Осторожно, злая инквизиция

– С чего бы это? Разве это не ваша обязанность? – неподдельно изумилась я, аккуратно собрала фотографии в стопочку, обстукала ее, выравнивая края, и демонстративно положила перед инквизитором.

Скандал заходил на новый виток. А фраза «Я не обязана!» звучит куда выигрышней позорного признания «Да нет у меня никаких источников!».

– Мне их, конечно, жалко, – со сдержанным достоинством продолжила я, – но расследованием должны заниматься профессионалы. И я крайне возмущена: куда смотрит инквизиция?! За что мы платим налоги?

– Вы – не платите, – парировал визави.

– Плачу! – мигом подняла я иголки, потому что это была старая кость, которую мы не первый год грызли с Орденом.

– Не платите, – видя, что я собираюсь отстаивать свою финансовую порядочность, он неприятно улыбнулся. – То, что вас до сих пор не прижали с вашим уклонением, означает только то, что за вас еще толком не брались!

Ха! Хах! Да как же – не брались! Да у меня этих ваших инквизиторских инспекций было больше, чем налоговых! Да я! Да вы! Да у меня!..

Меня до белого каления доводило то обстоятельство, что единственный аспект, в котором я была чиста, как слеза младенца, подвергался неустанным нападкам.

Времена нынче настали просвещенные: инквизиция не жжет ведьм на кострах, она облагает их налогом. Называется он «налог на оккультную деятельность», и платят его все, кто использует ведьмовской дар для получения прибыли, в размере десяти процентов от оной. (Сколько просвещенных названий не придумывай, а десятина была – десятиной и осталась.)

Те же члены ведьмовского сообщества, что не практикуют за плату (исчезающе малая часть из них и правда не практикует), платят символический «ведьмин взнос» в одну золотую монету в год. Плата скорее ритуальная, чем обременительная, – лично я ежегодно покупаю самую дешевую в ближайшем отделении зеленого банка и торжественно вручаю явившемуся за мздой инквизитору.

Мне не раз и не два намекали с кислым видом, что я вполне могла бы воспользоваться безналичным расчетом, но, начав соблюдать традиции, трудно остановиться.

К тому же всегда приятно взглянуть в глаза человеку, который пилил из прекрасного далека в наши не избалованные приличным асфальтом края ради моего взноса, и прочитать во взгляде все, что он обо мне думает.

Остальные плательщики, не выпендриваясь, переводили денежный эквивалент по курсу и тихо радовались, что не надо иметь дела с представителями Ордена лично.

Но тут есть одна маленькая деталь: я на самом деле не торговала своим даром. Принципиально. Никогда. Соответственно, любые попытки меня на этом подловить были обречены на провал, а значит, я могла позволить себе выкобениваться сколько душенька желает.

Многоуважаемый Максим смотрел на меня таким серьезным, умным и укоряющим взглядом, что я тут же поняла, насколько плохо поступаю, заставляя хорошего и занятого человека попусту тратить время, и угрызлась совестью.

Угрызлась бы – если бы не выдрессировала ее давным-давно, на заре розовой юности.

Поэтому вместо совести все эти увещевания и взывания к лучшим чувствам разбудили во мне здоровый цинизм.

Будем честны: инквизиция всегда была не прочь въехать на чужом горбу в рай. Вот и сейчас с прекрасной в своей наглости непринужденностью пытается свалить на меня свою работу.

– У вас ко мне есть еще вопросы? – светски поинтересовалась я. – Может быть, все же инвентаризацию?

– Ну что вы, как можно! – оскорбился мой гость, шевельнув пальцами, и на мизинце снова блеснул перстень с рельефным узором. – У меня ни предписания для подобной работы нет, ни разрешения!

– Тогда будьте любезны, – я недвусмысленно указала ему на выход.

Ибо нечего тут!

У меня и без всяких залетных дел по горло!

Уносите прочь, многоуважаемый Максим, свой нос, взгляд и подтянутую задницу, не отвлекайте занятую женщину!

И демонстративно уставилась в монитор компьютера: электронный магазин сам себя не обслужит, знаете ли.

– Ксения Егоровна, хорошо, вам не жаль сестер по ремеслу, – проигнорировал мой посыл этот не-брат Максим, разглядывая меня со все тем же естествоиспытательским интересом, – Но вы не боитесь, что убийца может и к вам прийти?

Пф-ф-ф, не мытьем так катаньем, да, дорогой? Не вышло на чувство долга поймать – будешь на страх за свою шкуру ловить? Нет уж! Тем более что мне было что на это ответить:

– Пусть приходит, – со все той же безупречной любезностью отозвалась я, стремительно стуча пальцами по клавиатуре. – У меня как раз интересная индульгенция завалялась…

Я на секунду замерла, внимательно перечитывая текст сообщения.

И только потом договорила:

– На снятие живой человеческой кожи!

И резко поставила точку в разговоре – и в реале, и в сети, одним звонким нажатием клавиши «энтер».

Инквизитор стиснул зубы, перекатил желваки. Встал, поправил пиджак.

– До свидания, Ксения Егоровна.

«Пропади ты, стерва, пропадом!» – безошибочно прочитала я в этих словах.

Дверь, выходя, он, впрочем, прикрыл чертовски аккуратно – отравив мне тем самым миг сладкого торжества от того, что я его все ж таки пробила.

Ну что за люди в этой инквизиции, а?! Непременно им надо испортить чужой триумф!

В Средние века, в темные-темные времена, в которые инквизиция отчаянно пыталась внести хоть малую толику света и для того густо-густо уставила кострами Европу и чуть пореже – Русь-матушку, практиковал сей славный Орден выдачу индульгенций. В том числе – и ведьмам. Им, правда, не за плату, а лишь за весомую помощь в деле поимки своих совсем уж зарвавшихся сестер по ремеслу.

К слову сказать, иных из «сестер» вовсе не грех было сдать святым отцам.

Ну да речь не о том.

То противостояние, длившееся не одно столетие, закончилось в итоге – даже не позорным поражением одной из сторон, а вроде как перемирием.

Инквизиторы и маги более-менее пришли к согласию, обязались обоюдно хранить тайну существования магии, ведьмы и колдуны очертили границы, за которые они более не переходят, инквизиция приняла свод правил, по коему обязывалась не тянуть их в пыточные и на костер по собственному произволу…

Паритет.

Правда, инквизиция в итоге все равно оказалась сверху. И лишь одно отравляло им осознание победы.

Индульгенции. Те самые, раздаваемые когда-то во множестве.

Беда в том, что они, большей частью, не имели срока давности, как и имени предъявителя, и наши, кто поумнее, не спешили пускать их в дело, и так они хранились веками, передаваясь от родителей к детям.

Прошло полтысячелетия с тех пор, как полыхали костры испанской инквизиции, мир безвозвратно переменился, сама инквизиция из религиозного ордена стала светской организацией, разветвленной структурой, в которой обращения «брат» и «отец» остались лишь данью традиции…

А нет-нет да и выплывают до сих пор документы, дарующие предъявительнице право на то, что и в Средние века было деянием сомнительным с точки зрения морали и нравственности, а уж в наше время и вовсе… Дичь, от которой шевелились волосы. Вроде права взять «живую» человеческую кожу и применить ее в дело – а «живой» кожу называли, если что, за то, что снимали ее отнюдь не с трупа. Очень, очень сильные артефакты можно на основе такого материала сотворить.

Очень, очень грязная магия.

И именно на нее одна из моих «пра-» (и еще много раз «пра-») бабок когда-то получила дозволение от тех, чьи права и обязанности унаследовал мой сегодняшний гость.