«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том V. Для кого – Вторая Польская кампания, а кому – «Гроза 18

«Неверовский защищался превосходно, геройски, что неприятель умел оценить выше, нежели он сам. Отступление его было не поражение, а победа, судя по несоразмерности сил неприятеля относительно к его силам, невзирая на то, он находился в отчаянии» – писал потом Н. Н. Раевский. «Нельзя довольно похвалить храбрости и твердости, с какою дивизия, совершенно новая, дралась против чрезмерно превосходных сил неприятельских» – писал затем царю П. И. Багратион. Этот подвиг «бессмертную славу ему делает», – сказал впечатленный Александр I. За Красный Неверовского наградили ор. Св. Георгия 4-й ст. (26.11.1812)

Тем временем, другие войска Багратиона и Барклая также начали подходить к городу. Таким образом, наступление врага оказалось задержано, русские смогли начать концентрацию своих сил под Смоленском – «ключом к Москве» – для прикрытия Московской дороги.

«Зеленый свет» на Москву оказался перекрыт…

Подступившая к Смоленску кавалерия Мюрата в тот день не решилась атаковать город без поддержки отставшей пехоты. В результате в силу ряда причин план Наполеона беспрепятственно овладеть Смоленском оказался 3 (15) августа сорван.

Хорошо известно, что командующие русскими армиями не исключали возможности обходного маневра со стороны ударной группировки Наполеона. Правда, каждый из них больше опасался за «себя любимого». Барклаю это движение Наполеона дало «большой повод к удивлению». Для Багратиона этот маневр также был неожиданным, так как он предвидел наступление французов на Красный лишь со стороны Орши и Мстиславля.

Вот так 1-я и 2-я Западные армии оказались в очень опасном положении, поскольку возникла реальная угроза занятия Смоленска неприятелем и его выхода в тыл российским войскам. Багратион, пока не узнал, что главные силы врага идут на Смоленск, собирался оставить для защиты Смоленска 7-й корпус, а 8-й корпус переправить у Катани через Днепр для атаки противника на марше. Но после опроса пленных, взятых Неверовским, когда выяснилось, что во главе идущих к городу войск находится сам Наполеон, уже обе армии русских поспешили к Смоленску.

Чем сильнее разгоралась «диверсионно-партизанская» война в тылу у Великой армии, чем дальше отдалялась конечная цель – разгромить русских в одной битве и решить исход войны – тем настойчивее стремился Бонапарт к генеральному сражению. Двинувшись на Смоленск, французский император не без оснований полагал, что сдача древнейшего города России без боя была бы воспринята как национальный позор, а значит, Барклай вынужден будет дать генеральное сражение под Смоленском. Эта уверенность послужила одной из причин, почему Наполеон отказался от переправы через Днепр с целью угрозы одному из флангов противника и решил взять город штурмом, надеясь втянуть Барклая в большое сражение.

Для обороны Смоленска Раевский имел под рукой 4 (16) августа примерно 15 тыс. человек с 76 орудиями и избрал тактику активной обороны, используя в качестве прикрытия башни и полуразрушенные городские крепостные стены ХVI – ХVII столетий.

Утром три пехотные колонны из корпуса Нея атаковали Королевский бастион и Рославльское предместье. Пехоте Нея дважды удавалось ворваться на Королевский бастион, но оба раза подоспевшие русские резервы отбрасывали ее. После второй неудачи она прекратила атаки, ограничившись перестрелкой. Решено было отложить штурм города до следующего дня. Таким образом, войска Раевского смогли удержать свои позиции и сам город, а Ней упустил в тот день возможность взять город малой кровью.

Наконец к Смоленску подошли войска обеих российских армий и сосредоточились на правом берегу Днепра.

Рассказывали, что на военном совете русских о судьбе Смоленска – «ключа не только к Москве, но и к… России!» – все участвовавшие в нем генералы высказались за генеральное сражение. Но Барклай, видя не подготовленность города к обороне, не считал возможным рисковать судьбой армии, численно явно уступавшей противнику. Он твердо стоял на своем: «Пусть каждый выполняет свой долг, а я выполняю свой». Ситуация усугубилась тем, что по слухам и сам Александр I в это время уже начал высказываться за прекращение отступления.

Правда, уже к 5 (17) августа, получив ложные сведения, что вражеские части видели на Ельнинской дороге, командующие решили, что Багратион прикроет Московскую дорогу, отойдя к Соловьевой переправе, а Смоленск будет оборонять лишь Барклай, причем, силами лишь одного из своих корпусов.

