Срезы истории

– Да тебя, интеллигент ржавый, к стенке ставить немедленно надо. – Секретарь партячейки по привычке потянулся к воображаемой кобуре, видно, забыв, что время давно уже мирное и он не военный.

На другой день меня арестовали. Суда никакого не было. Очевидно, не хотели публично обсуждать причину смерти Ленина. Просто посадили в этот вагон, и вот я ваш попутчик.

Поезд прибыл, наконец, на какую-то северную станцию. Заключённых отконвоировали в лагерь, провели перекличку, присвоили номер отряду.

Старшим в отряде назначили этого бугая-верзилу. Профессора это покоробило.

– Подумать только. Что это за власть такая, если матёрые убийцы ей ближе, чем честные образованные люди, – шепнул он стоящему рядом Петру.

– Профессор, лучше молчите. Язык ваш точно вас погубит, – тихо ответил ему Петро.

– А что? Мы ведь не на партячейке.

– До чего вы наивны. Кто-нибудь шепнёт о ваших разговорах начальству, и припишут вам «антисоветскую пропаганду с целью поднять восстание в лагере». И шлёпнут. Оружие у них всегда под рукой, не то, что у вас в институте.

– Как это шепнёт? Это же аморально.

– Вы, профессор, как с луны свалились. Тут у них шептунов полно, специально сексотов держат.

Отряд отправили в барак, зэки начали занимать койки и укладываться спать. Но в бараке было так холодно, что уснуть было невозможно. Люди лежали и ворчали.

– И почему в бараке так холодно? Не топят, что ли?

– Не топят. Говорят, некому котельную обслуживать.

– А что её обслуживать, – вмешался в разговор Петро.

– А ты, что ли, можешь?

– Делов-то! Подумаешь, наука большая.

Утром за Петром пришёл военный и отвёл к начальнику лагеря.

– Ты, говорят, в котельном деле разбираешься?

«Быстро же слух дошёл», – подумал Петро.

– Разбираюсь немного, – скромно ответил он.

– Так ступай в котельную, попробуй разобраться.

Котельная оказалась большой, но запущенной. Петро проверил оборудование, затопил топку. Не выходил из котельной, пока в бараки не пришло тепло. Что-то приспособил, что-то переделал, усовершенствовал.

Жизнь лагеря пошла совсем по-другому. В бараках люди могли согреться, просушить одежду. И в кабинетах начальство от тепла вроде бы немного подобрело…

А в колхозе после ареста Петра дела пошли плохо. За техникой никто не умел так ухаживать, как Петро. Люди начали ворчать.

– Жалко ведь Петра. Надо выручать как-то.

– А как?

– Поехать в город разбираться.

Вспомнили про родственника Петра, что жил в Харькове, – был он юристом, значит, мог бы помочь. Старшая дочь Петра и несколько селян поехали к нему. Юрист в дело вник, но помочь тогда не смог. «Момент, – говорит, – сейчас не подходящий, надо подождать».

Через какое-то время то ли в стране чуть потеплело, то ли какая оказия вышла, только сумел юрист делу Петра ход дать. Дело пересмотрели, и отца оправдали. И пошла в Архангельск бумага о том, чтобы Петра освободили.

Начальник лагеря просматривал почту у себя в кабинете, и вдруг настроение его упало. Перед ним лежала бумага об освобождении Петра. Он вызвал своего заместителя и показал ему бумагу.

– Ищи замену нашему котельному мастеру. Не виноват он, оказывается. Надо отпускать.

– Да где же я возьму? Забыл уже, сколько мы тут без тепла сидели. Только теперь жить начали по-человечески. Пусть не виновен он там. А мы тут перемёрзнем, кто будет виновен? Нет, нельзя его сейчас отпускать.

– И что ты предлагаешь?

– Почту уже регистрировали?

– Кажется, ещё нет.

– Ну и спрячь эту бумагу подальше. Не получали мы ничего.

– Но ведь жалко всё-таки человека. Нам тут всё наладил, а теперь ни за что будет сидеть?

– Жалко? А нас самих не жалко, если замёрзнем тут? Притом не в тюрьме же сидит. Работает себе в котельной и спит там, а не в бараке. Всё так, как будто на воле работает.

– Так, да не совсем. Зарплату он здесь не получает.

– Ну и что? Питание и тепло имеет. У иных на воле ни жилья, ни хлеба.

– Ладно. Пока спрячу бумагу, а потом посмотрим.

Конечно, Петро ничего не знал о той бумаге и продолжал давать лагерю тепло ещё полтора года и тосковать по дому. Но потом что-то в лагере произошло. То ли начальство сменилось и нашло бумагу, то ли у старого начальства совесть проснулась, то ли запрос пришёл из Харькова. А только Петра выпустили всё-таки на свободу.

Едет он домой, мечтает о встрече с женой и детьми, и кажется ему, что поезд идет очень медленно. Приезжает наконец-то домой, а тут его ждёт страшная весть…

Когда его осудили, к дому вскоре приехало начальство с охраной; объявили о конфискации имущества. А какое у селян имущество? Кузню из сарая вытащили да забрали из дому всё зерно. В ногах у начальства Маша валялась, плакала.

– Чем я детей кормить буду? Оставьте хоть на еду что-нибудь.

Сжалились и оставили один мешок фасоли. Да надолго ли хватит этого мешка на 13 ртов? И постепенно дети стали умирать от голода. И соседи помочь не могли, потому что голод начался кругом.

Дело в том, что организация колхозов шла очень медленно. Не хотели свободные крестьяне идти в колхоз, а хотели работать на себя, не в этих трудовых армиях. И власть опять решала вопрос силой. У людей отбирали зерно, мясо засыпали хлором. Отобранный скот загоняли в вагоны и неделями держали без корма и воды, пока не подохнет. Начался повсеместный голодомор.

У Маши не было сил нести умерших детей на кладбище, и их закапывали здесь же в саду. Видя, как умирают её дети, не вынесла горя и она. Её тоже похоронили рядом с детьми. А после смерти матери ещё живые дети стали умирать ещё быстрей. Осталась только старшая дочь Лена и сын Василёк.

Лена уже умела неплохо шить, и её взяли в один дом шить одежду. За работу кормили. А кусок хлеба всегда прятала и приносила домой. На этих кусочках и выжил Василёк.

Как услышал Петро рассказ детей, так ноги у него и подкосились. Кое-как хватило сил в сад выйти. Упал возле могильных холмиков, обнимает их и плачет. До самой ночи пролежал так, еле-еле Лена с Васильком его смогли увести в дом. Ни пить, ни есть не мог. Целыми днями возле могилок и находился. Так за неделю и помер. Перед смертью просил похоронить его тут же, возле своих…