Между прошлым и будущим

Все-таки мачеха на самом деле не желала мне плохого, или же, поскорее выдав меня замуж, желала вплотную заняться обустройством будущего Анны. Ну и второй вариант: показать всему обществу, как она добра к падчерице и любит ее как свою родную дочь.

Мой первый бал решили провести в нашем загородном особняке, где, собственно, мы постоянно и жили, когда отец не уезжал в Испанию.

Наш дом был поистине роскошен. Единицы дворян могли себе позволить подобный. Знатные соседи, окружавшие нас, взирали на него с благоговением и затаенной завистью.

Первый этаж был «служебный» и предназначался для размещения многочисленной прислуги, там же находились кладовые для хранения продуктов, товаров или других ценностей.

Второй этаж включал в себя парадные комнаты: прихожие, зал, несколько гостиных, хозяйские покои и диванные – для непринужденного общения между взрослыми членами семьи, родственниками и близкими знакомыми, обставленные, соответственно диванами, в том числе угловыми. Там же находилось несколько будуаров – женских кабинетов, и портретная комната с многочисленными портретами предков. Везде были мебельные гарнитуры, окрашенные под зеленую, «античную» бронзу с позолоченными резными деталями, а так же мебель из красного дерева, сравнительно простая, но современная по форме. Но самым роскошным был интерьер зала – двухсветного, с колоннами вокруг стен, хорами для музыкантов и большими печами с колонками, карнизами, вазами и рельефами. Топки этих печей находились на первом этаже. Колонны и стены и зала были облицованы мрамором, а стены украшены росписью.

К балу готовились особенно тщательно, обговаривался каждый нюанс, каждая деталь. Несколько гостиных специально отводили под игру в карты. Приглашали на бал письменно, на графской бумаге и неизменно с его печатью.

Признаться, мой первый бал не произвел на меня такого сильного впечатления, как на соседских дочерей (они делились со мной впечатлениями во время визитов их родителей). По поводу многочисленных кавалеров мачеха оказалась права – они не давали прохода, заставляя меня ловить на себе взгляды «имени тетушки Милады» других девушек на выданье и их мамаш – наседок. Однако поклонники лишь раздражали: «один – дурак, другой – помешан, а третий им двоим подстать!» А выглядела я и впрямь великолепно, и убедилась в этом, когда Милада оглядев меня, гордо вздернула подбородок и, не сказав ни слова – ушла. Нежно – розовое платье выгодно подчеркивало мою смуглость, хотя в моде была бледность, белые оголенные плечи и шея. Мои плечи были оголены лишь совсем чуть – чуть, волосы завитками спадали на округлые «вздутые» рукава. Открытая шея позволяла «выделить» голову и в моде были сложные приподнятые прически, но в моем случае – ведь я была дебютанткой – все украшение прически составлял гребень, который приподнимал мои кудри к макушке, не открывая шеи. В целом я выглядела «ослепительной», как сказал мой отец во время генеральной примерки, но невинной и целомудренной.

Бальный зал поражал своим праздничным убранством и великолепием. Накануне были вынесены все «лишние» предметы мебели, остались лишь стулья и кресла вдоль стен, на которых располагались не танцующие или же дамы и кавалеры, ожидающие своей очереди.

Время от времени лакеи обносили гостей прохладительными напитками: лимонадом, вкусным коктейлем из миндального молока, квасом, морсом, а так же сладостями и фруктами. После окончания танцев графская чета «выпроваживала» из зала гостей и тут же слуги вносили полностью накрытые столы. Когда все было готово, мой отец подал руку самой почтенной гостье (это была боготворимая всеми и откровенно пугающая меня леди Кларисса Сен – Джон), а мачеха самому знатнейшему гостю (представителю королевской семьи). Следом за ними попарно все гости отправлялись ужинать.

В общем, для разнообразия серых будней – это было неплохо, особенно наблюдение за тем, как Милада скрипела зубами от досады. По ее предположению, я должна была горько плакать в своей комнате, смирившись с судьбой – злодейкой и мысленно готовиться посвятить свое одинокое существование во благо Анны.

Я не знаю, как сложилась бы моя дальнейшая светская жизнь, выбери я мужа из тех маменьких сынков, кому была представлена и тем более тех, кто с улыбкой идиота, получившего в подарок корзину сладких пончиков, представился сам. Возможно, Милада помучилась бы изжогой неделю – другую, но уговорив себя, что я несчастна, успокоилась и с удвоенным рвением принялась бы устраивать счастливую и богатую жизнь любимой племянницы леди Анны.