В течение ночи корпус Раевского заменили 6-м пехотным корпусом генерала Д. С. Дохтурова, усиленным к тому же 3-й пехотной дивизией генерала П. П. Коновницына, потрепанной 27-й пехотной дивизией генерала Неверовского и другими частями (всего от 20 до 30 тыс. чел. – данные сильно разнятся – с 180 пушками). Основные силы армии Барклая оставались на правом берегу Днепра, а армия Багратиона начала движение на 12 верст вверх по течению реки, чтобы контролировать переправы и прикрыть Московскую дорогу на Елань – Дорогобуж – Москву. Причем, Барклай обещал Багратиону без нужды не оставлять город, но, скорее всего, сам для себя уже принял решение о продолжении ретирады.

Скажем сразу, что обходной маневр через Красный, предпринятый Наполеоном, сделал длительную оборону Смоленска бесперспективной, поскольку русские уже давно были «заряжены» на стратегическое отступление. Другое дело, что от Смоленска уже было недалеко и до Москвы…

Войска Наполеона расположились вокруг Смоленска полукругом на левом берегу Днепра: всего – 146 тыс. чел. с 300 оруд., но в сражении приняло участие не более 45 тыс. Правда, на подходе были еще два корпуса: IV-й Э. Богарне и VIII-й генерала Ж. А. Жюно – что-то около 44 тыс. чел.

С утра 5 (17) августа началась ружейная и артиллерийская перестрелка, не стихавшая до 14 часов. Наполеон в начале испытывал иллюзии, что русские попытаются выйти на открытую позицию перед городом и не спешил начинать штурм, надеясь наконец-то втянуть неприятеля в большое сражение. По ходу перестрелки он понял, что они вновь отступают: ему уже доложили о движении Багратиона на перекрытие московского направления. Тогда он решил взять Смоленск обходным маневром и попытаться разъединить русские армии.

…Однако солдаты корпуса Жюно не смогли быстро найти броды на Днепре и поэтому им пришлось атаковать с фронта, теряя силы и время. Штурм начался только ок. 16 часов. Вперед пошли: Ней – в лоб с запада, Даву обходил с юга, а поляки Понятовского заходили с востока. Сначала они вытеснили русских из укрепленных Красненского, Мстиславского и Рославльского предместий, затем, несмотря на яростные русские контратаки, к 18 часам полностью захватили все предместья левого берега, но им пришлось отвоевывать в них каждый дом.

Центр города был обнесен старинной 12-метровой толстой (до 4 саженей) каменной стеной длиной в 5 км, перед которой располагался широкий ров. Целых 17 башен позволяли вести эффективный продольный обстрел.

Наполеоновские солдаты лезли на стены, ломились в ворота, бросались на валы и бесчисленными рядами теснились около них. Но взять город полностью не смогли: русские не отступали ни на шаг, дрались как львы.

И это при том, что особо напористо атаковали поляки Понятовского, стремившиеся на правом фланге первыми ворваться в Смоленск. Обе стороны несли тяжелые потери, особенно поляки. Для них взятие этого древнерусского города было делом чести – не раз и не два Смоленск оказывался у них на пути в Москву: вспомним хотя бы Смутное Время в истории Руси в начале XVII века со всеми его ужасами, активными участниками которых были именно поляки.

Массивные стены Смоленска оказались не по зубам гладкоствольной артиллерии того времени, общий приступ тоже потерпел неудачу и раздосадованный Бонапарт приказал зажечь город огнем всех имевшихся у него под рукой трех сотен орудий, включая три батареи тяжелых гаубиц. Такого шквала огня древний Смоленск не знал за всю свою почти тысячелетнюю историю.

Невиданный по интенсивности обстрел города привел к многочисленным пожарам. Все, что могло гореть, запылало…

Но все последующие попытки возобновить приступ, в том числе, свежими силами, оказались безрезультатными!

К 22 часам сражение прекратилось…

…Между прочим, потом ходили разговоры, что еще задолго до окончания битвы за Смоленск, вроде бы в 5 часов вечера Наполеон неожиданно покинул свой командный пункт и отправился… отдыхать!? Якобы он устал, т.е. это уже был не тот блестящий полководец с безграничной энергией, как в прошлые годы? Нездоровье и накопившаяся за долгие годы невероятного напряжения усталость все тяжелее сказывались на нем? Когда-то он философски изрек что-то типа: «На войне нельзя без здоровья»/«Для войны есть свой срок!» – либо нечто похожее. И действительно, прогрессировавшая мочекаменная болезнь (и не одна она!) делала его раздражительным и чрезмерно осторожным. Если все это – так, то получается, что, не доведя дела до конца, Наполеон, никого не предупредив, «вышел из игры», оставив своих маршалов и генералов и дальше «ломиться в закрытые ворота» древних смоленских укреплений!? Так или иначе, но взять Смоленск 5 (17) августа его, все еще, Великой армии так и не удалось…

В ночь на 6 (18) августа войска Дохтурова и Раевского вместе с частью смоленского населения покинули горящий город.

