«Свет и Тени» французских маршалов времен эпопеи неуемного «генерала Бонапарта» (Тулон, 1793 – Ватерлоо, 1815): от Бернадота до Мармона

При Первой Реставрации под влиянием своей честолюбивой супруги (племянницы баварского короля) поступил на службу к Бурбонам, назначен 1 июня 1814 г. капитаном 5-й роты Королевских телохранителей, 4 июня 1814 г. возведён в достоинство пэра Франции. Правда, свое полученное от Наполеона княжество ему пришлось возвратить прежним владельцам.

Когда весной 1815 г. покинувший о-в Эльбу Наполеон высадился во Франции и двинулся на Париж, то Бертье последовал за бежавшим в Бельгию королем. В Генте, при королевском дворе, он находился два месяца. Поскольку Бертье отказался примкнуть к Наполеону, то 10 апреля 1815 г. был вычеркнут им из списка маршалов Франции. Однако служба при Бурбонах у него не заладилась. 22 мая под давлением ультрароялистов, заподозривших Бертье в связях с Наполеоном, король уволил маршала в отставку и тот уехал в Баварию, где находилась его семья (напомннм, что с 1808 г. Бертье был женат на племяннице баварского короля).

1 июня 1815 г., когда союзные войска проходили через город Бамберг, направляясь к границам Франции, Бертье наблюдал за этим зрелищем из окна с 3 этажа своего дворца. Во время этого занятия он и погиб при невыясненных обстоятельствах – выпал из окна (с 15-метровой высоты) и разбился. Мнения современников о причинах гибели 61-летнего Бертье были различны. Одни считали, что причиной гибели маршала было банальное головокружение и потеря ориентации, другие – обычное самоубийство, третьи – что он был выброшен из окна подосланными убийцами.

Кавалер почти что двух десятков орденов разных стран (в том числе, ор. Почетного Легиона (Шевалье – 2 октября 1803 г., Высший Офицер – 14 июня 1804 г. и Большой Орёл – 2 февраля 1805 г., т.е. еще до начала наполеоновских войн!), российским орденом Св. Андрея Первозванного он был награжден в 1807 г., похоронен в семейном склепе Виттельсбахов приходской церкви Тегернзее.

Мемуары маршала Бертье изданы в Париже в 1826 г.

А вот «развернуто-оценочная» версия биография «Жены Императора» «звучит» примерно так!

…Так получилось, что Луи Александр Бертье, легендарный начальник штаба наполеоновской армии Наполеона, считающийся разработчиком основ штабной службы, использованных в последствии во многих европейских армиях, был внуком простого каретника и сыном известного инженера-географа (сегодня это – военные топографы) Жана-Батиста Бертье.

Отец столь прекрасно себя зарекомендовал в войне за Австрийское наследство (1740—48), что через 18 лет безупречной службы дослужился до подполковника и оказался на должности главного инженера-географа полевых лагерей и армий Его Величества Людовика XV, а затем и его сына Людовика XVI. Часто бывая по долгу службы при королевском дворе, Жан-Батист вычерчивал для своего короля планы королевских… охотничьих угодий и, в конце концов, заработал себе потомственное дворянство. Хотя его сын Луи-Александр родился не дворянином, но именно это пожалование открыло ему дорогу в военную касту Франции.

Молодой Бертье получил прекрасное образование. Он имел отличные познания в математике, был прекрасным топографом и превосходил многих в чертежах и рисунках. Благодаря положению своего отца, уже в 13 лет Александр получает свою первую должность инженера. Его топографические работы отличались точностью, чистотою отделки и приятностью рисунка. Король Людовик XVI, любивший географию и топографию, поручал молодому офицеру составление карт королевской охоты, черновики которых, исправленные рукой короля, представляют редкий образец искусства. Работая в конторе своего отца и проявляя добросовестность, аккуратность и одаренность в делах, которые обещали полный успех в будущем.

Александр, однако, рвался в армию. Большие связи его отца, позволили молодому Бертье в 1775 г. поступить в Лотарингский полк – лучшую кавалерийскую школу того времени.

