Прости меня, если сможешь

Я скрипнула зубами, но… приказ есть приказ. Помни об этом, темная ведьма. Он приказывает – ты подчиняешься. Молча.

Дождавшись, пока я подниму на него глаза, светлый улыбнулся и произнес:

– Извини, я не должен был на тебя кричать.

Я удивленно сморгнула. Извиняется?

Сначала издевается, потом извиняется… что вообще в голове у этого типа? Господи боже, дай мне сил и волшебный напильник. Срезать эти дурацкие браслеты и свалить из этой сумасшедшей страны.

– Нет, это я не должна была, – я мотнула головой. – Меня это не касается.

– Не касается, – легко согласился Мэттью. – Поэтому ты больше не будешь врываться в мою комнату вне зависимости от того, что ты услышишь.

– А если… – я начала и прикусила язык.

– А если – что? – иронично уточнил светлый.

– Ничего.

– Вот и прекрасно.

Одурительный аромат кофе наполнял кухню, вытесняя неловкий холод воцарившейся тишины. Я села за стол, обхватила обеими ладонями обжигающую чашку и покосилась на мужчину, невозмутимо почитывающего какой-то толстенный том.

– Я уеду сегодня на целый день, – произнес он, заставив меня слегка вздрогнуть, будто меня застукали за подглядыванием.

– Хорошо, – кивнула я, ожидая распоряжений.

Которых не последовало. Светлый продолжил пить чай и читать.

Прождав с десяток секунд для верности, я все же уточнила:

– А мне что делать?

Мэттью вскинул голову и пожал плечами.

– Что хочешь. Только будь любезна, если соберешься сбежать, спрячь ключ под цветочный горшок у входа, ладно? Он у нас единственный, не хотелось бы, знаешь, фамильной защиты лишиться.

– Я не собираюсь сбегать, – отчеканила я, оскорбленно поджав губы. Что я, дура что ли, так сразу?!

– Чудно. Тогда ужин приготовь, вещи разбери, хлеба купи, ну я не знаю – придумай что-нибудь. Кто из нас женщина, в конце концов? Магазин, если что, есть в паре кварталов направо. Телефон исправен. Я оставлю тебе на всякий случай номер городского дома, спросишь Камиллу. Или Тома – Томаса Грина, он курирует твою программу. Ну мало ли. Деньги оставлю. Что еще?

– Мясо или птицу? – с каменным лицом уточнила я.

Светлый недоуменно вскинул брови.

– На ужин. Мясо или птицу?

– Сама решай, – бросил он и уткнулся в книгу, явно давая понять, что разговор окончен.

Тяжелый физический труд помог – как и всегда. Гнев стек, как талая вода, и разум прояснился. Я намывала просторную ванную комнату, обставленную по моде начала века и когда-то вполне милую, но теперь, как и весь дом, запущенную и мрачную – и мысли в голове приходили в порядок.

И крутились они, что неудивительно, вокруг светлого. По всему выходило, с ним что-то здорово не в порядке.

Ночные кошмары – ладно еще. Мало ли, чего он хлебнул в этой войне – я и сама, если вдуматься, могу похвастаться премилым нарушением сна, просто не таким шумным.

Нет, беспокоило меня что-то другое, а что – я, пожалуй, и сама не могла сказать. И теперь, попеременно надраивая то мелом, то щеткой мраморный бок ванной, я пыталась выловить царапающие ощущения – как вертких рыбок в голубоватой воде паркового пруда.

Ощущения не вылавливались – но и мрамор так просто не сдавался.

Первое – его мать. Возможно, это и нормально, что боевика, задавшего жару (в прямом смысле этого слова!) темному Сопротивлению, опекают как младенца, но мне почему-то кажется, что нет. Беспокойство на ее лице было неподдельным и глубоким.

Второе. Светлый даже не пошевелился произвести мало-мальскую настройку домашней защиты – хотя, казалось бы. Послевоенное время как-никак. Достаточно одного-двух темных магов, рыскающих в поисках поживы (тут я вспомнила, каков на вид этот дом, и мысленно поправила себя – ладно, укрытия), чтобы доставить обитателям бо-о-ольшие неприятности. В ту же копилку – защитить свою спальню он тоже не потрудился. А ведь опытный носо… то есть, человек. Должен бы понимать, чем чревата такая небрежность рядом с темной. Конечно, по легенде Лиза Миллс – тихоня и паинька, но год в следственном изоляторе кого угодно доведет до размахивания бронзовыми статуэтками. Что мне помешало бы прокрасться в его комнату ночью и попросту придушить светлого подушкой (тут я призадумалась – а правда, что?)