…Кстати сказать, трагедия русской армии, оставлявшей «ключ» к Москве, заключалась еще и в том, что именно сюда эвакуировались тяжелораненые русские воины в ходе предыдущих боев, в том числе, из отрядов Неверовского, Раевского, Коновницына. Когда город загорелся, в пламени пожара погибли оставшиеся лежать в госпиталях и бараках, медленно умиравшие солдаты русской армии… Впрочем, озвучивание этой «темы» вызывает агрессивный «визг» со стороны «ура-патриотов» в духе «мы за ценой не постоим…»…

Наполеон 6 (18) августа готовился к новому штурму, однако уже рано утром узнал, что русские покинули Смоленск, разрушив мост через Днепр, и в 4 часа утра его части вошли в разрушенный город, в котором (по некоторым данным) из 2.250 домов уцелело ок. 350 зданий. Взорам его солдат предстала жуткая картина: кучи обугленных, дымящихся… тел, чьи позы указывали сколь ужасные муки они испытывали, уходя из жизни, которую отдали, защищая отечество. Якобы тогда их император изрек цинично-философскую фразу, что-то типа: «Труп врага всегда пахнет хорошо!»

В ходе борьбы за Смоленск 4 – 5 (16 – 17) августа обе стороны понесли серьезные потери. У русских полегло то ли 11 тыс., то ли даже 14 тыс. чел. (данные сильно разнятся), причем, среди убитых оказались два генерал—майора – А. А. Скалон и А. И. Балла.

…Между прочим, оба российских генерала погибли геройски! Адам Иванович Балла (1764 г. рожд., Морея, Греция), выходец из греков, в России с 1774 г., кавалер ор. Св. Георгия IV-го кл., отличившийся еще в ходе русс.-тур. войны 1787—91 гг. при штурме Очакова, Измаила, Бабадага, а затем и в очередной войне с турками в 1806—12 гг. (снова брал Измаил), вместе со своей бригадой отражал врага между Мстиславским и Красненским предместьями, будучи в передней цепи стрелков, был трижды ранен и скончался от этого. Под стать ему был и Антон Антонович Скалон (6.9.1767 г. рожд,, г. Бийск, Тобольская пров., Сибирская губ.), по происхождению из французов, сын генерал-поручика А. Д. Скалона, выходец из двух лейб-гвардейских полков (Преображенского и Семеновского), то же – кавалер ор. Св. Георгия IV-го кл., на 2-й день Смоленского сражения, желая упредить кавалерийскую атаку французов, бросился на них со своей кавбригадой, был убит наповал картечной пулей и похоронен французами после взятия Смоленска со всеми подобающими его чину почестями в Королевском бастионе в присутствии самого Бонапарта…

В Великой армии недосчитались: то ли чуть ли не 14 тыс. чел., то ли не менее 19—20 тыс. чел. (это по русским данным), то ли лишь 6 – 7 тыс. чел. (это по французским сведениям). Среди убитых оказался и один генерал – польский бригадный генерал Михал Грабовский, бретёр и ухажер, по прозвищу «Любимец дам» (1773—17.8.1812) – ветеран Всепольского восстания Тадеуша Костюшко в 1794 г. Зато сильно повезло командующему Молодой гвардией маршалу Мортье: ядро ударило прямо в его штаб, крыша провалилась, придавив его офицеров, тогда как сам маршал-здоровяк остался невредим и громогласно хохотнул, что – дескать эти стервецы опять по нему промахнулись. Впрочем, насильственная смерть все же настигнет его, но очень нескоро и отнюдь не на поле боя и, к тому же, в совсем другую эпоху.

Главный итог боев за Смоленск снова оказался для французского императора неутешителен: все его надежды на генеральное сражение опять сорвались – русские в очередной раз успели ретироваться, но не все в этом отступлении проходило гладко…

Глава 14. Пореченская «эпопея» русских: факты, размышления и последствия

Отступление русских войск после жарких боев за Смоленск проходило отнюдь негладко:пытливые историки находят в его изложении то ли «шероховатости», то ли даже «„черные дыры“ вперемежку с „белыми пятнами“».