Благодаря сильному влиянию его семьи и успехам по службе, а также настойчивым просьбам самого Бертье, в январе 1781 г. вдохновленный идеей свободы, он отправился с маркизом Лафайетом в составе экспедиционного корпуса сражаться против наемников английского короля Георга III за независимость Америки. Там он служил лейтенантом в штабе генерала графа Жана-Батиста де Рошамбо, многоопытного ветерана европейских войн: война за Австрийское наследство (1740—48) и Семилетняя война (1756—63). Ему довелось повоевать как на суше (рекогносцировка под Нью-Йорком и знаменитая битве при Йорктауне), так и на море (бой при Чизапике и экспедиция на Ямайку). Сослуживцы и начальство по достоинству оценили его исключительную личную храбрость и феноменальную работоспособность. Для людей, узнавших его поближе, Александр Бертье раскрывался как добрый человек, приятный в общении и надежный в работе. Американская война создала молодому офицеру прочную боевую репутацию.

Вернувшись в 1783 г. из Америки с прекрасной характеристикой, капитан Бертье в числе нескольких лучших офицеров, был направлен на восток – в Пруссию под командование маркиза де Кюстина для изучения военной организации короля-полководца Фридриха II Великого. (Прославленный старик, виртуозно обесчестивший в ходе Семилетней войны французов принца де Субиза в 1757 г. под Россбахом, был еще жив!)

В 1788 г., благодаря его незаурядным знаниям в топографии и черчении, был построен большой лагерь в Сен-Омере и в этом же году Бертье получил, как вознаграждение за службу, престижнейший крест ордена Св. Людовика.

На следующий год, в чине подполковника, он был начальником штаба сначала принца Конде, а затем барона Везенваля. Уже тогда оказалось, что этот милый, лояльный, стойкий и щепетильно педантичный при выполнении любого дела, за которое он только не брался, человек нужен всем. Всегда пунктуальный, Бертье, кроме того, имел свойство появляться именно в тех местах, где в нем возникала нужда.

Тем временем во Франции нарастала социальная напряженность – предвестник грядущего революционного взрыва. Симптоматично, что когда начались революционные волнения, Бертье в полной мере оправдал одну из черт своего характера – нерешительность. Поэтому по началу он не принял ни одну из сторон в разгоравшемся конфликте.

В начале Французской революции, дослужившийся до подполковника королевской гвардии, уже хорошо известный среди военных штабной офицер 36-летний Бертье оказался в рядах революционной армии уже в чине… полковника.

После падения Бастилии маркиз Лафайет, работавший над созданием Национальной гвардии, предложил старому соратнику должность генерал-квартирмейстера. Бертье нашел этот пост подходящим для себя и всецело погрузился в работу по организации Национальной гвардии.

Когда в 1792 г. началась война с европейской монархической коалицией, он – уже генерал-майор – был направлен начальником штаба к своему давнему другу графу де Рошамбо. Когда последний вышел в отставку, Бертье сохранил свой пост при новом командующем генерале Люкн`ере. Какое-то время он был под подозрением в помощи аристократам, в том числе, членам королевской семьи, стремившимся покинуть подобру-поздорову мятежную родину. Ему грозила гильотина популярного у быдла Сансона, но такого штабиста у революционных воротил не было и в ситуации «Отечество в опасности!» они предпочли оставить Бертье в живых, по крайней мере, на какое-то время. Он даже успел поучаствовать в подавлении роялистского мятежа в Вандее: в одном из боев под ним убивают двух лошадей, а сам он получает серьезное ранение. Но затем в 1793 г., его, все же, уволили из армии с популярной в ту пору формулировкой: «лояльность Бертье к Республике была неискренней». Так революционная французская армия оказалась без способного офицера с организаторскими талантами.

Только после переворота 9 термидора, свергнувшего якобинскую диктатуру, Бертье, в 1795 г., был восстановлен во всех правах и бригадным генералом направлен начальником штаба к генералу Келлерману, герою Вальми и командующему Альпийской армией. Несмотря на блестящую работоспособность, Бертье, однако, не получил никаких поощрений в служебном плане. Не обладая достаточной энергией и решительностью, чтобы попытаться выдвинуться на первые роли, Бертье имел репутацию хорошего штабиста, и это его вполне устраивало.

