Молот ведьм

Темный круг

Со внешними обходитесь благоразумно, пользуясь временем. Слово ваше всегда с благодатью, приправлено солью, дабы вы знали, как отвечать каждому.

– Дай Бог здоровьечка, – церемонно произнес канцелярист, когда я чихнул.

Я поблагодарил его кивком, хотя был уверен, что у Бога есть более важные дела, чем следить за здоровьем Мордимера Маддердина. Ибо я являлся лишь одним из тысячи винтиков мощной машины нашей Святой и Единой Церкви и был лишен амбиций стать чем-то большим. Недаром Писание говорило, что таким, как я, блаженным духом и смиренным сердцем, будет принадлежать Царствие Небесное.

– Вот рапорты, мастер, – канцелярист протянул мне стопку ровно сложенных листов. – Я позволил себе упорядочить их по датам.

– Благодарю. – Я принял документы из его рук и вздохнул, поскольку мне явно предстоял вечер, проведенный за крайне скучным занятием.

– Распишитесь, прошу вас.

Я склонился над столом и взял в пальцы перо. Поставил размашистую подпись, а второе «М» размазалось в кляксе.

– Ничего-ничего, я поправлю, – пробормотал канцелярист, потянувшись за песком.

Я оставил его за этим чрезвычайно увлекательным занятием, сам же, с документами под мышкой, твердым шагом вышел из канцелярии. Выходя, искоса глянул на ровные шеренги столов. Мужчины, склонившиеся над книгами и документами, были слишком похожи друг на друга. При этом я видел разницу: вот тот, например, корпулентный, с веночком волос вокруг головы, другой – седой, третий – худой и лысый… но все отчего-то казались одинаковыми. Может, из-за черных одежд? Может, из-за погасших взоров, что помутнели от многолетнего корпения над документами? Может, из-за нездоровой белизны кожи, из-за запятнанных чернилами пальцев и рук?

Я пожал плечами. В конце концов, Господь для каждого из нас выбирает такую судьбу, чтобы мы наилучшим образом служили Его планам.

Я затворил за собой дверь, однако тотчас в коридоре ко мне подбежал один из новых заместителей епископского секретаря, молодой человек с бегающими глазками.

– Инквизитор, – выдохнул он. – Его Преосвященство просит…

Я лишь приподнял брови, но ничего не сказал. Не думал, что Его Преосвященство Герсард – епископ Хез-хезрона – призовет меня нынче на аудиенцию, особенно учитывая, что данное им мне задание было ясным и простым.

– Как здоровье Его Преосвященства? – спросил я осторожно.

Заместитель секретаря лишь бросил на меня беглый взгляд и покачал головой, скривившись в характерной гримасе. «Охо-хо, – подумал я. – Это плохо». Его Преосвященство, увы, страдал приступами подагры и вдобавок любил выпить. Алкоголь же порой приводил его в доброе расположение духа, а порой – наоборот. По выражению лица заместителя секретаря я понял, что нынче как раз «наоборот».

И действительно, когда я вошел в кабинет Герсарда, сразу понял, что день у епископа не задался. Его Преосвященство стоял подле окна, хмурый, будто грозовая туча. Я видел его в профиль, но трудно было не заметить, что левая рука обвязана бинтами, а на щеках – нездоровый румянец.

– Льет, – крякнул Герсард раздраженно.

Я лишь с сочувствием вздохнул, ибо знал, что в дождь приступы подагры усиливаются. Я, правда, думал, что Его Преосвященство очень любит весь этот цирк и суматоху вокруг собственной персоны, однако не сомневался, что он действительно болеет.

Однако я знал рецепт от этого. Где-то с месяц в каменоломнях или на вырубке – и все болести нашего епископа сбежали бы, будто стадо овечек от волка. Понятно, что я никогда бы не осмелился отпустить подобную шуточку при ком-либо из окружения Его Преосвященства, да и с братьями-инквизиторами мы редко когда позволяли себе такое.

– А ты чего вздыхаешь? – повернулся он ко мне.

