Наследник по кривой
– Так это не ты мне ее принес?
В моей голове завращались механизмы, и я вдруг с ясностью вспомнила свой ночной диалог с мужчиной, что мне снился. Пришлось поделиться своими мыслями со Славиком, очень уж у меня было странное лицо. Вытянутое, как у лошади. Это метафоры Славика, не мои.
– Ты что, намекаешь, что той ночью в саду был кто-то посторонний? И этот кто-то тебе розу принес? Бред какой-то.
– Теперь такой вариант не кажется мне совсем уж глупым. Если этот мужчина мне не приснился, то он явно не кто-то из ваших домочадцев.
Тут же я подумала о типе, что лез ко мне в номер. Опять мелькнула мысль о сюрпризах от Аркадия. Я еще не настолько хорошо его знаю, чтобы предположить, способен ли он на такие романтические выходки. К примеру, способен. Тогда тот, кто лез ко мне в номер, «посланец любви»? Но Аркадий вроде бы испугался за меня… Хотя, узнав, что я испугалась гостя в номере и сюрприз провалился, он мог сделать вид, что не имеет отношения к ночному вторжению. Не захотел выглядеть дураком. Ведь логично же?
Пришлось позвонить любимому и с пристрастием расспросить его. Аркадий очень удивился, пошел в отказ и, кажется, впервые проявил какое-то подобие ревности. По крайней мере, история с розой ему категорически не понравилась. А еще он заявил, что отказался от вчерашней гостиницы и снял квартиру в центре. Правда, только с завтрашнего дня, зато на неделю.
– Потерпи, малыш, еще один денек в доме Славика – и я приеду. Мне спокойнее, когда ты среди друзей. И пообещай, что больше никаких роз принимать от посторонних не будешь.
После разговора с Аркашей все еще больше запуталось. Славик, вспомнив про найденные под кроватью таблетки, предложил осмотреть комнату деда. Он вздумал провести следственный эксперимент: может ли их сдуть порывом ветра из окна, если кто-то откроет дверь.
Даже не знаю, зачем я увязалась следом. Как будто хотела что-то там найти. Может, розу? Если честно, даже в моей голове уже проносились мысли о маньяках, оставляющих свой фирменный знак. Роза, конечно, знак дурацкий, но и речь идет о родне Славика…
К счастью, в доме царила тишина, утомившиеся родственники уже улеглись, несмотря на громкую музыку у Льва. В комнате мамы Славика и Сабины приглушенно работал телевизор, из каморки Петра не доносилось никаких посторонних звуков. Видимо, подкидыш спал. На кухне шумела вода: Зоя заканчивала мыть посуду, но на нас внимания не обратила.
Мы на цыпочках вошли в комнату деда, постель была все так же разобрана. При жизни Чеслав Станиславович запрещал заправлять ее, утверждая, что постельное должно «проветриваться». Благодаря этому, сейчас я могла явно увидеть «примятости», о которых твердил Лев. Судя по откинутому покрывалу, дед спал обычно на одной половине кровати, предпочитая не расправлять постель полностью. Я, к примеру, тоже так часто делаю, чтобы с утра экономить время на уборку кровати.
На второй половине покрывало был характерно придавлено, словно на нем кто-то лежал. Если взять за основу версию об убийстве, вполне вероятно, что кто-то прилег рядом с дедом и…
И что? Задушил? Вколол лекарство? Но медики явно дали понять, что смерть носит естественный характер. Но вот, к примеру, если человека с больным сердцем как следует напугать, а когда он схватится за сердце, лишить его возможности выпить таблетку или позвать на помощь… Как вам такое? Можно ли это считать убийством? Определенно, да. Но тут же возникает второй, третий и четвертый вопросы: кто убийца, посторонний ли это человек? Если да, то как он проник в комнату? Преднамеренно ли деда напугали? Что произошло с проводами и таблетками?
Теперь у меня было предположение, что в ту ночь по дому мог бродить посторонний. Но если увиденный мною «во сне» тип был убийцей, то зачем ему дарить мне розу?
Славик тут же предположил, что розу мне мог подкинуть находящийся в пубертатном периоде Витька, и обещал завтра расспросить его на этот предмет подробнее. Словом, тему маньяка он не поддержал.
Крутился у окна и распахивал его в разные стороны, изображая порывы ветра, а я осматривалась.
Обстановка в комнате миллионера была весьма аскетичной: шкаф, дверь в уборную, прикроватная тумба из красного дерева, плетеное кресло, телевизор. Я подошла к окну, которое меня тоже очень интересовало. Но не с той точки зрения, что Славика. Створки открывались вовнутрь, открываться наружу им мешало невысокое кованое ограждение, переходящее в балкон. Чтобы выйти на него, надо было всего лишь открыть это ограждение на манер калитки. При известной ловкости влезть на балкон из сада труда не составит, а если створки окна были приоткрыты – попасть в комнату легче легкого.
Тут я начала активно зевать. Перед прогулкой мама Славика с Сабиной пили успокоительные капли и предложили мне сообразить с ними на троих. Я согласилась, потому как иначе все выглядело бы так, словно я совсем и не беспокоюсь. А ведь это было не так. Конечно, деда я знала мало, но человека, какой бы он ни был, всегда жаль. Был – и нет.