В Париже в 1795 г. он встретился с Бонапартом и тот, наслышанный о способностях и американском боевом опыте Бертье, пригласил его возглавить штаб Итальянской армии, начальство над которой ему только—только было поручено. Бертье, также наслышанный о честолюбивом и энергичном генерале (решительный штурм Тулона и картечь в упор против вандемьерских бунтовщиков), не стал отказываться и в будущем вряд ли сожалел о сделанном выборе. И вскоре командующий Итальянской армией рапортует Директории, что его начальник штаба талантлив, активен и смел. С тех пор судьба не разлучала их почти до конца долгой наполеоновской эпопеи.

Крайне нерешительный в тех случаях, когда он оказывался предоставленным самому себе, Бертье мгновенно понял, что Наполеон – это именно то плечо, на которое можно и нужно опереться, чтобы благополучно прошагать всю оставшуюся жизнь! Через минуту после их встречи Бертье заявил: «Служить под его началом было бы чудесно!» – и он служил Наполеону беззаветно и самоотверженно – почти до рокового финала. Еще в самом начале блистательной Итальянской кампании Бонапарта 1796 г. он, уже дивизионный генерал, после первых искрометных побед, с восхищением бросил Массена: «А мы, кажется, собираемся делать историю!»

Бертье пробыл подле Наполеона почти двадцать лет, добившись при нем всех мыслимых почестей, которых он вряд ли смог добиться при королевской власти, даже при его талантах и связях. Друзьям, которые искренне удивились, как он может служить человеку с таким характером, он, многозначительно улыбаясь, спокойно отвечал: «Помните, что однажды окажется очень здорово быть вторым человеком после Бонапарта».

Оба полководца были настолько связаны между собой в своей деятельности (Бертье всегда всюду был рядом с командующим), что острые на язык солдаты, бывало, ехидно именовали Бертье «женой императора» (фр. La Femme de l’Empereur). Cам Наполеон, лукаво усмехаясь, называл их отношения… «чем-то похожим на дружбу».

…Кстати, порой, этой «жене императора» по долгу службы приходилось присутствовать при встречах своего «мужа» с законной женой Жозефиной. Так, когда Жозефину наконец убедили прекратить посещать балы и банкеты и поехать из гламурного Парижа к своему супругу в Италию, истосковавшийся по женской ласке Бонапарт начал обнимать (и тискать – это еще литературно выражаясь) ее на глазах своего начальника штаба. Бертье был приведен этим обстоятельством в замешательство и потом даже жаловался, что тогда он «вынужден был, улыбаясь, стоять рядом и быть свидетелем некоторых супружеских вольностей». Было бы любопытно узнать, насколько эти «вольности» граничили с распущенностью: всем известные ласки двух «резервуаров материнства» (так Наполеон «величал» женскую грудь), «нижнего бюста» и… «ворот в рай»/«домика с соломенной крышей»/ «сырой ватрушки», т.е. всем известного «женского сладкого места»!?

Бертье сопровождал Наполеона в его бесконечных поездках в специальной огромной карете. Бертье был единственным, кого тот брал к себе в экипаж. Он был оснащена всеми возможными для создания комфорта приспособлениями: раскладными столами, большим отделением для хранения карт, кладовой для припасов и небольшой оружейной. Карету всегда сопровождал эскорт из конных егерей и ординарцев. Громадный экипаж и эскорт всегда передвигались с огромной скоростью. Езда часто продолжалась всю ночь, и сиденье Наполеона превращалось в более или менее удобную раскладную кровать. Но сиденье Бертье не было приспособлено для сна. Ему приходилось сидеть, сколько бы времени ни продолжалась поездка. Так он и трясся на дорогах Европы и Ближнего Востока рядом с Наполеоном семнадцать лет, никогда не показывая, что он устал. И если его повелитель спрашивал о силе и положении любой дивизии, он, обладая феноменальной памятью, отвечал, не заглядывая в официальные рапорты, хранившиеся в экипаже.