В правой руке епископ держал серебряный кубок, глаза были красными от перепоя и недосыпа. Даже седые волосы, за которыми он обычно ухаживал, аккуратно зачесывая за уши, сейчас торчали, словно кривые рожки. На щеке и лбу расплывалось отчетливое розовое пятно, поскольку, увы, Его Преосвященство страдал и от аллергии. У меня было неясное подозрение, что, возможно, она напрямую связана с количеством потребляемого пития, но такого рода подозрения я предпочитал держать при себе.

Поэтому я лишь низко поклонился:

– Я – слуга Вашего Преосвященства.

– Мордимер. – Он подпер левой ладонью щеку, зашипел от боли и грубо выругался. – И чего ты снова хочешь?

– Ваше Преосвященство меня вызывали, – сказал я тихо, стараясь придать голосу бархатную мягкость.

– Вызывал, вызывал, – повторил он, и я отчетливо видел, что он пытается вспомнить, какого дьявола я был ему, собственно, необходим.

– А знаешь, что молоко действует? – оживился он на миг.

Однажды я имел честь сообщить епископу, что молоко неплохо снимает боль, причиняемую в желудке кислотами, – и, слава Богу, рецепт помог.

– Только медик перед каждым кубком заставляет меня проговаривать «Отче наш», – добавил Его Преосвященство. – Коновал проклятый…

– Я рад, что оказался хоть в чем-то полезным.

Он вцепился в мраморный подоконник и сосредоточил на мне взгляд.

– Ты сейчас едешь в… – заколебался Герсард и махнул ладонью, а вино плеснуло ему на рукав.

– В Госсбург, Ваше Преосвященство, – подсказал я.

– Нет, – сказал он с таким удовлетворением, словно поймал меня на достойной наказания ошибке. – Ты едешь в Кассель. Настоятелем прихода при церкви Гнева Господня там некий Мельхиор Вассельрод. Мы учились вместе…

– Ваше Преосвященство? – решился я напомнить о себе, когда пауза затянулась.

– Были мы друзьями, – пояснил он. – Молодежь… – Его взгляд затуманился. – Ах, Мордимер, вот бы снова стало двадцать лет, а, парень?

Он покачал головой и оперся о подоконник. В кабинете Его Преосвященства подоконники были низкими, а окна – огромными. Даже думать не хотелось, что произошло бы, выпади епископ в сад в то время, когда пребывал в моем обществе, поэтому я подошел и решительно взял Герсарда под правую, здоровую руку.

– Позвольте, Ваше Преосвященство. Мне будет спокойней, если Ваше Преосвященство сядет.

Конечно, он мог и рассердиться, но лишь глянул на меня, а в глазах блеснула слеза.

– Ты и вправду хороший мальчик, Мордимер, – сказал он, дыша на меня вином, и позволил усадить себя в глубокое кресло.

Я дал ему кубок в здоровую руку, а он поднял его к губам и громко отхлебнул.

– Многие бы возрадовались, когда б их епископ выпал в окно и разбился о твердые камни, – пробормотал Герсард с обидой. – Хорошо, что ты – другой.

Вообще-то под окнами епископа не было камней – лишь нежно взращиваемый лужок да клумбы с редчайшими цветами, однако в любом случае падение со второго этажа (а этажи в епископском дворце были крайне высоки) могло закончиться скверно.

– Осмелюсь утверждать, что все молятся о долгой жизни Вашего Преосвященства, – сказал я.

– Это потому, Мордимер, что ты честен и всех прочих меряешь по себе, – снова растрогался он. – Но ты должен следить, мой мальчик, чтобы люди не пользовались твоими добротой и простодушием… Так, как они всегда пользуются моими. – Он промокнул глаза забинтованной рукою и снова зашипел от боли. – Что думаешь, парень, вот возьмись ты, как привык, по-своему, за моих медиков – придумали б они лекарство от подагры? А?

