Только ты

У Егора все оказалось хорошо. Мы были соседями, дружили с детства и понимали друг друга с полуслова. Я протрещала с ним почти час в отцовский телефон, закрывшись в своей комнате, не думая, что меня могут услышать из-за стены, и рассказывая о своей жизни. Он знал обо мне все, а хотел знать еще больше.

Да, ко мне хорошо относятся. Да, у отца хорошая семья, работа и большой дом. В городе – новая школа, и у меня появились друзья. Конечно, бабушка чувствует себя значительно лучше! Егор знал, что у меня есть сводный брат, спросил о нем, и я снова ответила, что все замечательно и мы дружим. Это был первый раз, когда я не смогла рассказать другу правду о Стасе, а может, просто не захотела. Я многому еще сама не могла дать название.

Я тоже знала о Егоре все. Какие он любит фильмы, марки машин, какие девчонки ему нравятся и кого бы он хотел пригласить на первое свидание. Он был старше меня на год, и когда влюбился в Сонечку Лапину, хорошенькую дочку учителя физики со своей параллели, мы даже репетировали с ним поход в кино, и он ухаживал за мной, как настоящий парень. А потом мы долго смеялись, когда я не разрешила себя поцеловать.

Егор сказал, что даже его собака скучает по нашим прогулкам, и я поверила. Когда-то детьми мы нашли Муху возле продуктового магазина скулящим от холода щенком, и Егор забрал его себе, грозясь вырастить из пса «настоящего человека». Человека из Мухи, конечно, не получилось, зато пес оказался крепким щенком дворовой овчарки и через год превратился в грозного Мухтара, которого мы оба любили.

Мой друг не хотел, чтобы я уезжала, но и запретить уехать не мог.

Я пообещала ему, что обязательно буду звонить, и обязательно вернусь. Пообещала, а через минуту после звонка уже стояла у окна и смотрела на заснеженные ворота. На то место, где мы остановились со Стасом, обронив ключи. Где я узнала, как сильно может обжигать пальцы случайное прикосновение и как сильно биться сердце под серым пристальным взглядом.

Но… разве можно так смотреть, если ненавидишь? Если другие девчонки кажутся лучше и красивее? Если я для него никто?

В сводном брате было столько загадок, и ни одну из них я не могла разгадать.

Я вернула телефон отцу и задержалась на кухне с мачехой за вечерним чаем. Рассказала о бабушке, Егоре, о предстоящем в скором времени Зимнем бале. Галина Юрьевна была наслышана о новомодных школьных традициях и пообещала купить мне красивое платье. И, конечно же, обязательно прийти на меня посмотреть. Вопрос был во времени, точнее, в его дефиците (я знала, что родители к Новому году планируют открыть в центре города большое семейное кафе-кондитерскую и заняты проектом под завязку), и мачеха серьезно озадачилась возможностью уделить падчерице внимание.

– Ладно, Настя, ближе к празднику придумаем, как быть. Думаю, Стаська не придет в восторг от мысли, что мы с Гришей будем торчать в школьных дверях, но сына я беру на себя.

Здесь я подумала о том, что в школе не знают, кто мои родители и кем мне приходится Стас Фролов, но сказать об этом мачехе не осмелилась.

– Какая же ты у нас худенькая, Настенька, как веточка, – вздохнула женщина. – Совсем не моя кость. И кровь не моя. Вот смотрю на тебя и понимаю: как была я продавщицей пирожков, так ею и осталась. И Гришу своего понимаю все больше. Ты не обижайся на него. Это трудно, деточка, очень трудно так любить. Как же хорошо, что у тебя доброе, неиспорченное сердце. Вот здесь я никогда не ошибаюсь, уж поверь. Ко всему была готова, а ты оказалась вот такой…

Какой, я не поняла, но за Галину Юрьевну стало обидно. Для меня она была очень красивой и сильной женщиной. И очень доброй. Мне нравилось находиться с ней рядом.

Пришел отец, и я удалилась, пожелав спокойной ночи. Закрывшись в ванной комнате, долго стояла под душем, внимательно рассматривая себя в зеркало. Сетуя в душе на то, что мачеха оказалась права и я действительно слишком тощая. И грудь у меня небольшая, пусть тонкая талия и стройные ноги. И волосы я зря обрезала. Совсем не похожа на тех девчонок, что нравились Стасу. Почему-то от последней мысли стало особенно больно.

В соседней спальне играла музыка – я даже не заметила, когда сводный брат включил ее. Он часто слушал рок, оставляя его негромким фоном звучать далеко за полночь, и я привыкла засыпать под эти звуки. Думаю, и родители перестали обращать на них внимание. Вот и сейчас, переодевшись в ночную рубашку и высушив волосы, забралась в постель, уставившись грустным взглядом в окно, за которым продолжал тихо падать снег…

…И краситься совсем не умею.

…А прическа у Маринки сегодня была красивая.

…Да и у той девчонки из столовой – тоже.

…Интересно, кто-нибудь когда-нибудь поцелует меня вот так же открыто при всех? Или постесняется?

…И почему этот Воропаев вздумал насмешничать надо мной? Неужели я кажусь такой глупой?

…Глупый жалкий Эльф, вот я кто.

