Мир из прорех. Другой город

«А чего хотим мы?» – подумал Артем, но промолчал.

– И еще: Тень не должен там появиться. Ему с нами нельзя. Можешь ему это сказать? – Она еще больше понизила голос, как всегда, когда говорила о Тени, и теперь Артем едва мог ее слышать.

Артем знал: она боится Тени, хотя никогда и не признается в этом. Вероятно, она была разумнее его: они оба помнили, как у них на глазах Тень растерзал человека, пусть даже и выпавшего из прорехи, с той стороны. «Если это вообще был человек, если там вообще могут быть люди, на чем и строятся все твои дурацкие теории», – пропел злорадный внутренний голосок, и Артем стиснул зубы.

– Это так не работает. Я не могу просто сказать ему что угодно, так, чтобы он…

– Тогда какой вообще смысл в том, что ты…

– Эй, голубки. – Снаружи послышался хриплый голос Марка, и край полога колыхнулся. – Я за одеялом, спать пора.

Звуки пения у костра смолкли, и ничто не нарушало тишины, кроме сонного фырканья лошадей, шагов дежурных, охраняющих лагерь, и звуков ночного леса. Как всегда перед сном, Артем и Кая сели у костра, он – с книгой, она – с блокнотом и карандашами. Никто здесь не возражал, главным было вести себя тихо, чтобы не потревожить спящих.

Артем с облегчением отказался от чтения учебника об электричестве в пользу книг, полученных от Дали в Северном городе. Дав себе честное слово вернуться к физике позже, он с головой ушел в новые волшебные миры. Сейчас он как раз читал про один из них. Планету, на которой происходило действие «Соляриса», почему-то оказалось проще представить, чем, например, атмосферу «Трех мушкетеров» или романов Тургенева, к тому же Артема поразила идея разумного океана.

– Кая, – шепнул он, отрываясь от чтения, – люди летали в космос, до того как… все случилось?

– Угу, – отозвалась она, продолжая рисовать, – дедушка говорил, что да. Ты же слышал о спутниках там, наверху?

– И они видели другие планеты?

– Ну, наверное, какие-то видели.

– И встречали там кого-то разумного?

Кая пожала плечами:

– Не думаю. В смысле… Мы бы об этом точно знали.

Артем замолчал, глядя вверх. Прямо над ним, холодные и любопытные, мерцали белые звезды – он насчитал шесть штук. Каждая из них могла иметь свою историю вроде той, которую он читал прямо сейчас. На каждой мог существовать разумный океан – сейчас или когда-то давно. Теперь было не узнать.

– Интересно, – прошептал он, – где-то, ну хоть где-то и с кем-то… случалось то, что случилось с нами? Если твой дедушка правду говорил про то, что планет – бесконечно много?

Рука Каи замерла над листом. Он обернулся и увидел, что и она тоже смотрит на звезды.

– Не думаю, – наконец сказала она. – В смысле… Звучит очень утешительно, и именно поэтому, думаю, это неправда.

Артему показалось, что она хотела добавить что-то еще, но Кая промолчала. Захлопнув блокнот, она упруго поднялась на ноги, отряхнулась:

– Пойду спать. До завтра.

– До завтра. – Артема тоже клонило в сон, но он остался сидеть у костра. Ему не хотелось ложиться рядом с ней и засыпать вместе. Пару раз они ложились одновременно. После ночевок в палатке по очереди ему казалось, что это будет так тепло, так уютно… Но почему-то, вслушиваясь в тихое дыхание Каи и пытаясь угадать, спит она или притворяется, он чувствовал себя еще более одиноким, чем когда засыпал один.

Почитав еще немного, он уже собрался последовать за ней, как вдруг заметил четвертушку бумаги, видимо, выпавшую из Каиного блокнота. Ему показалось, что бумажка пуста, но он все же наклонился и поднял ее, перевернул… И увидел портрет, нарисованный с большой точностью. Смеющиеся глаза, жесткий рот, едва заметные светлые шрамы на лице, темные волосы.

