Меч ангелов

Оли поднялся с неподвижной Илоны и бросился под стену, к цепу. Я же заметил, что брюхо у него в крови, а значит – он таки добился своего.

Упали выломанные доски. Сперва одна, потом вторая и третья. Алди ударил в открывшуюся щель вилами, но кто-то снаружи пропустил зубья и перехватил древко. Йоханн взвыл яростно, но внутрь уже ворвался крупный чернобородый мужчина. Умело уклонился от удара цепом, ушел вправо и рубанул Оли топором. В голову не попал, но почти отрубил ему руку, удар вдобавок оказался столь силен, что Оли отбросило назад: вереща от боли, он рухнул прямо на заржавевшие зубья бороны. Два из них пробили его насквозь чуть повыше пояса и вышли наружу с фонтаном крови и клочьями кишок.

Чернобородый потерял топор, но тотчас выхватил из ножен меч. Двинулся к Йоханну, который, упершись в стену, поводил перед собой серпом. А внутрь уже вскакивал Лойбе и второй его товарищ – лысый, словно колено, крепыш с исчерканной шрамами мордой. Его я узнал: это был один из бойцов тонгов. Значит, купец меня обманул, говоря, что отказался от их помощи…

Лойбе швырнул крупный – с кулак – камень и попал Швиммеру в лоб. Йоханн с глупым выражением лица упал на колени и оперся на серп. Лойбе оттолкнул замахнувшегося чернобородого и прыгнул к актерскому помощнику. Повалил на землю и, выхватив из-за пояса нож, несколько раз ударил бедолагу прямо в грудь. Йоханн из последних сил дернулся, хватая купца за глотку. Но это никак не могло ему помочь. Лойбе, не обращая внимания на руку Йоханна, продолжал бить ножом – из-под клинка брызгала кровь. Ударил Швиммера раз пять или шесть, прежде чем тот отцепился от шеи купца и замер, сжав руку в кулак.

Лойбе встал, весь в крови, будто вот только что зарезал свинью – с лицом, искаженным яростью. Двинулся в сторону Илоны, шатаясь, будто пьяный.

– Не сделали… Ничего тебе не сделали? – спросил хриплым, прерывистым голосом.

Она не ответила, но он и сам уже все увидел. Разорванный кафтанчик, задранную юбку, голые ноги и кровь на одежде и на теле.

– Не-е-е-ет! – закричал с таким отчаянием, будто его пытали раскаленным железом. – Не-е-ет! Мое будущее, моя надежда, они не могли этого сделать!

Он упал на колени и принялся рвать волосы на голове. Я всегда полагал, что выражение это – лишь удобная и красивая метафора, чтобы рассказать о чьем-то страдании, но здесь собственными глазами видел, как Лойбе, воя, будто волк, рвет волосы на голове. Потом он воткнул ногти в пол и, заглушая все безумным скулежом, принялся стучать головой в землю. Наконец лысый помощник не выдержал и ухватил купца за плечи. Силой поднял его на ноги.

– Тихо, тихо! – Но голос его не звучал успокоительно. – Бежим-ка отсюда на хрен! Неизвестно, кто еще заявится…

Старик Лойбе отряхнулся, потер лоб, но все еще выглядел словно безумец: волосы растрепаны, потное красное лицо, надорванное ухо, из которого стекал ручеек крови, и мокрая от крови же одежда. Некоторое время он глядел на мертвого Йоханна Швиммера – глазами, налитыми болью и яростью, – а потом его взгляд переместился на меня.

Когда я увидел глаза Лойбе, что-то подсказало мне, что слова его не будут звучать как: «Чего ждете? Развязать инквизитора!». И действительно – они так не звучали.

– Убей его! – бросил он чернобородому, который как раз вытирал окровавленный клинок об одежду мертвого Оли.

– Отец, он пришел меня спасти! – крикнула Илона, и я был удивлен, что весь ужас, который с нею случился, не лишил ее, во-первых, способности разбираться в ситуации и, во-вторых, достойного похвалы сочувствия ближнему.

– Молчи, паршивая девка! – крикнул купец, и Илона снова упала на спину, будто ей отвесили пощечину.

Чернобородый лишь засмеялся, ощерив выкрошенные зубы, и подошел ко мне. Ткнул мечом, держа его двумя руками так, будто собирался воткнуть клинок в пол. Я охнул от боли и сделался недвижим, а он вытащил окровавленное острие.

– Готово, – засмеялся. – Сделано…

Я не намеревался подавать ни признака жизни, хотя остался после его сильного, пусть и неточного удара, в живых. Мне удалось так выгнуться, что острие вошло между рукою и грудной клеткой. Конечно, клинок порядком меня поранил; и рука, и порезанный бок дьявольски болели. Тем не менее убийца был уверен, что проткнул мне сердце, а широкий плащ, который на мне был, не давал рассмотреть все как следует. Такого рода уловкам нас обучали в Инквизиториуме: как обмануть врага, как притвориться тяжело раненным или убитым, как лечь так, чтобы удар не затронул жизненно важных органов. Конечно, ударь чернобородый топором или реши нанести секущий, а не колющий удар, меня бы ничего не спасло. Но, к моему счастью, он был то ли неопытен, то ли измучен погоней и боем.

– А с ней что? – указал он на рыдающую в углу Илону.

– А что с ней? Ничего! – рявкнул Лойбе. – Уходим, пока никто не появился.