Одна из трактовок ретирады армий Барклая и Багратиона от Смоленска может звучать примерно так.

<<… 1-я Западная армия отошла на Пореченскую дорогу и, тем самым, оказалась удаленной от 2-й Западной армии, отступавшей по Дорогобужской дороге. Опасаясь вновь оказаться отрезанным от армии Багратиона, Барклай де Толли решил соединиться с ним. Но это движение на соединение вдоль правого берега р. Днепра предстояло осуществить в опасной близости к противнику. Поэтому Барклай принял решение перейти на Дорогобужскую дорогу в ночное время. Для этого следовало выйти к д. Лубино, чтобы потом двинуться к Соловьевой переправе, что в 40 км восточнее Смоленска и восстановить контакт с ушедшим далеко вперед Багратионом.

…Кстати сказать, только этим маневром(возможно, самым рискованным за всю ретираду к Москве!?) историки склонны объяснять малопонятную потерю ранее таким расчетливым Барклаем целого дня – 6 (18) августа…

С целью опередить неприятеля, к перекрестку дорог у д. Лубино был направлен 3-х тысячный (есть и иные цифры) отряд генерал—майора П. А. Тучкова 3-го – одного из нескольких знаменитых братьев-генералов-участников и героев Отечественной войны 1812 года, в частности, Николая (Тучкова 1-го) и Александра (Тучкова 4-го) – спустя месяц геройски погибших в Бородинском сражении.

В ночь на 7 (19) августа саперные службы Великой армии навели несколько переправ через Днепр для III-го корпуса Нея, VIII-го корпуса генерала (его, порой по незнанию в отечественной литературе «производят» в маршалы!) Жюно, а также I-го и II-го корпусов кавалерийского резерва Мюрата. (К сожалению, их общая численность точно неизвестна: встречающиеся цифры, все же, представляются преувеличением.) Сам Наполеон остался в Смоленске и поручил преследование русских этим трем военачальникам, чей уровень военных талантов был весьма различен, но в чем-то схож. Мюрат и Ней, при всех их несомненных «плюсах», не отличались разнообразием полководческих дарований столь необходимых для ведения сугубо самостоятельных действий. А друг его молодости Жюно в ту пору уже давно был очень «не в форме». Так, в частности, очевидно, сказывались его очень тяжелые ранения в голову, по мнению многих приведшие (либо обострившее генетически заложенное? спровоцировавшее?) к психическому расстройству, которое видели многие сослуживцы, «коллеги по ремеслу», но «почему-то» не замечал его старинный «брат по оружию» со времен Тулона. К тому еже, контингент его войск – вестфальцы, по некоторым определениям, более «пригодные по хозяйству, чем на войне» (впрочем, «сколько людей – столько и мнений») – оставлял желать лучшего.

Итак, около 8 часов утра авангард Тучкова 3-го вышел на Московскую дорогу. Его командир, очень точно оценив всю важность прикрытия этого перекрестка для судьбы всей армии, принял решение остаться в этом месте, вопреки полученному приказанию двигаться дальше, если неприятеля поблизости нет.

А за три часа до этого, у местечка Гедеоново, потерявший направление и сбившийся с дороги 2-й пехотный корпус Багговута и часть 4-го пехотного корпуса Остермана—Толстого столкнулись с частями рвавшегося вперед Нея. Оказавшийся рядом Барклай приказал удерживать позицию у Гедеоново отряду генерал—майора принца Евг. Вюртембергского. Лишь после 8 часов утра, отбив все атаки Нея, русские оставили Гедеоново после того, как все их войска миновали-таки этот опасный участок.

Наполеон отдал приказание Нею атаковать Тучкова у Лубино с фронта и даже усилил его одной дивизией из образцового корпуса Даву. Тогда как войскам Мюрата и Жюно предписывалось охватить левый фланг русских. По сути дела теперь судьба русских армий напрямую зависила от действий Тучкова: на сколько долго он сможет удерживать лубинскую позицию на р. Колодне по обеим сторонам дороги против все нараставших атак корпуса Нея. Лишь после 15 часов пополудни Тучков отступил за р. Строгань и, разобрав мост через речку, занял позицию, которую нельзя было сдавать, пока перекресток дорог не минуют остальные русские войска и арьергард.