Кая, должно быть, потратила несколько вечеров на то, чтобы нарисовать Гана, добившись такого сходства. Артем вдруг ощутил ком в горле – свидетельство обиды, жгучей, тошнотворной, детской. Все это время он, как дурак, радовался тому, что они стали меньше ругаться и больше разговаривать друг с другом… Она рисовала этот портрет долго – давно или недавно? Даже если давно – она не выбросила его, а продолжала носить с собой. «Да угомонись ты, – дружески посоветовал внутренний голос, в котором в кои-то веки звучало сочувствие, – можно подумать, какие-то свои рисунки Кая выбрасывает».

– К черту, – мрачно пробормотал Артем (это ругательство было любимым у караванщиков и очень понравилось ему) и замахнулся, чтобы бросить листок в костер. Он почувствовал мстительное удовольствие при мысли о том, как лицо Гана скукожится и постепенно растворится в пламени. В конце концов, Кая ничего не узнает – подумает, что листок просто выпал, а она и не заметила. Может быть, у нее нет других его портретов… И так Кая быстрее его забудет.

Рука Артема дрогнула. Он осторожно сложил листок и сунул в карман, сам не зная почему. Возможно, потому что ему стало стыдно, а может быть, потому, что уж очень красивым был этот портрет… И у Артема не поднялась на него рука, как не поднялась бы на что-то живое и беззащитное.

– К черту, – еще раз произнес Артем, с удовольствием проговаривая каждый звук, встал и поплелся к фургону.

Глава 3

Кая

Каю разбудили крики. Она рывком вскочила, выпуталась из шерстяного серого одеяла и ойкнула, ударившись головой о дугу навеса. Потирая голову, она подошла к пологу фургона, отогнула в сторону тяжелую ткань.

Ночь ярко пылала оранжевым заревом. Пахло паленым, и мир был полон гомона и треска. Еще толком не выплыв из сна – ей снился лес, хвойный и холодный, – Кая нашарила в темноте рюкзак, в днище которого было зашито самое ценное – красный камень и дедушкины записи в непромокаемом чехле. Артем спал; она толкнула его в бок; во сне он тихо назвал ее по имени и попытался отвернуться.

– Артем, просыпайся, – прошептала она, – быстро. На нас напали.

Это на него подействовало: он резко сел, испуганно глядя на нее, сразу став похожим на самого себя в раннем детстве.

Снаружи бушевал пожар. Аккуратный костер, у которого вечером сидели караванщики, теперь был разбросан по всему лагерю, и одна из ближайших к нему повозок пылала. К счастью, те, кто там был, успели выбраться наружу. Несколько девушек-цыганок с причитанием метались вокруг своего пылающего дома. Лошади с диким, тонким ржанием рвались на привязях, но караванщикам было не до них… Да и кто бы решился сейчас к ним приблизиться?

Десятки людей носились среди повозок. Кая сразу увидела, что среди них – незнакомцы, и поняла, что озвученные ею догадки оказались правдой. На них действительно напали – теперь, когда они были так близко к цели. С досадой Кая вспомнила, как накануне у костра мысленно радовалась тому, до чего легким был их путь сюда… А ведь дедушка всегда говорил ей, что нет ничего глупее, чем радоваться раньше времени.

Кая увидела, как Марк сражается сразу с двумя. Они схватились на самой границе между лагерем и лесом. Марк двигался как-то странно, накренившись на один бок, и Кая заметила, что его рубашка пропиталась кровью.

– Он ранен, – напряженно сказал у нее над ухом Артем. Она покосилась на него и увидела, что он успел обуться и надел рюкзак. – Надо ему помочь.

– Мы почти добрались, – отозвалась Кая. Ей вдруг показалось, что ночь очень холодна – холоднее, чем предыдущие. – Мы не можем рисковать. Надо уходить.

