Новый год на двоих

Морозов скривился и содрогнулся.

– А нельзя ли заказать? – обреченно спросил он, поняв, что у нас уже планы.

– Разве магазинный напиток сравнится с домашним?! – возмутился Иван Петрович, воодушевленный идеей, и зашагал на кухню. – Вы, молодой человек, многое упускаете.

Едва Штерн скрылся, Рудольф пробурчал:

– Да уж куда там.

– Рудольфик, – злорадно хохотнула я, – будь проще, здесь все свои. Когда-нибудь твои копытца потеряют девственность. Все-таки они существуют не только для переключения роликов на канале и ношения карманного зеркальца для самолюбования.

– Есть же приложения для заказа! – заныл олень. – Принесут, помоют, почистят, сварят – бинго!

– Движение – жизнь, Руди.

– Ты хочешь от меня избавиться и получить контракт.

– Конечно. Не собираюсь терять работу из-за заморочек одного мастера.

Бросаясь колкостями, мы дошли до прихожей, где у небольшой тумбочки притаились модные ботинки Морозова. Взрослые люди, ответственные, деловые – а ситуация, в общем-то, комичная. Работа превращалась в фарс, и никто этому не препятствовал.

– Надеюсь, ты умеешь мыть окна, – заметил между делом Рудольф. Он сунул ноги в ботинки, завязал шнурки, надел пальто и обмотал шею шарфом.

– Зачем? – я склонила голову к плечу, не понимая, какое отношение окна имеют к разговору о магазине.

– Когда тебя уволят за проваленный контракт, возьму уборщицей, – он послал воздушный поцелуй и выскочил на лестничную клетку под мое звериное рычание.

Убью или покалечу! Меня затрясло от бешенства. Хотя всего минуту назад я была совершенно спокойна.

– Обойдешься, олень! – гаркнула я.

– Я тоже себя люблю, Сахарочек!

Оставшиеся полчаса-час до прихода Рудольфа я посвятила знакомству с мастером Штерном и его привычками.

Оказалось, что у старика их довольно много: ранний подъем, зарядка, затем пересчет хрустальных игрушек. Своеобразный ритуал проверки на сколы и повреждения. Когда у какого-нибудь слоника отломился хобот, Иван Петрович записывал в специальную тетрадь степень повреждения. Напротив столбца с названием игрушки. По мере свободного времени занимался реставрационными работами.

Даже имена у поделок были поэтическими: «Влюбленные лебеди», «Яблоки на снегу», «Малиновая пустошь». У обычной вазы, пусть и очень вычурной! Меня столь трепетное отношение к поделкам немного обескуражило, поскольку Иван Петрович говорил о них, как о живых людях. Для мастера стекло получалось чем-то сродни ребенку.

Если каждую минуту в прошлом Иван Петрович посвящал игрушкам столько внимания, совсем неудивительно, что дочь выросла эгоисткой. По словам Штерна, Людмилу он видел исключительно по праздникам и то недолго. Проведя большую часть жизни либо на стекольном заводе, либо в гараже с инструментами, сложно уделять достаточно внимания семье.

– Мариночка всегда поддерживала меня, – с тоской протянул Иван Петрович. Он закатал рукава рубашки и с кряхтением достал кастрюлю для будущего глинтвейна. – Иногда я думаю, что провел с ней и Людочкой слишком мало времени.

Да, жизнь, увы, скоротечна. Оглянуться не успеешь, как пора заказывать в аптеке лекарства от склероза – а вместо подсчета калорий следить за уровнем сахара в крови. Минули детство, отрочество, беззаботные студенческие дни, и вот ты стал взрослым. Но ничего не произошло. Мы все так же «начинаем меняться с завтра» и топчемся на пороге.

Я вздрогнула и отогнала подальше философские размышления о вечном. Ни к чему сейчас нагружать голову лишними проблемами, когда в реальности их предостаточно. Однако помогло сосредоточиться на главном: а именно: договоре, Рудике и перспективах карьерного роста.

