Двойная ловушка

– Они милые, – сказала она о моих соседях. – А где их жены?

– У них нет жен. Они живут вместе.

– А жены что, умерли?

– Нет. В священном писании описана пара таких случаев, нет?

– Ты имеешь в виду…

– Да.

– Но они такие милые. Совсем не похожи на злодеев или кого-то в этом роде…

– Нет, не похожи.

Посмотрев на нее, я увидел, что на глаза у нее наворачиваются слезы.

– Я хочу домой, – сказала она. – Отвези меня домой.

Я не смог удержаться и обнял ее. Она на миг окаменела, но тут же с неожиданной силой оттолкнула меня. Я убрал руки. Она прижалась спиной к стене. Стоя напротив, я уперся руками в стену рядом с ее лицом. Ее волосы касались моих плеч; ладони она выставила вперед, удерживая меня на расстоянии. Она плакала.

– Трогательное, чрезвычайно трогательное зрелище, – с издевкой произнес Гольдштейн, появляясь в дверном проеме.

В бессильном гневе я чертыхнулся. Как можно было забыть запереть дверь! Но тут же сообразил, что я стою к нему спиной и все, что он за мной видит – это чьи-то ноги в джинсах. Гольдштейн искал дочь раввина из Литска, а нашел молодую девушку, с которой я обнимался. Не поворачивая головы, я спросил:

– Чего тебе?

– У меня для тебя послание от начальника управления.

– Ну?

– Он просил передать, что будет очень рад, если ему представится возможность упечь тебя за решетку.

– Это все?

– Честно говоря, я тоже не очень расстроюсь.

Я отпустил Рели и двинулся на него. Гольдштейн позвал: «Чик!» – но Чик продолжал как ни в чем не бывало подпирать на лестничной площадке стену, превратившись в слепоглухонемого. Я легонько заехал Гольдштейну в нос, слева. Никаких увечий, но крови много. Он отлетел назад и, зажимая нос двумя руками, прогнусавил:

– Ну погоди! Мы до тебя еще доберемся. Не только начальник управления, все мы. Мы тебе покажем. Ты у нас сядешь! На своей шкуре узнаешь, что бывает с полицейскими в тюрьме. Встретишь всех своих друзей, которые очутились там по твоей милости. Дай только время.

– Даю, – сказал я и закрыл дверь. Рели успела ускользнуть в спальню. Я зашел к ней. Она лежала, накрывшись одеялом, и тихонько плакала. Я вышел, закрыл за собой дверь и плюхнулся в кресло. Я размышлял о Тале и Гольдштейне, удивляясь, с чего это в последнее время все так на меня обозлились. С этими мыслями я и уснул.

4

Сон не принес облегчения. От холода я весь скрючился, а когда, проснувшись, попытался встать на затекшие ноги, то свалился на пол. Стоя возле кресла на четвереньках, я услышал смешок. Надо мной возвышалась Рели с двумя большими чашками кофе в руках, честно стараясь сдержать рвущийся наружу хохот. Устав сопротивляться, она откинула голову назад и дала ему волю. Я выпрямился и пробормотал пару выражений, от которых ее смех мгновенно стих, сменившись изумлением. Я взял чашку кофе и пошел в ванную. Закурил и прямо с сигаретой во рту побрился. Одна моя подружка, которой довелось видеть меня за этим занятием, утверждала, что я был похож на панду с запалом. После душа я почувствовал себя чуть лучше. Рели сидела в кресле, поставив чашку себе на колени, и внимательно за мной наблюдала. Пока я переодевался в другие брюки, она закрыла глаза, а потом осторожно их приоткрыла.

– Я не могу здесь оставаться.

– Почему?

– Я не могу находиться с тобой наедине в одной комнате. Вчера это было еще допустимо. Я была как бы больна, а ты был как бы моим врачом. Но теперь я хорошо себя чувствую, и все запреты снова в силе.

– Даже если это требуется для твоей защиты?

– Я не знаю. Это странно. Когда я была ребенком, мы с мамой ездили в супермаркет «Шуферсаль» в Рамат-Гане. Это был наш маленький праздник. Раз в месяц. Я смотрела на всех этих девушек в шортах, но никогда им не завидовала. Я всегда знала, что живу правильно. Как написано в святых книгах. А сейчас я все это нарушаю.

– Не волнуйся. Сегодня я перевезу тебя к своей сестре.

– Но папа сказал, чтобы я оставалась здесь.

– Ну и что?

– Ни один человек в ешиве не осмелится нарушить приказ моего отца.

– Кроме того мерзавца, который тебя изнасиловал.

На этот раз я попал точно в цель. Она замолчала. На минуту между нами повисла густая тяжелая тишина.

– Ты уверена, что ничего не помнишь о той ночи?

– Ты уже спрашивал.

– Спрашивал. И не услышал правды. Во всяком случае, всей правды.

– С чего ты взял?

– Это ведь я тебя там нашел, верно? С явными признаками изнасилования. Но я не обнаружил ни одного подтверждения тому, что тебя приволокли туда против твоей воли. Ни ссадин на щиколотках, ни синяков на локтях. Ничего. И тем не менее ты сказала, что не помнишь, как оказалась в районе биржи.

Она подумала минуту и с усилием выговорила:

– У меня там была встреча.

– С кем?

– Я не могу сказать.

– С потенциальным насильником?

– Этого не может быть!

– Ты уверена?

– Да.

Я не стал спорить. Посадил ее в машину и повез к своей сестре. По дороге мы заехали на площадь Государства купить ей одежду. Она выбрала две длинные юбки и несколько мужских рубашек с длинным рукавом. Я отложил все это в сторону и вручил ей легкое черное платье с длинными рукавами, две пары джинсов и три тонких свитера, которые должны были великолепно смотреться на ее стройной фигуре. Продавщица одобрительно улыбнулась мне и исчезла с Рели за ширмой, чтобы помочь ей с примеркой, но тут же вышла с недоуменным выражением на лице:

– Она не хочет это надевать.