– Ты не толстая.
– Спасибо за комплимент, я все-таки на него напросилась.
– Нет, я серьезно, – остановил ее Джеймс, – Ты не толстая. С чего ты это взяла?
– Ой, давай не будем об этом. Я смотрю на себя каждый день, я хотела бы быть худее, но я никогда не могла похудеть до желательного для себя размера. Это не самая большая проблема в моей жизни, если что.
– Ты не толстая, – упрямо повторил он.
За ужином они вновь говорили о художниках, их странных судьбах, непризнании многих из них современниками, о мотивах творчества, критериях оценки качества художественного произведения, немного об аукционах и отношении к современному искусству, которое оба не понимали.
В этот раз Кейт предпочла начать с десерта, потому что именно о десертах этого ресторана говорили в ее любимых кулинарных передачах. После она взяла попробовать некогда разрекламированные Лайнелом гребешки. Джеймс ограничился лососем и овощным крем-супом, а также заказал бутылку шампанского Моёт.
Кейт прежде только слышала о нем, признаваться в этом не хотелось, ей и не пришлось. Джеймс не стал вообще акцентировать на этом внимание.
Выпили за пятницу, за искусство, остающееся в веках, и за то «чтобы всегда было интересно жить, открывать для себя нечто новое и делать свою жизнь ярче и комфортнее».
– Так как, ко мне или к тебе? – улыбнулась Кейт, допивая последние сладкие капли игристого вина.
– Я думаю остаться здесь, я снял номер на все выходные тут, возможно, поживу тут до конца ремонта в квартире, я еще не решил, – пожал плечами Джеймс и тут же добавил, – Получается, ко мне?
– Мне неловко, – призналась Кейт, – Дурацкое чувство.
– Если хочешь, мы с Гарри, который трется в вестибюле совершенно точно, отвезем тебя домой, – усмехнулся Джеймс.
– Ой, нет, я не в том смысле, что передумала, – остановила его Кейт, – мне неловко от того, что подумает обо мне персонал отеля…
– Им делать больше нечего, как думать о тебе, – засмеялся Джеймс, – Мы же не в романе Джейн Остин, чтобы все вокруг были в курсе, кто мы и каков статус наших отношений. Ты можешь быть в случайно остановившихся на тебе глазах моей девушкой, женой или просто родственницей, учитывая, что мы не облизывались на публике во время ужина.
– А мне надо кому-то сказать, что я поднимусь к тебе в номер? – наивно полюбопытствовала Кейт, чувствуя, что говорит глупости, но почему-то не ощущая от этого дискомфорта.
– При остром желании можешь сообщить об этом строгой маме. Я не стану возражать, если ты позвонишь на радио и сообщишь эту новость в каком-нибудь вечернем радио-шоу.
Кейт засмеялась. Сложив приборы так, чтобы «поблагодарить повара», она первая встала из-за стола. Накануне Джеймс сам объяснял тонкости этикета и теперь лишь улыбнулся.
– Тебе правда понравился ужин или ты просто вежливая?
– Я неискушенная, мне нравится пробовать новое, – усмехнулась она, – А ты чем-то недоволен?
– Нет, все вполне на уровне, но не из разряда «никогда не ел ничего вкуснее», а ты вообще голодная осталась. Разве реально наесться пирожным и четырьмя гребешками?
– Так, дорогая бабуля, давай я сама решу, сколько и чего мне есть. Или ты хочешь меня откормить, чтобы я не убежала от тебя темной ночью?
– От счастья не убегают, – не моргнув глазом, парировал Джеймс.
* * *
Это было удивительно хорошо и странно. Кейт не смогла бы подобрать точное определение своим ощущениям, глядя в темный потолок дорогого гостиничного номера, лежа на шелковых простынях, обнимая спящего, практически на ней Джеймса. Странно. Спокойно. Хорошо.
Во-первых, у нее ни с кем не случалось четыре оргазма меньше, чем за два с половиной часа. Да что там говорить, за всю ее сексуальную жизнь настолько полноценных оргазмов, из тех, что доставляли ей партнеры, а не она сама, у нее было меньше десятка, а тут четыре подряд за одну ночь.
Во-вторых, ей ни с кем не было настолько же легко и свободно, никакой неловкости, стеснения, сомнений, неуверенности в себе, правда и никаких искр напряжения, ментальных прелюдий и выражающих страсть разговоров тоже. Они поднялись в номер, болтая о стандартном содержимом минибаров в номерах, спокойно разделись, забрались в кровать и долго-долго просто целовались, а потом все как будто случилось само собой, с минимальным перерывом два раза подряд, после чего они, смеясь, обсудили любимые позы и попробовали еще и в них, прервавшись только на то, чтобы взять у нее из сумочки еще один презерватив.
