Он обнял меня.
– Замёрзла? – заботливо спросил он.
– Немного.
Я вспомнила о предстоящей конференции. Что я буду говорить? Чем объясню новый диагноз?
– О чем задумалась?
– Всё о том же…
– Прорвёмся.
– Понимаешь, я написала тебе такой диагноз, который должен иметь серьезную причину.
– О чем ты?
– Видишь ли, судя по твоему поведению, я всё решила верно: сновидения, отрешённость от реальности, дереализация, двойная ложная ориентировка… Причины нет.
– Как это нет?
– Должно было быть сотрясении мозга, алкогольная или наркотическая интоксикация. У тебя этого не было.
– В конце концов, мы можем соврать.
– О чем?
– Скажем, что было сотрясение.
– Они могут провести диагностику.
– Они слишком ленивы для этого. Им плевать на всё. Можешь даже не переживать по этому поводу.
– И при каких обстоятельствах ты ее получил?
– Когда с другом выпрыгивал их окна…
– Мне интересно, что бы было, если бы тебя тогда поймали?
– Не знаю. Не задумывался над этим.
17.23.
Мы зашли в палату. Здесь было светло и прохладно. Так дышать было легко!
– Прекрати думать об этом! – запретил он мне. – Всё будет хорошо!
– С чего ты взял?
– Доверься мне.
У меня не было выбора, да и продолжать спор казалось бессмысленным. Он так был убежден, что мы справимся, поэтому у меня даже не оставалось шанса на сомнение.
18.00.
– Тебе пора домой, – заботливо заметил он, когда Ваня позвал его на ужин. – Ты сегодня устала. Отдыхай…
Я выглянула в окно и увидела папину машину.
– Проводишь меня до ворот? – попросила я.
Он с радостью откликнулся на мое предложение.
Мы подошли к калитке. Герман стоял спиной к улице, и, когда я его обняла, увидела, как папа с упрёком покачал головой.
– Я пойду? – робко спросила я.
– Да, конечно, – замешкался он, уступая мне дорогу.
Я дотронулась до ворот, он схватил меня за руку, притянул к себе, коснувшись пальцами моего подбородка, запрокинул мою голову немного назад и поцеловал.
Я забыла про весь мир. Зачем он мне был теперь нужен?
Когда я переступила границу, отделявшую клинику от свободы, села в машину. Герман же скрылся в мрачном холле больницы.
– И что это было? – строго спросил меня папа.
– Что было? – отвлекаясь от своих мыслей, уточнила я.
– Вот это сейчас что было?!
– Ты же всё видел… – устало ответила я.
– Да, и требую объяснений!
– Пап, мне уже двадцать два года. Я абсолютно взрослый человек, который так же, как и все, имеет право на счастье и любовь.
– Но не с пациентом психушки!
– Пап, он – нормальный.
– Нормальные, как ты выразилась, здесь не лежат!
18.22.
Мы заехали к Жене и забрали мои покупки. Дома нас ждала мама. Папа пообещал, что, когда мы приедем, будет серьезный разговор.
Отец пытался убедить меня в опасности моих увлечений. Я старалась доказать ему, что, общаясь с Германом больше месяца, не выявила у него и намека на агрессию хотя бы по отношению ко мне. Главным же моим аргументом, которым я оперировала вдоль и поперек, была любовь.