…Между прочим, ежедневное общение с императором требовало от Бертье ангельского терпения и героической выдержки. Другим маршалам подобной психологической нагрузки выдерживать не доводилось. Был случай, когда Наполеон вызывал Бертье к себе для уточнения деталей предстоящей операции 17 раз за одну ночь. Близость к императору имела и оборотную сторону. С Бертье Бонапарт позволял себе все, что угодно. Рассказывали, что однажды он схватил несчастного Бертье за горло и безжалостно колотил головой о каменную стену до тех пор, пока не обессилен сам. Примечательно, но никто так и не посмел к нему подойти и заступиться за уже полумертвого окровавленного начальника штаба…

Внешне Александр Бертье выглядел весьма невзрачно: при небольшом росте и полноватой фигуре у него была очень крупная лобастая голова с копной жестких, как проволока (скорее вьющихся, чем завитых) волос неопределенного цвета, незапоминающиеся черты лица, очень длинные, как у орангутанга руки и весьма короткие, тощие и кривоватые ноги. Понятно, что у слабого пола, всегда охочего до бравых вояк-красавцев он совершенно не котировался. Особо поражали всех его «гадкие руки без ногтей»: Бертье имел дурную привычку постоянно грызть ногти; порой, он «съедал» их до основания. Бертье ужасно страдал от этого и изо всех сил пытался компенсировать природные недостатки безупречно сидящей красивой одеждой.

В любое время дня и ночи его костюм был безупречен: полный маршальский мундир, с до блеска начищенными ботфортами и с роскошной саблей. Не зря его признавали самым элегантно одевающимся офицером армии Наполеона и законодателем военной моды. Своими великолепными, впечатляющими мундирами он всегда вызывал черную зависть у первых щеголей наполеоновской армии Мюрата, Нея и Ланна и прочих кавалерийских пижонов. Даже в походе если Бертье поднимали с постели, его никто никогда не видел в одних панталонах и рубашке. Он всегда был безупречно одет, свежевыбрит и улыбчив. Молодые штабные офицеры-щеголи, все как один, подражали своему шефу-пижону, поражая окружающих безупречной выправкой, идеально сидящими и поразительно чистыми мундирами и трудно скрываемым презрением к армейским офицерам-служакам.

Абсолютно безотказный и наивный, влюбленный в Наполеона Бертье взваливал на себя гигантскую работу. В отличие от других министров императора, сменявшихся через два-три года, он сумел выдержать неимоверное напряжение более 15 лет. С 1796 г. с небольшим перерывом (в 1997—1798 гг.) по 1814 г. Бертье был начальником штаба Наполеона, принимая активное участие в разработке его стратегических планов. Он понимал Наполеона с полуслова, и быстро сказанные намеки Бонапарта вскоре превращались в детальные и полновесные распоряжения, декреты, указания и т. д.

Бертье никогда не ставил под сомнение решения Наполеона, подобно бесстрашному Ланну, и никогда не порицал его, как это мог делать, послуживший чуть ли не во всех армиях агрессивных стран Европы, Ожеро. Другими словами, что бы ни совершал Наполеон, в глазах Бертье он всегда оставался прав, даже если события говорили об обратном.

Тандем Наполеона и Бертье был уникален в своем роде.

Бертье любил и умел, как никто во французской армии работать с картами; в своем кабинете он был тем, кем Наполеон был на поле боя. Без всякой суеты и нервозности он составлял единую упорядоченную картину из обрывков рапортов, донесений, указаний, недосказанных фраз. Физическая выносливость и работоспособность, аккуратность и методичность – все это не могло не восхищать Наполеона, который не раз говорил, давая оценку Бертье: «Никто другой, возможно, не смог бы заменить его».

Работоспособность Бертье была под стать работоспособности его патрона: он готов был писать, работать с картами и всевозможными донесениями, рапортами всю ночь, не теряя четкости понимания деталей дела. Понимая Наполеона с полуслова, а иногда предвосхищая мысли и желания императора, Бертье быстро превращал намеки Наполеона в детальные и ясные распоряжения и указания. Он с удивительной точностью наносил на карту замыслы Наполеона. Бертье настолько точно и ясно доносил до корпусных командиров суть приказов Наполеона, будто это были его собственные мысли и замыслы. Благодаря своей феноменальной памяти, которая могла равняться с такой же памятью Наполеона, Бертье наизусть знал не только все дивизии и корпуса армии, но даже батальоны и роты, составляющие эти корпуса и дивизии; в любое время дня и ночи он мог сказать, где какая часть располагается и в каком она состоянии. Он знал значение каждого взгляда, каждого жеста Наполеона, и порой, взгляд или жест императора был более красноречив и действенен для Бертье, нежели десяток слов.

