танцевали, сплетались в своих игрищах, звеня и тарахтя. Порой любовный их стук и стоны долетали аж до парижских стен.

Под каменным возвышением находился обширный подвал, подземелье, ведшее не пойми куда и, как подозревали некоторые, соединенное с парижскими катакомбами. В эти подземелья подручные палача всякий день бросали тела мошенников и воров, снятые с парижских виселиц. Свежие трупы смешивались с костьми давнишних казненных и скатывались по ступенькам в мрачную бездну. Сюда же бросили и тело Маргариты Гарнье, а Вийон хотел подкараулить подле него Дьявола.

Испытывая потребность сходить до ветру, поэт отлил на останки повешенного прошлой весной ремесленника. Потом вытер пальцы о короткий плащ и двинулся в сторону затворенной решетки. Некогда это было неприступное препятствие. Однако теперь прутья изъела ржавчина, часть их выломали грабители тел, поэтому Вийон без труда протиснулся сквозь щель и двинулся по лестнице в подземелье, откуда поднимался трупный смрад гнилой плоти и разложения. Поэт прикрыл рот и нос намоченным в уксусе платком, зажег небольшой фонарь и прикрепил его к поясу, чтобы освободить руки. Нащупал на боку рукоять баселарда[17 - Короткое холодное оружие, получившее свое название от швейцарского города Базель (иск. «базельский нож»); напоминал короткий меч и активно использовался бюргерами.]. На спине коснулся и оголовья чинкуэды[18 - Холодное оружие, чье название происходит от итальянского «cinquedea», «пять пальцев» (имея в виду ширину основания клинка); имела ярко выраженную треугольную форму и использовалась горожанами как оружие самообороны; обычно носилась горизонтально, за спиной.]. Шутки закончились. Его ведь ждала встреча с убийцей. Он миновал первое тело – вонючий, разодранный труп. Шагая по костям, отбросил ногой череп, тот покатился со стуком вниз.

Худая смерть, изображенная на рельефе одной из колонн, что поддерживала потолок, приглашала его на танец. Другая грозила косой. Скелеты следили за ним каменными глазами. Свивались на рельефах и на полу. Одни разбитые и поломанные, другие – предающиеся любовным утехам.

Поэт прошептал:

Нас вздернули – висим мы, шесть иль пять.
Плоть, о которой мы пеклись годами,
Гниет, и скоро станем мы костями,
Что в прах рассыплются у ваших ног.

Разлагающийся труп разбойника глядел на него черными пятнами глаз. Крысы разбегались при виде света, одна из них застряла во внутренностях мертвеца, пищала испуганно, пытаясь вырваться на свободу. Вийон шел. Словно Данте, проходящий последний круг ада; словно Прометей, несущий огонь. Осматривался, но нигде не мог найти тела Маргариты Гарнье.

А потом случилось нечто, отчего волосы его встали дыбом. Когда он свернул в боковой коридор, заметил тело с петлей, обернутой вокруг головы. Над трупом склонялись две темные формы, слишком большие, чтобы оказаться крысами-переростками. Когда увидели человека с фонарем, бросились в темноту.

Вийон замер. Он неоднократно слышал легенды о том, что подземелья Монфокона обитаемы, но не верил таким россказням. Якобы в этих забытых подземельях гнездились люди, которым не хватило места даже в воровской иерархии Трюандри. Старые нищие, прокаженные, безумцы, проститутки, из тех, что были старше собора Богоматери, чудовища – проклятые плоды дьявола и колдуний да тех содомитов, что уестествляли животных. Когда же он добрался до тела, почувствовал, как холодеет его кровь. Труп был обгрызен. Он увидел следы зубов на гнилом мясе, разбитые ради костного мозга кости, выдранные из тела лучшие куски мяса и жира.

Он пошел дальше, а некий абрис шевельнулся под стеной. Это вовсе не был покойник. Согбенный нищий полз на обрубках рук и ног – наверняка отрубленных палачом. Оборванец, неразборчиво бормоча, бросился на Вийона, но поэт уклонился от удара культей.

Следующее существо было побольше… Собственно, было их двое. Две головы вырастали из одного тела. Вийон никогда не видывал ничего подобного.

– Э-э-э… э-э-э, – забормотал безногий калека, таща за собой труп по полу.

Становилось их все больше. Сидели они под стенами, иной раз переворачивали кости и человеческие черепа. Огромное создание с бесформенной изуродованной головой и шишковатыми наростами на суставах гневно рявкнуло на пришельца. Какой-то нищий вцепился зубами в полу его плаща. Кто-то ухватил за ремень, перекинутый у поэта через грудь.

Вийон молниеносно потянулся к левому боку. Баселард, выхваченный из ножен, свистнул, клинок описал свистящий полукруг и пал на первую из голов.

Поэт повернулся и быстрым движением отрубил руку, уже ухватившуюся за его кошель. Ладонь упала на камни, пальцы разжались и задрожали. Вор раскидал толпу уродов. Рубанул с размаху, распарывая чье-то брюхо. Повалил визжащего лысого уродца, одним быстрым ударом раскроил ему челюсть, перепрыгнул безногое и безрукое тело, что скалило острые окровавленные зубы. А потом прыгнул на лестницу и сбежал на следующий круг ада.

Тут, как ни странно, было светлее. Свет луны проникал в отверстия под сводом, сквозь щели в меловой скале над подземельем. Вийон пошел медленнее. Остановился.

Тело Маргариты Гарнье лежало в просторном куполообразном зале. Возлегало на куче берцовых костей посреди помещения. Поэт узнал умершую по расхристанной рубахе, в которой она и повисла на веревке. Подошел ближе, осторожно притронулся к холодному плечу, с трудом перевернул труп на спину…

Ее лицо было черным!

В полумраке видны были пятна на лице покойницы. Из груди поэта вырвался стон… Убийца успел первым!

Сильные пальцы схватили его за шею сзади. Вийон дернулся, в ноздри его ворвался запах горелой плоти и кожи. Противник, крепкий как дуб, поволок его назад, усилил хватку, намереваясь сломать ему шею. Вийон крикнул, фонарь выпал у него из руки.

«Колетт! – мелькнуло у него в голове. – Колетт… Я тебя люблю».

Нападавший поволок его еще дальше, как видно, удивленный, что жертва до сих пор жива. Поэт только того и ждал: не сопротивлялся, но откинулся всем телом назад, опережая намерения душителя. Оба они полетели в темноту, неизвестный ударился спиной о стену, а когда левая рука Вийона нашла рукоять чинкуэды, он выхватил оружие из ножен и наискось ткнул туда, где – как он полагал – находилось сердце убийцы…