Кафетерий для спецназа

Анджей был в своем праве. Ханна не собиралась с ним спорить.

Почти сотню лет люди и оборотни писали историю кровью. Рыжие лисьи кланы объединились в борьбе против города-порта Антанамо, раз в неделю шпиговали взрывчаткой железную дорогу, устраивали теракты на улицах городов, не беспокоясь о том, что убивают как людей, так и оборотней.

Огневки, Алые и Светлые Кресты подписали мирный договор, когда Ханне было пятнадцать лет. Это произошло в день Сретения Камула. Ханна помнила жаркую августовскую неделю – почти закончившееся лето вернулось духотой в шаге от сентября. Город украсили флаги кланов, медовые и пшеничные ленты – предвкушение трапезы, которую Камул разделил с Хлебодарной. Люди и оборотни несли к алтарям медовые кексы, молили богов о мире. Их просьбы были услышаны – Договор Сретения не признали только осколки рыжих кланов, отвергшие волю старейшин. Взрывы на улицах, возле полицейских участков и в храмах Камула и Хлебодарной ушли в прошлое. Военные по-прежнему держали ухо востро, но редкие вылазки одиночек нельзя было сравнить с ежедневной уличной войной. Договор позволил вздохнуть свободнее.

Ханна понимала, что почти у всех рыжих, красных, и, отчасти, бурых лис в биографии найдется темное пятно. Не помеха, чтобы работать на заводе, но преграда, не позволяющая устроиться в кафетерий рядом с полицейским управлением. Молодежь – детей Сретения – обременяла старшая родня, выполнявшая волю клановых советов до договора, и притихшая после него. Притихшая, но не забывшая тропки к лесным схронам. Недаром и армия, и полиция настойчиво зазывали в свои ряды волков и людей, а не лис – старались свести к нулю шанс получить пулю в спину от товарища.

Она вынырнула из воспоминаний, когда из кафетерия вышел Йонаш, державший в одной руке недоеденную слойку с малиной, в другой – пакет с бумагой и красками. Мальчишка просиял, поприветствовал волка:

– Здравствуйте, дядя Анджей!

– И тебе не хворать! – Анджей сверкнул улыбкой, растерял серьезность. Спросил: – Договорился? Нарисуют?

– Тетя Снежка нарисует, – Йонаш махнул слойкой в сторону двери, щедро осыпая веранду крошками. – Со спасателем сорвалось, он в район уехал.

– Тете Снежке выпишем похвальную грамоту, – усмехнулся Анджей. – За вклад в воспитание подрастающего поколения. Конечно, если хорошо нарисует, не за красивые глаза.

Йонаш кивнул, попрощался и пошлепал на улицу, сверкая грязными пятками. Маскировочная кепка сползла на затылок, готовясь соскользнуть с макушки. На светлой футболке, в районе лопатки, расплывалось здоровенное серое пятно. Обычный пацан – таких лисят и волчат, перепачкавшихся за день, загребающих пыль пластмассовыми шлепками, на улицах пруд пруди. Но они не здороваются со всеми спасателями и полицейскими, и не зовут начальников «дядями». Шольт не похож на «шишку», вхожую во все кабинеты. Их, таких, целый кафетерий – рычащих и смолкающих после начальственного окрика. Почему мальчишка позволяет себе такие вольности? И не с кем-то одним, это было бы объяснимо родством, но не может же Шольт быть в родстве практически со всеми!

Ханна почти решилась об этом спросить – как бы невзначай, не упоминая конфликта с Шольтом – но у Анджея зазвонил телефон, и праздные разговоры пришлось отложить на следующий раз.

Глава 9. Тетя Снежка рисует натюрморт

Йонаш пришел во двор в половине девятого, в сумерках. Ёжи притащил столик из кафетерия, включил светильник возле подъезда, расставил стулья и принес два картонных стакана, наполненных чистой водой – для красок. Снежка начала бодро чиркать карандашом по листу, набрасывая контуры вазы и овощей.

– Комары не загрызут?

Ханне, вернувшейся из магазина, было интересно – теоретически – почему Снежка не пригласила Йонаша в дом. Потому что боится взбучки за неоговоренного условиями гостя или из-за маркости ковров?

– Отец запрещает Йонашу заходить в чужие квартиры, – оторвавшись от рисунка, сообщила Снежка. – Во дворе посидеть разрешил. Поэтому придется уживаться с комарами.

Такое простое объяснение Ханне в голову не пришло, даже стыдно стало. Понятно, почему запрещает. Хоть и проверенные оборотни, хоть и дом напротив воинской части, а добежать не успеешь, если мальчишка на террориста или маньяка нарвется. Во дворе тоже стопроцентной безопасности нет, зато пригляд от родни Анджеева заместителя имеется.

Ужинать не хотелось – Ханна ела в кафетерии, расплачиваясь за заказы. Оценивала стряпню Ёжи и, одновременно, позволяла себе лениться. На перекус она припрятала две булочки с тройной начинкой – новшество, понравившееся покупателям. Крем, мак и малиновое варенье. Надо было попробовать, чем все восхищаются – Снежка велела удвоить заказ с пищекомбината, но она и блинчики с печенкой потребовала удвоить, а их Ханна не ела, хоть приплачивайте.

Она заварила купленный в магазине чай с бергамотом, вышла на балкон, осмотрела пустой перекресток и уселась в плетеное кресло. После семи вечера шум стихал, а к восьми, часу закрытия кафетерия, временами воцарялась блаженная тишина.