…Кстати, в сражении при Эйлау, когда корпус Ожеро очень быстро был практически уничтожен огнем русской артиллерии, а русские гренадеры и кавалерия уже прорвались к Эйлаускому кладбищу, где находился Наполеон и его штаб, Бертье охватил страх, и он готов был поворотить лошадь. Наполеону достаточно было только взглянуть на перепуганного начальника штаба, чтобы тот забыл о своем решении и застыл, словно каменное изваяние. Вместо того чтобы начать бегство от русских, он, под влиянием безмолвного, но красноречивого взгляда императора, приказал батальонам гвардии выдвинуться вперед, а тяжелой кавалерии Мюрата начать стремительную атаку на русский центр…

Физическая выносливость Бертье казалась невероятной: он мог днями идти без отдыха, сохраняя, тем не менее, такую же ясную голову, как и в первые часы похода. Бертье обладал не только поразительной работоспособностью, но и почти неправдоподобной памятью, колоссальными административными способностями и, конечно, его совершенно особым талантом: общие указания командующего превращать в точные параграфы приказа.

Как начальник штаба армии, Бертье отвечал за организацию и содержание штаба, штат штаба, составление и передачу приказов в войска. Благодаря штабу, возглавляемому Бертье, Наполеон имел постоянную и быструю связь с командующими дивизиями и корпусами. Будучи аккуратным, методичным и пунктуальным во всем, что касалось работы штаба, Бертье содержал все в образцовом порядке и требовал, чтобы его офицеры действовали подобным образом.

Для бесперебойной и четкой работы штаба требовалось большое количество людей: офицеров, чиновников, адъютантов, секретарей. Ответственность всех этих людей была очень большая, поскольку именно от их слаженной и точной работы зависел исход не только сражения, но и всей кампании. Поэтому Бертье подбирал в свою службу людей не только талантливых в штабной работе, но и физически выносливых.

Во время военных действий приказы императора для командиров корпусов и дивизий посылались Бертье не с одним, а несколькими курьерами, чтобы до цели обязательно добрался хотя бы один посыльный, если бы остальные были захвачены неприятелем. Бертье следил за тем, чтобы донесение обязательно было доставлено до адресата, в этом был залог успеха всего дела.

…Между прочим, Наполеон, узнав при Ватерлоо, что начальник его штаба Сульт (Бертье уже не было в живых) послал к Груши всего лишь одного курьера с требованием немедленно идти на выручку, воскликнул: «Милостивый государь, Бертье направил бы сто гонцов!» И действительно, приказы, направляемые Бертье из императорской ставки командующим армиями и корпусами на отдельных театрах военных действий, не просто дублировались, но посылались в трех, четырех, а если нужно, то и в большем количестве экземпляров. Так, накануне битвы при Эйлау Бертье отправил в корпус Бернадотта одно и то же распоряжение с 8-ю разными офицерами, из которых добрался только один! Хотя по ряду причин беарнский бахвал так и не добрался до поля битвы во время…

Его способность руководить снабжением огромной, быстро продвигавшейся армии, была так велика, что часто казалось: Бертье угадывает желания императора. Он умел создавать базы по пути следования армии с тем, чтобы ускорить ее марш. Когда наполеоновские солдаты являлись к месту назначения, получив рацион на несколько дней и дополнительные боеприпасы, они были готовы сразу же вступить в бой. Своими многими ранними успехами Наполеон был обязан именно «серому кардиналу» Бертье. Уже потом, когда «генерал Бонапарт» превратился в ИМПЕРАТОРА НАПОЛЕОНА и после Тильзита в 1807 г. опрометчиво посчитал, что ему «море по колено!» дела пошли гораздо хуже и Бертье по ряду объективных причин уже был не столь хорош.