– Невозможно научить свиней летать, – ответил я, поскольку не думал, что пытки привели бы к чудесному улучшению умений пытуемого.

Епископ печально кивнул.

– Только где взять лучших? – вздохнул он. – Сам Святой Отец прислал мне своего лекаря. Так я погнал того разбойника в три шеи…

Я слегка усмехнулся, поскольку уже слышал эту историю. Папский медик внимательно осмотрел и обследовал нашего епископа, после чего приказал ему перестать пить и начать питаться здоровой пищей, много лежать, принимать грязевые и травяные ванны, делать компрессы и массажи, а также проводить как минимум три месяца в здравницах на горячих водах. Вдобавок, поскольку это был папский лекарь, он добавил молитвы, псалмы и как минимум трижды в день – участие в святых мессах. Ха! Те, кто присутствовал при разговоре, хорошо помнят тираду Его Преосвященства, которая завершилась ударом украшенного шитьем сапога о голову лекаря. И оказалось, что приступ подагры – будто рукой сняло. Что ж, неисповедимы пути Господни…

– Но ладно, ладно, Мордимер, хватит нам уже о моих болестях, – глянул он на меня. – Кассель, верно?

– Верно, Ваше Преосвященство.

– Ты ведь человек, достойный доверия и весьма деликатный, – снова вздохнул епископ. – По крайней мере, если сравнивать с этими всеми. – Я догадался, что речь о моих братьях-инквизиторах, но промолчал. – Поэтому реши дело без лишнего шума, без официального дознания и без приговоров – не дай Бог. Ну, разве что, – добавил он со значением, – сам знаешь…

Я понимал, что Герсард, скорее всего, не хочет навредить старому другу, поэтому истово закивал.

– Все будет, как пожелает Ваше Преосвященство.

– Если там действительно происходит что-то злое – действуй, сыне. Но я полагаю, что Мельхиор всего лишь чудит. Старость не радость. Сам убедишься, когда будет тебе столько лет, сколько и мне. Возьмешь с собой своих парней?

– Пожалуй, нет, Ваше Преосвященство. Они получили шесть недель нижних казематов, и осталось им сидеть еще четыре.

– Вот шалунишки, – рассмеялся он. – Дать тебе индульгенцию?

– Покорно благодарю, отче епископ, но полагаю, что такая передышка им не помешает. Я предупреждал, чтобы не затевали глупостей, но ведь не послушали. Им еще повезло, что его милость бургграф имеет ко мне некоторые, скажем так, сантименты, поэтому посадил их лишь на шесть недель.

– Справедливость должна торжествовать. Ну, коли так, пусть уж сидят.

Курнос и близнецы наверняка не обрадовались бы, услыхав мой разговор с епископом, но за приговор им следовало благодарить только самих себя. Я всегда им говорил, что ночные приключения на улицах Хеза, с битьем горожан и нападением на девиц, не принесут ничего хорошего.

Епископ пытался подняться с кресла, поэтому я протянул ему руку. Он оперся на меня всем весом.

– Ступай уже, сыне. Возьми денег у казначея, скажешь – я приказал.

– Благодарю, Ваше Преосвященство, – молвил я искренне, поскольку инквизиторские доходы слишком часто зависели от хорошего настроения епископа. – Осмелюсь лишь спросить, что мне делать с рапортами из Госсбурга?

– Отдай их, мы кого-нибудь туда пошлем, – пробормотал он.

Я преклонил колени, а Герсард ласково протянул мне перстень к поцелую. Говорили, что в него вставлен камень из Святой Земли, один из многих осколков того самого камня, на который ступил наш Господь, сойдя с Распятия. Камешек в перстне епископа был серовато-рыжего оттенка, словно высохшая на солнце трава. Правда, в соборе Хеза я видел обломок того же камня – и он был светло-желтым, а в монастыре Амшилас находился осколок цвета светлого железа, в медальоне же императрицы Людвики (каковой медальон я видел, когда его выставляли на всеобщее обозрение) был еще один осколок, но – почти белый, пронизанный темно-красными жилками. Из этого следовала единственная мораль: Господь наш, как видно, ступил на разноцветный камень, который одновременно был песчаником, гранитом и кварцем. Или же – тот стал таковым под стопою Иисуса.

