Море зыбко в себе качает
Цвет бутылочного стекла,
Погружаешься в эти волны
На стеклянную глубину.
Знаешь, я в этом месте помню,
Что приходится утонуть,
Захлебнувшись на пятой строчке.
Это нежное слово смерть
Не берет нас по одиночке,
Словно опытный птицевед,
Словно Ной собирая пары
(Для спасения) на ковчег,
Но никто нам не поднял парус
И не выдал товарный чек
За оплату услуг. А впрочем,
Не была велика цена.
В небе чайками божий почерк
Аккуратно расставит нас.
Я люблю тебя до стихов
Ты причудливо морщишь лоб,
Красишь губы помадой алой.
Я любил бы тебя взахлёб,
Если б ты разрешала.
Я бы хищно, как дикий зверь,
Припадал к твоим нежным формам
Ты могла бы (поверь, проверь)
Стать для зверя достойным кормом.
Я люблю тебя вот такой
Беззащитной, по-детски ломкой.
Я хочу от тебя щенков,
В лес, в безлюдное волчье логово
Увести тебя за собой,
В мягких травах с тобой зарыться.
Знаешь, девочка, я не бог
И не средневековый рыцарь,
Но любил бы тебя до тех пор,
Когда неба не станет вовсе.
Я люблю тебя до стихов.
Нет. И после.
Я хочу рисовать тебя без лица
Я хочу рисовать тебя без лица
Так, как рисует Рабин или Магритт.
Чтоб на лице вместо глаз представлялся сад,
Чтоб на лице вместо рта бушевал Париж.
Ты же такая – вольнее сухих ветров,
Ты же не знаешь собственной глубины.
Этот Париж на портрете (читайте – рот)
Даже не нарисованный – а пленит.
Знаешь, а этот персиковый в саду,
Скрытый за цветом неба вокруг зрачков,