– Иван Петрович, – я отхлебнула чай и прищурилась, разглядывая суетящегося Штерна у плиты.

– Да?

– Почему вы не заключили договор со «Спарклинг» два месяца назад?

Мне надо знать причину. Вдруг мастер сам отказался или вмешалась дочь? До сих непонятно, кто конкретно занимается продажей игрушек и на чье имя официальные бумаги. Людмила или ее муж, поди разбери с этими хэндмейд-мастерами.

– Так разве Рудольф не сказал? – округлил глаза Штерн, а я хмыкнула.

Плохой из него актер, хуже Морозова. Понимал ведь, что мы из разных компаний.

– Наши интересы касаются исключительно сделки здесь и сейчас, – мило улыбнувшись, вывернулась я. – А о причинах задержки с договором я не в курсе, Рудольф не сообщил.

– Он сам не приехал на встречу, – склонил голову к плечу Иван Петрович.

Я вскинула брови, от неожиданности стукнула чашкой о блюдце. Звон керамики заставил вздрогнуть всем телом, мысли-тараканы хаотично забегали с блокнотиками. Они выискивали поиск возможного объяснения столь непоследовательного поведения профессионала, коим Рудольф, несомненно, являлся.

Менеджер его уровня точно не пропустит важную встречу и не сорвет прибыльную сделку без веской причины.

– Вероятно, дело в невесте.

Меня будто обухом по голове ударило со всего размаху. Я не впечатлительная личность, удивить сложно. Но… Невеста? Тогда какого Деда Мороза ты загулял со мной, Рудик?!

Пусть данных для выводов было маловато, женская солидарность вкупе с тлеющими углями обиды на бывшего супруга превратились в отличный катализатор для праведного гнева. Я зарычала и крепко сжала пальцами чашку, не замечая суеты под носом.

– Рудольф собирался к ней в Европу, – Иван Петрович замер, затем очнулся и с радостным возгласом схватил со стола знакомую тетрадку. Ту самую, куда бережно записывал своих «деток».

Между желанием отпилить рога оленю и жаждой оторвать копыта мелькнула мысль, что любовь Штерна к неодушевлённому стеклу граничит с помешательством.

Стандартная книжечка формата А5 с велюровой черной обложкой замелькала перед глазами, как тряпка для быка. Мои ноздри раздулись, подушечки почти не чувствовали нагревшейся от чая керамики.

Я бы Рудика макнула мордой в напиток или лучше сварила из гаденыша холодец. Надо же, какой парнокопытный: с виду приличный сохатый, а на деле тот еще козел!

По венам заструилась лава, нарастающее бешенство подогревало бормотание Штерна и шелест бумаги. Хотя, казалось бы, какая мне разница? Ну загулял в другое стойло Рудольф, так не мои проблемы.

Один раз переспать – не значит жениться. Однако чувство, будто в меня плюнули. После Назара отношение Рудольфа ударило по уязвимым точкам в душе. Там, где прежде всего пострадала самооценка.

Черт побери, чего вам, мужикам, не хватает?!

– Нашел! – воскликнул Штерн, и я вздрогнула. – «Улыбка солнца» – чудесная статуэтка ромашки. Я использовал специальный желтый краситель для точной передачи сердцевины цветка. Символ нежности в отношениях. Рудольф купил у меня поделку за немыслимую сумму. Уж очень не хотелось ее продавать.

Он стянул очки для чтения на кончик носа, когда я открыла рот, чтобы задать вопрос. Только задать не успела, поскольку трель домофона прервала наш короткий разговор.

– Рудольф пришел, – вздрогнув, прохрипела я.

– Пойду открою, – кивнул Иван Петрович, бормоча под нос что-то о цветочной композиции.

Я осталась за столом, продолжая растерянно хлопать ресницами.

Глава 7