Воистину неисповедимы пути Господни!

Кассель был крупным городом на пересечении торговых путей, что вели вглубь империи. В холмах, в паре десятков миль к северу от него, разрабатывали соляные копи, а еще говорили, что мытье серебра в окрестных ручьях в последнее время приносит прекрасные результаты. Поэтому город был богатым, людным и хорошо укрепленным. В общем-то, в самом сердце епископских земель глупо ожидать вражеского нападения, но городские советники, видно, решили, что окружить Кассель стенами и поставить сторожевые башни – дело чести. Кроме того, на взгорье над городом возвели ощетинившуюся башнями крепость: вашему нижайшему слуге (не знакомому с новомодными архитектурными веяньями) она напоминала пузатую бочку с нахлобученной сверху крышей.

Я подъезжал к Касселю южным трактом, обгоняя направлявшихся на ярмарку купцов, селян и множество людей самого разного толка, которые слетались на ярмарки будто мухи на мед. Я проезжал мимо разноцветных цирковых возков, дворянских свит, гербовых карет и целых отрядов бродяг, нищенствующей братии, босоногих монахов и продажных девок. Большую часть из них, понятное дело, не пустят за городские стены, но я по опыту знал: под теми стенами вскоре встанет нечто вроде осадного стана – там вырастут лотки, корчмы, трактиры и дома утех.

Я вез с собой выданные епископской канцелярией охранные грамоты, но в них не было указано, что я – инквизитор. Дело не подлежало огласке, разговоры и сплетни мне нужны были меньше всего. Однако я надеялся, что городская стража и без предъявления грамот впустит в город человека, который, подобно мне, выглядит вполне состоятельным дворянчиком, жаждущим ярмарочных развлечений.

Так и вышло – и я сразу же окунулся в разноцветную, крикливую, напирающую со всех сторон толпу. К счастью, мой конек был не только спокойным, но и мудрым, поэтому легкими движениями морды сам прокладывал себе дорогу, напирая грудью на тех, кто вставал у него на пути. Что все равно не оберегло меня от проклятий, упреков и презрения, а какой-то недомерок даже бросил мне в лицо комком засохшей грязи – и сразу спрятался в толпе. Но я нес сей крест с привычным смирением.

Наконец, несколько раз справившись о дороге, я добрался до собора Гнева Господня. Это было прекрасное строение красного кирпича, вонзавшееся иглой колокольни в самые небеса. Его окружала невысокая стена, а у калитки, на приставленном к стене табурете, сидел старый монах. Ел прямо пальцами из миски какое-то темно-серое месиво, но при этом пристально следил за всем вокруг: преграждал кривой палицей дорогу любому, кто пытался пройти в калитку.

– Вечером, вечером, – бормотал, обнажая беззубые десны.

Я соскочил с седла и взял коня под уздцы. Приблизился, но палица едва не ткнулась мне в брюхо.

– Вечером, вечером, – он даже не поднял взгляд.

Я вырвал палицу и треснул старика по голове. Не сильно, поскольку не хотел обижать несчастного – лишь вызвать хоть каплю интереса к моей скромной персоне. Нужно признать, что это мне вполне удалось – так резво он вскочил на ноги.

– Чеммогуслужитьгосподину? – отозвался поспешно, выдавливая на лицо умильную улыбку.

Что ж, как видно, принадлежал он к тем людям, которые прекрасно понимают: если кто-то их бьет, то, скорее всего, имеет на это святое право.

– Я ищу настоятеля прихода, Вассельрода, – сказал я. – Где могу его найти?

– Его преподобие в костельном покое, ваша милость. Там вон, за церковью, – он ткнул пальцем, больше похожим на загнутый коготь. Я заметил, что на правой руке у него всего три пальца. – Я проведу вельможного…

– Нет нужды, – я бросил ему грош, а он неожиданно ловко поймал монету. Видно мастера по сноровке.