Марк вскрикнул и упал на одно колено – но все еще продолжал отбиваться суковатой палкой. Его короткий меч лежал неподалеку, сломанный, бесполезный. В отсвете пламени Кая разглядела лица нападающих – перекошенные гневом, страшные… Жадные. Круглые, бритые, с маленькими глазками, они показались Кае совершенно одинаковыми… Караванщиков же – несмотря на все усилия держаться в стороне – она теперь различала.

– Ладно, – шепнула Кая, чувствуя, как холодеет в животе, – жди меня за фургоном, слышишь? Не высовывайся. – Она сунула ему рюкзак.

Больше не глядя на него – она знала, что Артем за ней не пойдет, – Кая двинулась вперед, нащупывая на поясе нож. Пока что можно не волноваться за Артема, и это хорошо. Ноги тряслись мелкой дрожью – и это плохо.

Рукоять ножа вдруг показалась горячей, почти раскаленной. Кае приходилось драться и убивать и раньше… Но нечисть. Не людей.

Времени думать не было. Она появилась как раз вовремя. Один из нападающих, видимо решив, что товарищ и сам справится, отвлекся. Второй заносил над головой Марка топорик с зазубренным лезвием. Кая скользнула вперед – быстро, как лисица на охоте, и взмахнула ножом.

Ей показалось, что весь мир на мгновение замер – и языки пламени, лижущие остовы фургонов, и горящие связки перьев и бусин у входа. Стихли крики сражающихся. Замерли с глазами, полными слез, дети и женщины, которые растерянно метались вокруг… Разумеется, ее рука не соскользнула. Она не дала слабину в последний момент, не отвела удар вбок. Этот мужчина, круглый, похожий на кабана, сам в последний момент заметил ее, неожиданно прытко извернулся… И удар, четкий, сильный, хороший удар, который она направляла ему в шею, пришелся в плечо; и нож вонзился в тело не так глубоко, как она хотела. Все это было случайностью – не слабостью.

– А-а-а! – Мужчина взревел, отшатнулся, схватился за плечо… – Мак, сюда!

Тот, кого звали Маком, большой, свирепый, несся на подмогу к своему товарищу, из плеча которого все еще торчал Каин нож.

Ее взгляд метнулся вправо, влево – она искала увесистую палку или камень, оброненный кем-то нож, что угодно. Марк лежал на земле, опрокинувшись навзничь, тяжело дыша, и суковатая палка у него в руке была далеко… Слишком далеко от нее, и все происходило так быстро.

Сразу несколько вещей случились одновременно, как будто кто-то вдруг заставил время ускориться, спотыкаясь, понестись вскачь.

Чужак с ножом в плече, рыча, осел на землю неподалеку от Марка. Его лицо побелело, и Кая почувствовала, что ее мутит. Второй нападающий несся в ее сторону, воинственно размахивая обыкновенным, но оттого не менее смертоносным молотком, и Кая метнулась влево в отчаянной попытке увернуться от удара… А потом вдруг что-то огромное и черное, двигаясь со скоростью, недоступной ни зверю, ни человеку, с ревом пронеслось мимо и врезалось в Мака. Он все еще по инерции размахивал молотком, ставшим теперь бесполезным, жалким, неопасным… Нечеловеческий, мощный удар сбил его с ног, смял, как бумажную куклу.

Кажется, он кричал, не мог не кричать, а может быть, это кричала сама Кая. Как во сне она видела и брызги крови и чего-то отвратительно серого, и белые от ужаса глаза чужака, кажется, позабывшего о ноже в собственном плече… А потом она вдруг обнаружила, что лежит на спине и пятится, пятится, пятится, быстро перебирая руками и ногами. Левую руку обожгло болью – кажется, под ладонью хрустнул пылающий уголек, но Кая ощутила это как будто со стороны. Тень снова взревел и ринулся обратно, сбив с ног убегающего чужака с ножом. Первого он оставил лежать на земле, мягкого, красного… И Кая не хотела разглядывать то, что от него осталось. Ее спина уткнулась в борт одной из повозок, и она слепо шарила руками по земле, надеясь найти что-то, что могло бы сойти за оружие…