«Сменить часы работы? – задумалась Ханна. – Окошко с восьми до десяти, зал с десяти до семи. Присмотрюсь. Посоветуюсь со Снежкой, посчитаю. Сегодня вечером трое зашли, мы с шести, считай, впустую работали».

Тишину нарушило далекое урчание моторов – по улице двигалось что-то тяжелое, машины, которые Ханна не смогла определить на слух. Она успела подумать о бульдозерах, асфальтоукладчиках и перегруженных фурах, когда на перекресток выехал первый броневик. Первый, за ним второй. Спецназовцы сидели на крышах, опустив щиты, переговаривались и пересмеивались.

– Закрыто! – заорал кто-то из бойцов. – А я пожрать не купил!

– Давайте её ограбим! – чья-то рука в черной перчатке указала на Ханну.

Она не успела сбежать в комнату и теперь чувствовала себя манекеном в витрине: десяток бойцов, увешанных оружием, пялились на нее с броневиков, тыкали пальцами, свистели, хвалили себя и требовали, чтобы кафетерий работал круглосуточно – это же истинное бабье счастье, кормить по ночам таких сильных и красивых альф! Длилось это не больше трех минут, но, пока броневики не втянулись под липу, с Ханны семь потов сошло. Какие они все-таки придурки!

Волна адреналина пошла на спад. Ханна пригубила чай и почему-то вспомнила, что Шольт, сидевший на втором броневике, даже головы в её сторону не повернул.

«Стоп! С какой стати меня это волнует? Заклинило? Вытравить из мыслей, переключаться, проговаривать считалочку, думать об ассортименте пирожков…»

Под ветвями липы, возле калитки, под фонарем, мелькнуло что-то черное. Раздался жуткий грохот, как будто… Ханна вскочила, перегнулась через перила, присмотрелась. Не «как будто», а Шольт молотит кулаком по воротам, явно намереваясь пробить в них дыру. Захотелось сделать что-нибудь формально правильное и пакостное: вызвать полицию, например. Со словами: «Ко мне во двор ломится какой-то маньяк». Ханна вспомнила о собрании рисовальщиков, немного устыдилась – Йонаш не виноват, что ему достался чуточку тронутый папаша – и негромко сказала:

– Два девяносто. Код. Нажмите одновременно.

Шольт поднял голову. Не поблагодарил, не кивнул – тут же нажал три кнопки на кодовом замке и вошел в калитку. Ханна поставила чай на столик и решила спуститься в подъезд. Выглянуть из двери, удостовериться, что Шольт не наговорит гадостей Снежке, не сцепится с Ёжи.

На последних ступеньках она замерла. Ни криков, ни волны ярости. Йонаш, повизгивая от радости, хвалил «тетю Снежку». Ханна решила не церемониться: это её дом, её двор и – формально – её незваные гости. Вышла и застыла, не решаясь сделать следующий шаг. Шольт, хорошо освещенный фонарем, обнимал прилипшего к нему Йонаша, смотрел на Снежку и рисунок. Не зло, а устало, с какой-то странной тоской.

«Ого!.. Неужели оскорбления были элементом ухаживания? Стряхнет ёжика со снегурочки? Ёжик такое не стерпит. Они тут друг друга поубивают! Камул, Хлебодарная, помилуйте грешную, не допустите кровопролития!»

– А что, если не медовуху? – нахмурился Шольт. – Конфеты, чай, кофе?

– Я еще не нарисовала, – вежливо, но твердо ответила Снежка. – Давайте не будем торопить коней.

Йонаш дернул один из чехлов на поясе – ни кобуры с пистолетом, ни автомата на Шольте уже не было – попросил:

– Папа, не злись.

Шольт не смягчился, но рука в черной перчатке взъерошила волосы на затылке мальчишки, словно обещая – скандала и драки не будет.

– Приноси всё завтра в кафетерий часам к четырем, – велела Снежка Йонашу, собирая кисточки и краски в пакет. – Я этот рисунок успею закончить в затишье, а вечером новый начнем. Отнесешь учительнице два, скажешь, что третий испортил и перерисовываешь… как-нибудь выкрутимся.

– Спасибо!

Йонаш ухватил влажный рисунок, понес к калитке на вытянутых руках. Шольту достался пакет. Ханна ждала: поблагодарит Снежку или нет? Поблагодарил. Выплюнул: «Спасибо». Так, будто что-то плохое пожелал.

Глава 10. Тетя Ханна рисует пейзаж

На следующий день, в обед, Ханна обнаружила себя рисующей пейзаж. Акварельными красками. Как ее угораздило? Она же вчера перед сном дала себе слово держаться подальше от клуба рисовальщиков, не беспокоиться о возможности оскорблений и драк. И Снежка, и Ёжи, и Шольт – взрослые оборотни. Сами разберутся. Почему же тогда она сейчас сидит за столом?.. ах, да, ребенок ни в чем не виноват, а Анджей так убедительно посулил грамоту за воспитание подрастающего поколения, что не было возможности отказаться.

– У вас очень красиво получается! – сказал Йонаш, хлопая густыми черными ресницами.

Ханна отогнала мысль о ресницах Шольта – она их не разглядела, и не надо. Поздоровалась с заместителем Анджея по оперативной работе – серебристо-черным лисом Валерианом Кшесинским, по слухам, потомственным аристократом – и пробормотала что-то невнятное в ответ на похвалу Йонаша. Она не особо-то умела общаться с детьми – росла без младших братьев, сестер, кузенов и племянников. И – совсем немного – пугалась того, что Йонаш мыслит и разговаривает как взрослый. Копируя отца и прочих посетителей кафетерия.