Марья-Губительница

– Справедливость, – фыркнула.

В справедливость я никогда не верила. Более того, я знаю, что её просто не существует, ведь она – людская выдумка, призванная утешить отчаявшиеся души, вытереть горькие слёзы, и нашептать сладкую ложь, что всем твоим врагам воздастся по справедливости. Брехня собачья!

– И мир я уничтожать не собиралась! – я произнесла это слишком резко, и отвернулась в сторону окна. Мне нравился вид на дорожную развязку внизу. – Я делала это потому, что должна была, и терпела неудачу за неудачей. Это важно – я неудачница! Запишите себе. Лгунья и неудачница.

Достала предпоследнюю сигарету, нервно щёлкнула зажигалкой. Доктор молчала, выжидая.

– Вам уже известно, что моя матушка была не совсем нормальной. У её отца – моего деда Ростислава – детей больше не было, и ведьмовскую силу наследовать оказалось некому. Потому вскоре, дед взял на попечение двух мальчишек – Кирилла и Всеволода – братьев по духу. Они жили по соседству, пока их деревню, родных и всё чем они дорожили, не уничтожил лесной пожар. Ростислав нашёл их на пепелище и забрал к себе, назвал сыновьями и стал учить непростой науке. А дедуля мой ведьмаком был могущественным. На поклон к нему даже князья приходили. Просто за советом, или благословения на военные походы попросить, да и прочей ворожбы тогда не чурались.

Шли годы, дети росли. Старший Кирилл с детства был упрям, своеволен и всегда себе на уме. Всеволод, будучи младшим, характер имел озорной, всегда лёгкий на подъём, общительный и доброжелательный. Таких разных по духу братьев ждала очень похожая участь: им обоим суждено было разделить меж собой неуёмную ведьмачью силу наставника, и они оба любили одну женщину – мою мать. Но так уж вышло, что предпочтение матушка отдала именно Кириллу. Всеволод принял её выбор смиренно. Он всегда поддерживал брата, верил ему, любил, а тот через много лет предал его.

Но об этом я вам рассказывать не стану. Быть может, батюшка сам поведает эту историю, если пожелает, и про то, как я не общалась с ним три столетия, когда узнала, что он сотворил с дядюшкой. О таком, уж поверьте, вы не в одном отчёте Общества не прочтёте, как и о том, что я расскажу вам дальше.

Эта история началась в мою шестнадцатую зиму…

* * *

В тот год бушевали лютые метели, лошади замерзали прямо находу вместе со всадниками и их заметало снегом, который должен был сойти только поздней весной. Но страшная участь ждала не только смельчаков, решивших отправиться в путь в такую погоду, но и тех крестьян, что жили беднее остальных. Им суждено было замёрзнуть в своих нетопленных хатах, мучаясь от голода и болезней.

Нечисть тогда резвилась во всю. Всякая не то живая, не то полумёртвая бродящая дурь делалась непривычная, странная, больше похожая на колобродящих неупокоенных. Неведомая сила не только вырывала живое и дохлое из обычного круга жизни и вечного покоя, она ещё и наделяла тварей подобием стадного инстинкта, возвращала желание грызть и рыскать, изничтожая всё, из чего их проклятье могло позаимствовать хоть кроху магии и жизненной энергии, гнала в сторону живых, к теплу.

Развлекались и сёстры-лихоманки, на которых Кощей ещё управы не нашёл. Младшая из них, Невея, появилась в сенях нашего с батюшкой дома в одну из таких холодных ночей. Её можно было принять за бродячую мертвячку. Тонкая, бледная девчонка лет тринадцати от роду, простоволосая и совершенно седая, с покрытой язвами кожей, бельмами вместо глаз и гнилой щербатой улыбкой. Она была облачена в красивое дорогое платье из тяжелой парчи с вышивкой, явно снятое с чужого плеча. Скорее всего с какой-то девицы, которую эта нечестивая замучила до смерти.

– За дозволением я пришла, Кощей.

Я отложила пряжу и с тревогой взглянула на отца. Гостья мне не нравилась, и хотелось, чтобы она поскорее убралась восвояси.

– Чего тебе, Невея?

– Позволь наказать кузнеца и жену его непокорную, и отдай мне человека, которого они от проказы моей избавили. Он – моя законная добыча, я тащилась за ним от самого края твоих земель.

– Не уж то знахарка так хороша, что спровадить тебя сумела? – удивился Кощей. – Раз так, то и поделом. Найди себе кого-нибудь другого, и не донимай меня.

– Его хочу! – заартачилась эта страшная девочка, напоминавшая ожившую разлагающуюся покойницу. – Сила его необычная, вкусная, тянет меня. Отдай его мне, а я службу тебе сослужу.

– Завтра схожу к кузнецу, проверю из-за чего весь сыр-бор, а сейчас сгинь.

Ушла лихоманка, а я всю оставшуюся ночь глаз не сомкнула. Муторно мне от чего-то было, неспокойно. Переживать я стала за человека, которого даже в глаза не видела. На утро напросилась с отцом в деревню.

Отца в селе уважали, как известного на всю округу ведьмака. Завидев, низко кланялись, всячески угодить пытались, но были и те, кто недолюбливали нашу семью. Уже у скобяной лавки, заметив нас, баба Дуся подхватила ведро с парным молоком и корзину с сырами, плюнула под ноги, и тяжело переступая по снежному насту, отправилась восвояси.

Хозяин же лавки – кузнец Митрофан – поклонился нам в пояс:

– Не серчайте вы уж на Поликарповну, вечно ей что-то не нравится. А внуков своих, она так вообще чертями летучими зовёт, представляете?

Доротея Поликарповна и впрямь слыла местной чудачкой, но это не мешало ей продавать соседям молоко и сметану по спекулятивной цене. В такую погоду на базар никто не ходил, вот и перебивались кто как мог.

– Свежих сырников не желаете? Отвару травяного?

– От чего же, можно, раз предлагаешь.

Митрофан направился к дому, и нам махнул, чтобы за ним следовали.

– Погода, кажется, налаживается? Весна, поди, скоро?

– У тебя, я слышал, прибавление в семье? – папенька был не настроен вести разговоры о погоде.

Кузнец снял шапку, отбил об порог налипший на валенки снег.

– Шило в мешке не утаишь, – усмехнулся он в бороду, – вышел я давеча ночью по нужде, а он в сугробе лежит, представляете? Так бы околел совсем до утра. Провидение меня вывело, не иначе.

Навстречу нам вышла супруга кузнеца. Улыбнулась мне, обняла и провела в тёплую горницу, помогая снять полушубок. Там за столом на лавке сидел молодой человек. Укутанный в несколько тёплых одеял, он без энтузиазма бродился ложкой в горячей похлёбке.

– Вот он, горюшко несчастное, – запричитала знахарка, – только имя своё и назвал, больше не помнит ничего, бедненький.

Я присела с ним рядом на скамью и, стянув варежки, взяла в руки чашку с горячим травяным питьём.

– Привет, – улыбнулась я ему.

– Привет, – отозвался он, продолжая кутаться в одеяла.

– Меня Марья зовут, а тебя как?

Юноша искоса поглядел на меня, отставил миску. Глаза у него были серо-голубые, словно две холодные льдинки.

– Рогволод.