– Есть, а зачем тебе? – глядя на мои мокрые волосы и руки, прикрывающие верхнюю часть туловища, уточнил он.
– Рубашку высушить.
– Повесь на солнышке. Я тебе дам другую.
12.29.
Он принес мне чистую белую футболку.
– Держи, это Германа, – произнес он.
Я надела её, утонув в белоснежной ткани.
– Великовато, – заметила я.
– Сойдёт, – улыбнулся мне мой подопечный.
Я тяжело вздохнула, и мы втроём отправились в столовую, когда Герман оделся.
Пока они обедали, я прополоскала от мыла свою одежду и повесила сушиться на верёвке с обратной стороны клиники.
13.17.
– Странно, мама сегодня не приезжала, – вспомнил Герман, садясь на кровать.
– Может быть, она приедет вечером, – подбодрила я его.
– Возможно.
– Что будем делать?
– Спать…
– Ты устал?
– Да. А ты нет?
– Я тоже.
Обнявшись, мы крепко уснули. В его мир мы больше не возвращались. Какой теперь в этом был смысл, если нам и в реальности хорошо вдвоем?
15.47.
Мы проснулись и отправились на прогулку. В саду было прохладно.
– Прости меня, – произнес Герман, сидя на скамье рядом со мной.
– За что? – удивилась я.
– За то, что ты попала в больницу.
– О чем ты? Тебе не за что извиняться. Ты ни в чем не виноват.
– Виноват, – признался он.
– Объясни, – попросила я.
– Еремеев умер из-за меня, поэтому, в качестве мести, меня хотели лишить самого дорогого… Тебя.
– Не придумывай.
– Я всего лишь рассуждаю логически.
– Нет. От Еремеева ты защитил меня. В этом нет… ничего такого, за что меня могли бы убить. Всё в порядке, как бы жутко это не звучало.
– Я чувствую себя виновником всех твоих бед…
– Герман, это паранойя.
– Зря я вернулся к этой теме.
16.08.
Мы услышали скрип ворот и голос Ольги Павловны.
– Встретишь маму? – предложила я.
– Как? Вани нет, а на тебя я опираться на стану.
– Почему это?
– Ты после операции.
– Тогда не опирайся, а обними и вперёд!
Он недоверчиво улыбнулся. Я встала со скамьи и подошла ближе. Он бережно обхватил мою талию и поднялся на ноги. Я чувствовала только лёгкое прикосновение. Он старался идти самостоятельно, чтобы не причинить мне вреда – ещё одно доказательство того, что он не псих. У умалишённых нет чувства жалости и сострадания.
Когда мы вышли из-за угла, мама моего подопечного остановилась и чуть не расплакалась, увидев нас.
– Боже, – повторяла она, – Боже, сынок!
Он подошёл к ней и обнял. По её щекам потекли слезы.
– Яна, ты выздоровела? – уточнила она, выглядывая из его объятий.
– Да, Ольга Павловна, всё в порядке, – ответила я и направилась в клинику.
Обнаружив Ваню, я попросила его помочь Герману добраться до палаты. Через несколько минут они втроём показались в холле.