Плебания[14] была большим каменным домом, прилепившимся к северной стене собора. Дорожка вела меж прекрасно ухоженных, подстриженных кустов: рядом с ними как раз суетился садовник с огромными ножницами в руках.

– Бог в помощь, – отозвался он, сняв шляпу, когда увидел меня.

– И вам, – ответил я и заметил удивление в его глазах.

Чувствовал, что провожает меня взглядом, пока я шел к высоким каменным ступеням костельного покоя. Я не совсем понимал, что делать с конем, раз уж поблизости оказался тот, кто мог заметить, как сей конь объедает лелеемые газоны и кусты. К счастью, двери костельного покоя отворились, и оттуда выскочил паренек с метлой в руках.

– Эй, малой, – крикнул я. – Иди-ка, возьми коня!

Он осторожно приблизился: мой конь был огромным, а широкая грудь и крупная голова его не могли не произвести впечатление. Но зверь этот был удивительно смирным, хотя не хотел бы я оказаться в шкуре того, кто попытается его украсть.

Я отдал пареньку повод и успокаивающе похлопал коня по морде. Тот тихо заржал, поворачиваясь ко мне.

– Оставайся здесь, дружище, – сказал я. – Настоятель у себя? – обернулся я к пареньку, и тот истово закивал.

Я поднялся по высоким ступеням и, прежде чем отворить двери, вежливо постучал. Не надеялся, что кто-то ответит – так и случилось, поэтому я вошел без разрешения и вскоре уже осматривался в темной, пропахшей старым деревом прихожей. Длинный коридор вел к приоткрытым дверям, и мне показалось, что из-за них слышу приглушенные голоса. Направился туда – не шумя, но и не стараясь идти тихо. Приглушенные голоса порой означают, что ведется некая беседа, которую человек тихий и пребывающий в тени сумеет подслушать во славу Господа.

Однако нынче о важных предметах речи не было. Кто-то – наверняка настоятель прихода – с энтузиазмом рассказывал о собственном способе обрезания веток, белении фруктовых деревьев и унавоживании земли. Некто другой вежливо поддакивал и время от времени говорил: «Ах, верно», «Да быть не может» и «Кто бы подумал?»

Я постучал в следующую дверь и толкнул ее, не ожидая, пока меня пригласят. В большой светлой комнате у окна сидели двое. Один – толстенький священник с красной лысиной и огромными лапищами, второй же, к моему удивлению, оказалась молодая дама в черном. Взглянула на меня, и я отметил, что у нее блестящие глаза с миндалевидным разрезом и красивые, чуть надутые губки.

Я легко поклонился:

– Прошу простить, что прерываю вашу беседу, но я прибыл в Кассель, чтобы увидеться с господином настоятелем Вассельродом.

– И чего же вы желаете? – спросил священник, поднимаясь. Руки он спрятал за спину, словно стыдился их.

– Меня прислал Его Преосвященство епископ. А вы – здешний настоятель?

– Да, – ответил он, глядя на меня из-под редких седых бровей.

Женщина же смотрела широко распахнутыми, удивленными глазами. «Боже мой, – подумалось мне, – она и вправду полагает, что всякий, завидев настоятеля, станет падать на колени и неистово лобзать его перстень или руку?» Ха, на моем столе побывали и куда более важные люди! И я никогда особо не уважал священников, ибо сложно найти существо более гадкое, непристойное и сверх всякой меры жадное до прибыли. При этом – преисполненное лицемерия и фальши, всегда склонное мучить тех, кто слабее, и гнуть спину перед сильнейшими – и такое, у которого заученные теологические постулаты уживаются с врожденной тьмой разума. И спешу вас уверить, милые мои, что точно так же будет и через пятьсот лет, и через тысячу. Разве что Господь наконец смилостивится и вторично, во славе Своей, сойдет к нам да мечом праведного гнева покарает тех, кто искажает Его учение.