А потом он предложил ей денег за то, что она останется до утра. Не за секс, секс – дело бесценное и тут он якобы готов сам брать плату с нее (надо сказать Джеймс не был плохого мнения о себе как о любовнике и не признать, что он хорош, она бы не смогла). Деньги полагались за то, чтобы она с ним спала. Буквально. В одной кровати. У него были проблемы со сном, он мог просыпаться по 10 раз за ночь. Для более-менее хорошего сна ему нужны были две специальные подушки, которых в отеле, конечно же, не было, а из дома он и не подумал их взять. В итоге договорились, что она останется до утра в счет оплаты секса или ужина, посмеялись и он действительно уснул, уткнувшись в ее шею и капитально навалившись на ее бок.
Кейт же не могла уснуть. Ее преследовали навязчивые мысли о том, как мало у нее времени на то, чтобы насладиться происходящим. Так бескомпромиссно хорошо не может длиться долго. Ей следовало заранее с этим смириться. Она знала, что ей будет больно, когда все вернется на круги своя.
Одиночество – это оберег от боли, одиночество безопасно, об этом нужно помнить. Особенно таким, как она, кому близкие отношения не приносили большого количества позитива. Ее любила только бабушка, но ее больше нет. Никто не обязан ее любить, никто не сделает ее счастливой, кроме нее самой, она свой главный ресурс. Надо помнить об этом, ничего не бояться и ничего ни от кого не ждать.
Джеймс забормотал во сне, звал какого-то Ларри и вдруг резко сел на кровати, обернулся по сторонам и с тихим стоном упал обратно на подушку.
– Ларри? – усмехнулась Кейт, – Я тебя спрашивала, есть ли у тебя девушка, а надо было спросить про парня?
Он засмеялся, будто всхлипнув.
– Ларри – это наш старый кот. Каждое утро я спускался в столовую и видел его возлежащим на столе. Мы с отцом завтракали с одной стороны, а он всегда лежал напротив. Мне приснилось, что его не было на столе утром. Он пропал. Глупость фееричная, но ощущалось, как полноценный кошмар, – он вновь засмеялся, – что вы знаете о страшных снах: кровь, кишки, маньяк с бензопилой – все фигня, вот кота на столе не увидеть, вот это реальный ужас, – он потер верх переносицы, будто у него болела голова.
– Пропал не Ларри, а ты, ты переехал и не будешь видеть его на столе, – рассудила Кейт и, заметив его удивление, улыбнулась, – Я к тому, что твой сон не предвещает дурного с Ларри, мало ли, может, ты веришь в вещие сны.
– Ой, нет, пророческих способностей у меня точно нет, – усмехнулся он, – Я разбудил тебя, извини.
Она развернулась к нему, придвинулась вплотную к его бедру и уложила голову на его плечо.
– Нам ведь не надо рано вставать, так? Выспимся.
Он обнял ее и вновь уснул. И на этот раз его спокойное размеренное дыхание убаюкало и ее тоже.
Правда ненадолго. Спустя пару часов он вновь подскочил от приснившегося кошмара.
– Это была плохая идея просить тебя остаться на ночь, не спишь из-за меня, – проворчал он в ответ на ее молчаливую попытку уложить его обратно в горизонтальное положение.
– Секс с тобой того стоит, все нормально. Я согласна даже как-нибудь повторить.
– Да хоть сейчас, – почти касаясь ее губ своими, прошептал он и тут же добавил вслух, слегка отстранившись, – Если я где-то раздобуду ибупрофен. У тебя нет?
Кейт проснулась окончательно.
– Что случилось? У меня в сумке валяется пара таблеток.
– Голова болит, не сильно, просто очень некстати, – он включил свет и неловко выбравшись из постели, едва не врезался головой в дверной косяк на повороте в ванную.
– Сейчас вернусь.
Кейт хотела сказать, что ее сумка в гостиной части номера, а не в ванной, но передумала, встала сама и принесла ее в спальню.
В душевой зашумела вода. Кейт нашла целую упаковку обезболивающего, подумала и выпила одну таблетку сама. Голова у нее тоже гудела.
Часы показывали половину пятого. Она прилегла на кровать и, казалось, на пару минут закрыла глаза, а, открыв их вновь, с удивлением обнаружила, что время почти половина шестого, свет еще горит, вокруг тишина и в кровати она по-прежнему одна, при том, что одежда Джеймса все также сложена на кушетке.