Третье. Пожалуй, на третью позицию поставлю его отношение ко мне. С одной стороны – твердо и однозначно высказанный отказ выпускать меня на свободу. С другой… Ну, простите, никак не тянет его поведение на темноненавистника. Ни тебе насилия над беззащитной подопечной (я мысленно сплюнула, чтобы не накаркать), ни тебе тирании и унижений. «Я уеду, займись чем-нибудь». И если бы я сама не задала ему вопрос – вполне могла бы весь день просидеть сиднем, не слишком утруждая себя домашними делами. Однозначно, должна быть логичная и весомая причина, по которой столь лояльный и уравновешенный человек, как носорог, считает опасным выпускать на свободу «бедную» «маленькую» Лизу Миллс.

Было еще четвертое – мои смутные ощущения. Но поймать их я так и не смогла, а потому просто отставила их в сторону до лучших времен, и с новым энтузиазмом обрушилась на скопления грязи. На сей раз мое внимание привлекла раковина умывальника – мраморная, как и ванна, приятной округлой формы, но настолько грязная, что над ней даже просто умыться было противно. Не говоря уже о том, чтобы положить мыло или зубную щетку.

Я выпрямилась, сдула с лица налипшую прядь и обвела дело рук своих критическим взглядом.

Жаль, ох, жаль, что Мэтт отказался от той связки артефактов, которую пыталась всучить ему миссис Тернер. Глядишь, и нашлось бы среди них что-то поэффективнее мела и моей мускульной силы.

Ванная мрачно серела во мраке – вместо того, чтобы призывно белеть. Раковина выглядела примерно так же – лишенный должного регулярного ухода нарядный белый камень пошел неопрятными разводами, посерел, и вернуть ему первозданный вид имеющимися в моем арсенале средствами возможным не представлялось.

Что ж, философски заключила я. По крайней мере, теперь я знаю, что здесь чисто. И не упаду в обморок, если вдруг моя зубная щетка упадет на раковину – ограничусь легким головокружением.

Юмор юмором, конечно, но что в следственном изоляторе было поставлено на уровне, так это гигиена. Регулярная уборка силами заключенных под надзором сотрудников плюс систематическое использование дезинфицирующих заклинаний сбоев не давали.

Очищающие чары, проходя сквозь людей, находящихся в помещении, ежедневно дарили несколько неприятных минут, оставляя ощущение какой-то подкожной сухости и дискомфорта, быстро сходящего на нет. Зато у инфекций, легко возникающих в местах высокой скученности людей, не было шансов.

А что волосы и кожа испортились… Скажем прямо – это нынче наименьшая из моих проблем.

…может быть, если как следует порыться в доме и в оранжерее, удастся состряпать что-нибудь подходящее из подручных средств.

Опомнившись, я горько усмехнулась собственным мыслям – ну надо же, трех дней не прошло, как вышла под надзор, до свободы еще дорогу грызть и грызть, а мысли уже о женском, мирном.

Ванная отобрала у меня три часа, и, погрузившись с головой в работу, я пропустила момент, когда мой надзиратель (с полной безответственностью игнорирующий свои, собственно, надзирательские обязанности) уехал. И спохватилась только ближе к обеду.

Кофе, выпитый за завтраком, давно забылся, и организм недвусмысленно намекал, что ему неплохо бы предложить полноценный обед. В животе поселилось знакомое сосущее чувство. Я прислушалась к нему, решая, чего я хочу больше – есть или осмотреться на местности. Выйти на улицу, без сопровождения и конвоя – туда, где нет стен, где над головой солнце и небо…

Пожалуй, обед все же подождет.

Что там он говорил утром? Ужин, вещи, хлеб?

Кажется, его план придется подкорректировать. Ничего не имею против ужина и хлеба – но прежде, чем раскладывать вещи, неплохо бы разобраться с тем, куда их класть.

Но сначала – разведка.

Платье, купленное в торговой галерее, закрывало браслеты и сидело здорово – пусть и не сшитое на заказ, но отлично подобранное по размеру, деньги обнаружились там, где светлый и сказал – и магическая защита беспрепятственно выпустила меня за порог. И не знаю, отчего – но в голове было пусто и звонко, на сердце неприлично радостно, а в ногах легко.