…Между прочим, и у незаменимого Бертье случались «проколы», если он брался не за свое дело. Так в 1807 г. он, будучи обер-егермейстером императорского двора, организовал для Наполеона знаменитую охоту на… кроликов, которых можно было собрать в любом количестве. Как закоренелый штабист, Бертье мыслил масштабно, казалось, он продумал все детали охоты. Обеспечил загонщиков, роскошный завтрак, «легионы» егерей, подающих знатным стрелкам заряженные пристреленные ружья и – самое главное – тысячи кроликов, специально доставленных для отстрела в Булонский лес. Но одну мелочь он не учел: штабист закупил вместо диких кроликов… домашних! Более того, их заранее прикормили на живописной лесной поляне – в том самом месте – где полагалось оказаться Главному Охотнику! Наконец настал час торжества организатора охоты. Император с многочисленной свитой, придворными, военными и гражданскими сановниками прибыл насладиться настоящим мужским занятием и оценить профессиональные организаторские способности маршала. И когда сам Наполеон, кстати, неважный стрелок, встал на отведенное ему самое почетное место, случился страшный конфуз. Вслед за первым зверьком из кустов выскакивает второй «заяц», потом третий… Император доволен – добыча будет богатой. Но что это? Дичи становится все больше и больше, и вот уже десятки «зайцев» радостно скачут к повелителю французов. Они окружают его веселой толпой и всем видом высказывают свое расположение. Некоторые даже подпрыгивают, норовя ухватить его за руки! Сотни кроликов, приняв его за своего хозяина, каждый день дававшего им вкусные листочки салата, всей огромной массой бросились в ноги к обалдевшему Бонапарту! Напрасно загонщики пытались хлыстами разогнать этот живой пищащий поток мяса и направить его на другие номера, где стояли другие стрелки. Кроличья орда не желала покидать своего «любимого хозяина»… Наполеона. Последнему ничего не оставалось, как в ярости швырнуть ружье в Бертье, вернуться в карету и приказать гнать в Париж, давя колесами тучи глупых кроликов. Желание доставить своему господину охотничье удовольствие обернулось для Бертье позором. Этот комический случай остался вечной раной в душе у Бертье: Наполеон не отказывал себе в удовольствии ехидно попенять ему той легендарно-бездарно организованной охотой…

Бертье – типичный представитель должности начальника штаба: он организатор и исполнитель, но не инициатор и не руководитель. «Не было лучшего начальника штаба, чем он, но он был бы неспособен командовать и пятью сотнями солдат» – сокрушался Наполеон. Действительно, на первые или самостоятельные роли он никак не годился. «Бертье был чрезвычайно деятельный человек, – резюмировал Бонапарт – но он был нерешительного характера и не имел способности командовать войсками!»Несмотря на столь противоречивые оценки Наполеона относительно своего начальника штаба, он не мог обойтись без него в течение всей своей полководческой деятельности: никто не мог заменить его на посту начальника штаба.

Эта должность была очень сложной еще и потому, что многие наполеоновские маршалы испытывали друг к другу неприязнь, и никто из них не хотел сражаться под командованием другого. Поэтому Бертье выступал еще и в качестве третейского судьи соперников. Хотя другие военачальники Наполеона и не очень-то жаловали Бертье, но его организаторский талант и недюжинные дипломатические способности уважали, например, генералы Тьебо, Фезенсак, Дарю и др., оставившие весьма взвешенные оценки его деятельности на посту начальника штаба наполеоновской армии. Со временем сам Бертье посчитал, что пришел момент подчеркнуть свое превосходство над остальными маршалами. Он завел себе некое подобие двора, и тон его стал весьма сух и велеречив. Слава и почести, власть и богатство портят людей. Так было, так есть и так будет!

Когда в 1796 г. молодой тогда еще, но уже хорошо зарекомендовавший себя генерал Бонапарт приехал в Ниццу, чтобы принять командование над Итальянской армией, его сопровождало трое военачальников: друг юности Мармон, главный помощник в «вандемьерском мероприятии» Мюрат и… наш герой. Всем им суждено было стать маршалами Франции, правда, не всем сразу.