4

До моего двадцатилетия оставались считанные дни. Шли традиционные приготовления к приему в мою честь.

Отец попросил меня зайти к нему в кабинет для серьезного разговора. Конечно, я догадывалась о чем пойдет речь, ведь двадцать лет уже почтенный возраст и скоро в высшем обществе мне вынесут суровый приговор несостоявшейся невесты или что – то в этом роде.

Я должна сделать выбор. Ничто меня так не пугало, как жизнь с тупоголовым отпрыском каких – ни будь родовитых соседей или же городским пижоном. Выбрать было настолько не из кого, что даже Милада была относительно спокойна. Несмотря на то, что она была жабой по своей сути – в уме этой яркой представительнице земноводных, никак не откажешь. Может быть и замуж – то идти за того парня она отказалась не из корысти, ведь недалеких богачей хватало и двадцать лет назад.

Отец что-то писал, низко наклонив голову над листом бумаги. Он так увлекся, что не услышал, как открылась дверь и мои шаги по ковру. Я тихонько опустилась в кресло напротив его роскошного письменного стола, привезенного из Испании, работы очень известного там краснодеревщика, и принялась наблюдать за ним.

Граф был очень сосредоточен, его губы беззвучно шевелились в такт скрежета пера о бумагу. Наконец, размашистым росчерком он подписал составленный документ, и обратил на меня внимание.

– О, Алиса! Я и не слышал тебя, – его мягкая улыбка особым светом отразилась в ярко – голубых глазах отца. Он провел рукой по густой белокурой шевелюре, которую совсем немного тронула благородная седина, отложил перо и документ в сторону, встал из – за стола и сел в кресло, стоящее напротив моего.

– Нус, дамочка, что же мне с тобой делать? – Лукаво спросил он. Судя по всему настроение у него было великолепное и, кажется, любящий отец что-то придумал. Мое сердце подпрыгнуло в надежде, ведь плохого от него точно ждать не приходилось.

– Алиса, – уже серьезно начал он, немного наклонившись ко мне.

– Я не раз говорил тебе, что твой ум не сравнится ни с одним из этих юнцов, увивающихся за тобой. Я отлично тебя понимаю, но дорогая, так уж сложилось, что ты женщина и обязана создать семью, да ты и сама это знаешь, – вздохнул он. – Я особенно не посвящал тебя в свои коммерческие дела, однако даже из «случайно подслушанного», – тут он усмехнулся, – ты делала правильные выводы и более того, в чем – то пыталась мне советовать. Лучше тебя мне приемника не найти, однако.., – на мгновение он задумался, а за тем продолжил:

– Им может стать ну… скажем, тот, кого ты сама признаешь, – загадочно улыбаясь, отец взял меня за руку.

– Твоя жена беременна! – толи испуганно, толи отчаянно воскликнула я, выдергивая свою руку. С Анной я смирилась и даже по-своему полюбила, но еще один ребенок… Хотя… Может быть, тогда они все отвяжутся от меня? И почему именно я должна его признать?

– Растерянный вид тебе не идет, – снова улыбнулся он. – Нет, Анастасия не беременна и вряд ли такое случится, – равнодушно уточнил он.

– Николас Сен – Джон вернулся домой.

Нет, сердце не может так сильно стучать! Оно не выдержит и остановится. Я сделала несколько глубоких вдохов, ведь двадцатилетняя леди не может на глазах у кого то, пусть даже самого близкого, пуститься в пляс с громким визгом.

Для отца я была открытой книгой и, разумеется, он все понял по моей реакции, да ему как никому были известны подробности нашей дружбы. Он просто не мог не заметить тогда, восемь лет назад, насколько тяжело мне было после расставания с Ником, как я горевала и украдкой плакала, жалуясь своим собакам на одиночество.

– Надо заметить, Николас произвел на меня большое впечатление, – на секунду граф прервался, внимательно вглядываясь в мое лицо, – Ему скоро исполнится тридцать лет – вполне состоявшийся мужчина: умен, образован, приятен в общении. Так что, Ник должен тебе понравиться. Он приглашен мной на прием в твою честь.

– А если он не захочет! – Воскликнула я. – Он бы уже давно увиделся со мной, как только приехал! – Мысль о том, что он не дал о себе знать, даже передав с посыльным записку, причинила настоящую боль.