Несмотря на то, что Тучков получил подкрепления (конницу генерал—адъютанта графа В. В. Орлова—Денисова и 3-ю пехотную дивизию П. П. Коновницына), положение его отряда было очень непростым. С фронта вовсю давил напористый «храбрейший из храбрых» №2 Ней, в обход его левого фланга двинулась многочисленная кавалерия «короля храбрецов» Мюрата. Неподалеку от боестолкновения, у д. Тебеньковой, находился, переправившийся через Днепр у д. Прудищево, вестфальский корпус Жюно – в ту пору уже весьма инертного из многих военачальников Великой армии. Ему было приказано выйти на Московскую дорогу и отрезать русские войска, которые еще находились между Смоленском и д. Лубино. Принято считать, что именно 13-14-тысячные войска генерала Жюно представляли для Тучкова наибольшую опасность. Ведь если бы они двинулись в атаку против левого фланга русских, то их отряду пришлось бы немедленно оставить свою последнюю позицию и поспешно отступить… либо «всем лечь, но врага остановить!!!».

Пока пехотинцы Нея и кавалеристы Мюрата истекали кровью в лобовых атаках на русских, генерал Жюно промедлил с ударом во фланг русских. Он не успел закрыть им дорогу на Москву и, возможно, потерял свой последний шанс получить столь желанный для него маршальский жезл. Он его упустил, видимо, из-за того, что был на войне с 1792 г. и за 20 лет просто устал воевать. Сказалось и полученные ранее тяжелые ранения в голову. Наполеон потом свалил на него свои просчеты под Смоленском – «Жюно дал русским спастись. Он мне губит всю кампанию!»

…Кстати, в его последних (тяжело складывавшихся: Испания, Австрия и, возможно, даже в 1806—07 гг. против русских в Польше?) кампаниях это уже стало для него типичным: если, что-то пошло не так, то надо немедленно найти крайнего и публично сделать его «козлом отпущения». Так бывает, в том числе, с Великими или, jedem das seine…

Но на самом деле, ни одному Жюно уже не хватало энергии в боях с упорными и самоотверженными русскими, стоявшими на своей земле насмерть. Сам Бонапарт уже явно был не тот (к тому времени его гений уже так устал, что явно «задремал»!? ), он даже не оставил за себя единого командующего в преследовании русских армий! И формально ни маршал Мюрат, ни маршал Ней не могли приказывать генералу Жюно: они могли лишь поносить его последними словами на армейском жаргоне. В результате, ситуация на поле боя была сродни крыловским «лебедь, рак и щука».

Принято считать, что Жюно не мог стремительно осуществить предписанный ему маневр, поскольку прямо перед ним находилось топкое болото. Для его форсирования надо было заготовить фашины и по одному – след в след – попытаться пересечь трясину либо и вовсе пойти в далекий обход. И то и другое были весьма опасными и затяжными по времени маневрами, поскольку никто не знал глубины и обширности болот. На это были способны только такие отчаянные храбрецы как Ней или покойный Ланн, но никак не «уставший от войны» бывший адъютант Бонапарта Жюно. К тому же, для решительных действий у него, все же, было слишком мало сил – 13—14 тыс. неподходящих для серьезных боевых действий рыхлых и инертных розовощеких вестфальцев (как их презрительно звали в Великой армии – «вестфальская ветчина»), по оценкам сослуживцев, более пригодных для конвоев, охраны и хозработ, а не стремительных марш-бросков и рисковых атак на поле боя. Так получилось, что Жюно по ряду вышеизложенных объективных и субъективных причин не хотел атаковать, отговариваясь неимением приказа от императора, что было правдой. Никакие просьбы и уговоры азартного кавалерийского рубаки Мюрата и бывшего гусара-«сорви-головы» Нея (даже упоминание о возможности получения Жюно столь заветного для него – одного из старейших наполеоновских соратников – маршальского жезла) не помогли.

Жестокий бой в теснине у Валутиной горы(так порой, в литературе называют эту серию боев) длился до поздней ночи.

Конница Орлова—Денисова с успехом отразила все попытки Мюрата обхода русской позиции. И хотя Ней все же предпринял подряд несколько фронтальных атак (в 17 часов, в 18 часов, в 19 часов, в 21 час), но все они закончились безрезультатно. Тем более, что Барклай успел поддержать Тучкова полками 3-го пехотного корпуса. А вот Жюно так и простоял со своими «розовощёкими» вестфальцами в тени Тебеньковского леса пока Ней с Мюратом ломились с фронта на стоявших насмерть русских.

И уже в 19 часов на Московскую дорогу стали выходить части Багговута и арьергарда. Ночь еще не успела скрыть своей темнотой все вокруг, а из района военных действий от Гедеоново до Лубино(которые, порой, в отечественной историографии связывают в одну цепь сплошных столкновений под названием – бои под Валутиной горой) уже были выведены все русские войска.