В самом начале Итальянской кампании Бертье пришлось заниматься не только штабной работой. В битве у Лоди он на личном примере воодушевлял солдат во время штурма моста. В знаменитом сражении у Риволи, помимо исполнения штабных обязанностей, Бертье командовал центром французской армии и дрался с упорством. В наши дни совершенно немыслимо, чтобы начальник штаба вступал с противником в рукопашную, но Бертье участвовал тогда почти в каждой битве, с саблей в руке соревнуясь в храбрости с Ланном и прочими, – каждый из них хотел первым пробиться через огневую завесу. И все же, к концу кампании 1796 г. Бертье доказал, что в первую очередь, он является выдающимся начальником штаба.

После мирного договора в Леобене Наполеон направил Бертье в Рим. И тут выяснилось, что наш генштабист не прочь «погреть руки», используя вымогательства и грабежи. В Париж полетел такой ворох жалоб, что вскоре правительство отозвало Бертье на родину. Присланный ему на смену Массена, показал всем, «где раки зимуют». То, что творил этот генерал, было уму непостижимо.

Как в Италии, так и в Египетской экспедиции 1798—1799 гг. Бертье являлся правой рукой Бонапарта. Поход был тяжелым и еще тяжелее оказался климат Египта. Даже крепкое здоровье Бертье стало давать сбои. После битвы у Пирамид, где Бертье принял активное участие, оно ухудшилось настолько, что перед походом в Сирию он обратился к главнокомандующему с просьбой отправить его во Францию. Поговаривали, что истиной причиной стремления Бертье вернуться в Европу была любовная связь с Джузеппой (Джузеппиной) Каркано, маркизой Висконти ди Боргорато и желание ее увидеть и, конечно, очутиться в ее расчудесном «домике с соломенной крышей»/«сырой ватрушке» (кому-как нравиться!), даже бросив армию в трудную минуту. Однако Бонапарт не верил злым языкам и, считая ухудшение здоровья своего начальника штаба результатом сильного переутомления, дал согласие на отъезд. Прощаясь, Бонапарт холодно заявил, что жалобы Бертье настолько претят ему, что он просто счастлив отказаться от его услуг. Кроме того, Наполеон заметил, что, хотя некоторые частные лица могут приходить в отчаяние, он, главнокомандующий, совершенно убежден в успешном исходе кампании и намерен пройти через Синайскую пустыню, затем по берегу Палестины, через Малую Азию и вплоть до самой Франции по сухопутью. Более того, он может даже основать новую Восточную империю и никогда больше не возвращаться в Европу.

Бертье ломал руки. Было ясно, что ему предстоит принять «решение жизни». Если он уедет, то Наполеон вскоре найдет и обучит нового начальника штаба, а если новый фаворит сумеет прорвать блокаду и пробиться во Францию, то он, Бертье, утратит какие-либо шансы рассчитывать на репутацию одного из величайших начальников штаба своего века. Вверх взяла «служебная привязанность» Бертье к корсиканцу, и он бросил паспорт наземь. Наполеон тотчас же обнял его, и они вместе принялись разрабатывать план марша на Яффу.

Бертье был одним из тех весьма немногих (такие яркие фигуры как Клебер, Даву, Дезе – оказались за бортом, правда, в силу ряда разных обстоятельств!), кого Бонапарт взял с собой на корабль, ретируясь из Египта. В ходе переворота 18 брюмера Бертье ничем себя не проявил, однако и не подавал каких-либо признаков недовольства, решив следовать за Наполеоном повсюду, уже прочно уверовав в его звезду. Когда Наполеон захватил власть и стал Первым консулом Французской республики, Бертье был назначен на пост военного министра, где проявил таланты организатора: все административные службы тотчас были реорганизованы, крепости на границе пополнены новыми гарнизонами, армия снабжена продовольствием, денежным довольствием и резервами.

Бонапарт всячески ублажал своего главного генштабиста, зная его «болезненное отношение» к купюрам, преподносил ему крупные денежные подарки, которые, правда, тут же переходили в нежные ручки знавшей, как и все темпераментные итальянки, толк в сексе, мадам Висконти. Однажды Первый консул подарил Бертье великолепный алмаз стоимостью несколько десятков тысяч франков. «Возьмите его; мы часто играем по крупному: приберегите его до того времени, пока он не понадобится», – произнес Бонапарт. Через несколько часов этот алмаз уже искрился на очаровательной головке возлюбленной Бертье.