– Милая ты моя, сейчас ты ведешь себя как подросток, – мягко пристыдил отец, – Нику тогда было двадцать лет, а тебе двенадцать. Романтика виделась только тебе. Уж сейчас то, ты должна это понимать. Изменилась ты, изменился и он. Подходите ли вы друг другу – решать вам самим. И потом, – добавил он, гордо улыбаясь, – Кто же устоит перед черноокой красавицей как ты? Это ему надо опасаться за риск быть отвергнутым.

С легкой улыбкой на лице я шла по коридору в свою спальню и, поравнявшись с дверью в комнату Милады, невольно приостановилась – хотелось пожелать ей спокойной ночи и сладких снов, ну или что обычно снится змеям.

Еще никогда я не ждала своего дня рождения с таким трепетом, и причиной тому, естественно Николас Сен – Джон. Богатое воображение рисовало мне его нынешний портрет, характер, привычки и даже наше совместное счастливое будущее. А еще в больший восторг приводила мысль о самом заботливом и понимающем отце на свете.

До бала оставалось ровно два дня. Как всегда дом бурлил приготовлениями: суета, беготня, пререкания между слугами. Но отчетливей всего по дому разносился командный голос Милады. Не важно, что прием в мою честь, командовать каждый день – это одно, а уж по поводу, даже по такому как мой день рождения, Миладе повелело проведение (если вообще что – то или кто – то могли ей повелеть)

Вечером, после ужина, отец выбрал удобный момент, когда рядом никого не было, подошел ко мне и прошептал на ухо:

– Завтра утром по – раньше, что бы вернуться к завтраку, встретимся у конюшни. Лошади будут готовы. Прогуляемся?

От волнения я смогла лишь кивнуть. В эту ночь я долго не могла уснуть, переполняемая предвкушением завтрашнего дня. Произойдет что – то важное, я точно это знала.

Мы отъехали от дома довольно далеко, когда отец, скакавший впереди, притормозил свою лошадь. Я остановилась рядом. Он смотрел на меня и грустно улыбался.

– Как ты сейчас красива и так сильно похожа на свою мать, – проговорил он. Я заметила блеснувшую слезинку в его глазах и волшебство этого чудесного утра начало таять, когда послышался топот приближающейся к нам лошади. Деревья (мы доехали до леса, отделяющего соседние имение) словно в сказке расступились в стороны, и показался всадник, уже через минуту оказавшийся возле нас.

– Доброе утро, граф! Доброе утро, принцесса! – воскликнул он, слегка приподнимая шляпу и широко улыбаясь.

Я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам и шее. Это прозвище, которое он дал мне в детстве, прозвучало сейчас как то очень интимно. Внезапно захотелось спрыгнуть с лошади и спрятаться за нее. Увидев Ника, я поняла, что мое воображение, рисовавшее его портрет, оказалось очень скудным.

Возмужавший Николас Сен – Джон в одно мгновение, словно меткий херувимчик, поразил мою душу и сердце, когда соскочил со своей лошади и подошел ко мне. Он оторвал мою руку, вцепившуюся мертвой хваткой в поводья, и поцеловал ее, не отрывая взгляда от моего лица. Если долго смотреть в его глубокие карие глаза можно полностью лишиться своей воли.

– Доброе утро, Ник, – услышала я где то очень далеко голос отца, – Это моя повзрослевшая и похорошевшая дочь!

– Очень приятно вновь видеть вашу светлость. Отец рассказывал о вашем возвращении…

Николас и отец раскатисто захохотали, а я густо покраснела от злости на себя, потому что повела себя как юная дурочка, которую пригласил на танец первый в ее жизни кавалер.

– Пожалуйста, называйте меня просто Ником, – попросила «его светлость», продолжая широко улыбаться и не отпуская моей руки. Я попыталась ее отнять, но не тут то было.

– Алиса, да что с тобой, подруга юности моей?! – Воскликнул он, – ты словно чужая и видишь меня впервые.

Стряхнув остатки оцепенения и кое – как взяв себя в руки, я пролепетала:

– Мы не вчера расстались и… вы изменились.

– Да перестань мне выкать, черт возьми, – проворчал Ник и выпустил, наконец, мою руку, – Ты то же не та прыщавая девчонка, играющая с собачками!

Моя половина испанской крови начинала закипать.