Из-под прикрытых век я видел, как они идут к выходу, оставив за спиной тела трех мертвых братьев, меня и окровавленную, заплаканную Илону. Дочка купца, увидев, что они уходят, вскинула голову.

– А я? – крикнула голосом, приглушенным рыданиями. – Отец, а как же я?

Старый Лойбе резко повернулся. Лицо его исказила гримаса гнева. Лишь сплюнул под ноги и растер кровавый плевок подошвой.

– Ты можешь делать что хочешь! – произнес он, будто проклятие.

Двери сарая с силой ударили о косяк, а потом послышались лишь тихое ржание и удалявшийся стук копыт.

– Илона. – Я пытался крикнуть, но из моих уст вырвался только задушенный шепот.

Она резко повернулась ко мне.

– Вы живы, – сказала. – Но как…

– Путы, – сказал я быстро, поскольку момент был неподходящим для подробных объяснений о том, как именно я сумел избежать смерти. – Разрежь мои путы и помоги перевязаться.

Она вскочила, оправила край порванной юбки, упала, сильно ударившись о пол локтем, после чего подползла ко мне. Из-под порванного кафтанчика показалась грудь с посиневшими следами пальцев Оли Швиммера.

– Нож, – шепнул я. – Поищи нож.

Она беспомощно осмотрелась, я же чувствовал, как кровь все сильнее пропитывает мою одежду. Старался посильнее прижимать руку к туловищу, но знал, что это поможет ненадолго.

– Поищи подле тел, – приказал я чуть громче, хотя для этого мне и пришлось порядком напрячься. – Быстрее, девушка.

Ближе всего лежало тело Оли, но она не прикоснулась к нему. Приблизилась к мертвому Альди и замерла с руками над его плечом. Голова у Альди была разрублена едва ли не напополам, а глаза – вытаращены от боли и страха.

– У пояса или за голенищем, – сказал я торопливо.

Наконец она решилась прикоснуться к останкам. Не знаю, почему многие боятся дотронуться до мертвого тела. Ведь это лишь кусок мяса, без души и сознания.

– Есть! – крикнула она, вытягивая нож из-за голенища.

Подбежала ко мне и присела рядом на корточки. Ее грудь снова выскочила из разорванного кафтанчика. Но нагота девушки сейчас не возбуждала во мне никаких чувств, кроме жалости. К тому же я был глубоко ей благодарен, что она не скорчилась в углу, предаваясь отчаянию над собственной судьбой и оставив вашего нижайшего слугу истекать кровью. А я осмеливался полагать, что многие женщины, более слабые духом, так бы и поступили.

К счастью, Илона неплохо управлялась с ножом – ей удалось быстро разрезать веревки и кафтан, не добавив при этом мне новых ран (что я решил с благодарностью запомнить). Одежда моя была пропитана кровью, но я знал, что клинок не перерезал ни одной важной вены или артерии – а случись это, и мне бы не спастись. Я попросил Илону, чтобы наложила мне повязку на верхнюю часть предплечья, а заодно перемотала тряпками раненый бок (она пустила на это собственное платье). И я надеялся, что благодаря этому сумею протянуть несколько следующих минут.

– Илона, – сказал я. – А теперь ты должна бежать за помощью. Найди каких-нибудь людей и скажи им, что здесь лежит умирающий дворянин. Не говори, что я инквизитор, а то еще проткнут меня вилами. – Я позволил себе пошутить, но она даже не усмехнулась. – Беги, дитя, а я уж, клянусь мечом Господа, постараюсь отблагодарить тебя за доброту.

Она глянула на меня серьезно, глазами полными слез, и медленно кивнула.

– Вернусь так быстро, как только смогу, – пообещала.

Она выбежала из сарая, я же подумал, не настал ли нынче последний день Мордимера Маддердина и не умру ли я как случайная жертва противостояния людей, до которых мне и дела-то не было. Впрочем, я надеялся, что Господь сочтет меня настолько полезным орудием в подлунной юдоли слез, что не станет пока призывать меня ко Славе Своей.

Внезапно размышления мои прервали стоны и бульканье. Я взглянул туда. На губах Йоханна Швиммера появился и лопнул кровавый пузырь, разбрызгивая красное по щеке. Ха, а ведь этот жалкий похититель и несостоявшийся насильник все еще жив, рука купца Лойбе оказалась не столь тверда, как я думал!

Опираясь на здоровую руку, я пополз к Швиммеру, надеясь, что мне удастся помочь, а то и спасти ему жизнь. Конечно, вело меня не достойное сожаления милосердие, но вера в то, что Швиммеру стоит умереть куда более тяжело, чем подохнув от ударов ножом. А чтобы смерть для него таковой оказалась, следовало сперва его спасти.

Но когда я подполз ближе, понял, что актерский помощник не проживет и часа – и то, что он до сих пор дышит, уже можно считать настоящим чудом.

Должно быть, он услышал меня, а может, увидел краем глаза, как я подползаю. Не мог даже повернуть голову – только глаза его скосились в мою сторону.

– М-м-м… м-м-ме… – застонал, а изо рта его потекла кровь.

– Ну, брате, – сказал я. – Нынче путь твой – в огонь вечного страдания. Подумай о том, пока не сдох…

Речь была слишком длинной для моего жалкого состояния, и я измучился настолько, что снова рухнул на пол. Так мы и лежали со Швиммером, плечом к плечу, будто близнецы или воины, умирающие за общее дело. Ха, насколько же обманчивым бывает поверхностное впечатление!