Стас пришел, когда все в доме уже спали, а комнату освещал лишь косой луч уличного фонаря и снежный свет ночи. После случая с вечеринкой он не заходил ко мне, я почти спала и не услышала звука шагов, когда увидела его в темноте, нависшего над моей кроватью.

Он был раздет, в одних штанах, стоял и смотрел на меня, вырисовываясь на фоне окна темной, широкоплечей тенью.

– Стас? – от неожиданности я села, подтянув одеяло к груди. – Ты?

Обычно я никогда не заговаривала с ним, если он заходил в свою спальню, делая вид, что меня для него не существует. Молча садился за компьютер или брал вещи. Но сейчас он выглядел так, словно я существовала. Словно на мне сосредоточились все его мысли. Мне показалось, что Стас напряжен и зол. Почувствовав принужденность в высокой фигуре, я не смогла, как раньше, просто закрыть глаза.

– Кто он тебе?

– Кто?

– Егор. Кто он тебе? – сводный брат спросил это хрипло, с нажимом, непривычно просевшим голосом.

Я с удивлением пробормотала:

– Друг, – до этого момента Стаса никогда не интересовали мои друзья и я сама, моя прошлая жизнь. Было странно услышать от него вопрос о Егоре.

– И все?

В тихом голосе звенело непонятное ожидание. Я отвела от лица волосы, упавшие на щеки спутанными прядями, и подняла подбородок.

– Я не понимаю…

Руки Стаса вдруг оказались на моих запястьях и резко вскинули меня вверх. Мгновение, и я уже стояла на коленях, уронив одеяло, глядя ему в лицо распахнутыми глазами.

– Скелетина, я спросил: кто он тебе? Почему звонит? Почему по тебе скучает?

От Стаса исходил влажный жар разгоряченного тела и пахло свежестью морозной хвои. Темные волосы мокрыми прядями падали на лоб… В его новой спальне, в отличие от моей, не было ванной комнаты, и я подумала, что он наверняка спускался вниз, чтобы принять душ. Странная мысль, неуместная, но почему-то именно в ней было что-то запретное и волнующее. Такое же острое, незнакомое, как близость сводного брата. Такое же приятное, как его запах, с первой ночи в этой комнате проникший под кожу.

Еще недавно в столовой Стас не замечал меня, а сейчас крепко держал в руках, смотрел в лицо, и пусть наши взгляды разделяла ночь, я все равно чувствовала на себе его глаза – ищущие и злые.

– Ты его любишь? Любишь, скелетина?! Скажи!

Конечно, я любила Егора. Он всю жизнь был моим лучшим другом! Но Стас спрашивал о чем-то другом, я это чувствовала и не могла так быстро найти ответ. Видимо, он расценил мое молчание как согласие.

– Я не хочу, слышишь! Не хочу, чтобы ты… Чтобы ты с ним… – но что «не хочет», не договорил. Сжав запястья сильными пальцами, потянул меня на себя и вдруг замер, опустив взгляд на мое оголившееся плечо.

Ночная рубашка Галины Юрьевны была красивая и теплая, с длинными рукавами, вот только совсем не по размеру ее падчерице. Оттого, что Стас держал меня за руки, тонкие завязки у шеи растянулись, и горловина сползла. Я вдруг смутилась. В сумраке ночи моя кожа показалась мне слишком бледной, а плечо худым. Легко освободив руки из ослабевших пальцев сводного брата, я неловко прикрыла его, не зная, куда спрятать глаза. Хотела бы и я сейчас смотреть на Стаса так же смело и открыто, как та незнакомая девчонка из школы, но не могла. Я все еще помнила о его словах.

Он тоже молчал. Отпустив руки, не отошел, продолжая смотреть на меня. Медленно я сползла с кровати и потянула на грудь одеяло. Даже в темноте было неловко чувствовать себя тощей и хрупкой рядом с высокой и крепкой фигурой брата. Неуклюжей сводной сестрой. Наверняка он завтра вспомнит и еще посмеется надо мной. Над тем, в каком балахоне я сплю.

Я вдруг изумленно вскинула глаза, заметив, как рука Стаса поднялась и зависла в воздухе, словно он хотел и вместе с тем боялся коснуться меня. Сердце бешено застучало, в ушах зашумело, а в груди больно заныло вскинувшее голову ожидание, – томительно-сладкое и незнакомое. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы это произошло. Чтобы он так же, как тогда на кухне, дотронулся до меня. Согрел. Оказался ближе, чем я смела надеяться, пусть на несколько минут заставив почувствовать себя кому-то нужной.

Ведь мне не приснился тот вечер, не приснился. В тот поздний вечер он совершенно точно не ненавидел меня.

Я затаила дыхание в ожидании его прикосновения, и он дотронулся. Коснувшись шеи, проник пальцами под ткань ночной рубашки и несмело оголил плечо, будто боясь того, что делает. Вдохнул сквозь приоткрытые губы шумно, отрывисто, словно его легкие обжег морозный воздух, оставив горячую ладонь согревать меня, осторожно поглаживая кожу.

– Эльф, – произнес так тихо и неожиданно ласково, что захотелось ответить ему.

– Да.

– Тебе холодно?

– Нет.

– Ты дрожишь.