Сейчас соображала я уже крайне туго, и мы со Славиком решили завтра обсудить подробности на трезвую голову.
Когда мы спускались по лестнице, свет в кухне уже не горел, но я отчетливо услышала внизу осторожные шаги. Я сделала знак Славику, и мы на цыпочках направились вниз.
На лестнице никого не было, да и весь первый этаж тонул в темноте. Приглушенный свет обычно горел только в том крыле, где располагались жилые комнаты, но звук определенно доносился со стороны кабинета.
Мне показалось, что в тишине раздался щелкающий звук – кто-то резко открыл кабинет. Славик сделал мне знак следовать за ним и тихо, но уверенно устремился в сторону звука. Тут же раздался стук, грохот, показавшийся особенно громким ввиду ночного времени. Кто-то вскрикнул.
Мы кинулись в кабинет, рискуя переломать себе ноги. Дверь была распахнута, лунный свет заливал помещение, пробиваясь сквозь тонкие шторы, а посреди кабинета раскачивалось привидение.
В первый момент я решила, что у меня галлюцинации, но Славик тоже тихо охнул, и я поняла, что со зрением у меня порядок. Привидение вздрогнуло, повернулось, и я узнала Зою Ивановну в длинной ночной рубашке.
Славик резко включил свет, сиделка кинулась в нашу сторону, тыча пальцем в сторону окна. И только сейчас я поняла, что оно открыто.
– Слава богу, это вы! – пролепетала она. Одновременно с этим за нашими спинами раздались шаги, и в кабинете появился Антон. Он сонно щурился и с недоумением оглядывал нашу компанию.
– Кто кричал?
Его появление не удивило, я думала, что после такого вопля вниз сбежится вся семья, но тут же вспомнила, что тетушки напились снотворного, Витька всегда в наушниках, Вероника жалуется на то, что спит в берушах из-за храпа бабки. Значит, здесь собрались все, кто мог услышать крик, а в доме опять воцарилась сонная тишина.
– В кабинете кто-то был, – начала Зоя Ивановна.
Антон велел ей садиться и рассказывать подробно и с самого начала. Оказалось, домыв посуду, женщина пошла к себе. Там она переоделась ко сну, но решила спуститься набрать воды для Розы Львовны. В жару та часто просыпалась ночью и требовала пить.
На лестнице она услышала шорох, доносящийся со стороны кабинета. Это ее насторожило, потому как она точно помнила, что ключ был только у деда. Потом она вспомнила, что накануне смерти Чеслава Станиславовича вызывали уборщицу, она убирала дом под чутким руководством Зои Ивановны.
– Ты решила, что уборщица могла оставить открытым окно?
– Ну, я не могла стоять возле нее все время. Бабушка отвлекала. Обычно она проветривает. И я подумала, вдруг кто-то влез в кабинет через окно? Я точно помню, что после ухода уборщицы закрыла кабинет и ключ положила в обычное место – в прикроватную тумбочку деда. Он всегда носил его с собой, но иногда на ночь клал в тумбочку. Как раз хотела завтра спросить, что с ним делать.
Итак, Зоя подошла к двери и очень удивилась, потому как в замочной скважине торчал ключ. Она повернула его, но оказалось, что дверь уже была открыта. Тот, кто был в кабинете, видимо, услышал шаги и, уронив выдвижной ящик письменного стола, кинулся в окно.
Только сейчас мы заметили, что на полу валяются бумаги, а сейф раскрыт. Славик с Антоном кинулись проверять его и с недоумением обнаружили, что деньги на месте.
– Хозяин всегда хранил часть средств наличными в сейфе, – пояснила Зоя Ивановна.
– Вор в первую очередь взял бы деньги, – с сомнением протянул Антон, на глаз пытающийся прикинуть, какая сумма на данный момент находилась в сейфе. – Зоя Ивановна, может, вам показалось? Такой день сегодня…
– А вдруг это дед вернулся? – задумчиво предположил любитель мистики Славик. – Нелепо звучит, но в доме творится черт-те что, вот он и решил навести порядок. Душа бродит еще сорок дней, это всякий знает.
– Может, Лева заходил порыться в бумагах отца? – не слушая Славика, протянул Антон. – Не терпится узнать, на чье имя завещание? Надеялся, что тут найдет копию… Вот что, Зоя Ивановна, отнесите ему чай, вроде как знак внимания. Заодно проверите, что он сейчас делает. Если спит без задних ног, значит, у нас минус один подозреваемый. Да, и этого, как его, Петю проверьте. Странно, что он не вышел на шум, да?
Сиделка поспешила уйти, а Антон тут же прикрыл дверь:
– Клиника… Привидения мерещатся. С бабкой поживешь – и не такое привидится. Думаю, все просто. Ключ был у Зои, она открывала дверь уборщице, после чего забыла его в замочной скважине. Порывом ветра открыло окно, перевернуло бумаги. Ерунда. Меня беспокоит другое. Деньги вот так вот запросто лежат на виду у всех. Кто здесь только не ходит. Надо подумать, что делать с ключом.
– Отдать Льву? – предположила я.
Антон задумался:
– Пока официально он не наследник… Ладно, давайте закроем кабинет, ключ я положу в дальний ящик в буфете, а завтра обсудим.
Я попыталась прикинуть, сколько времени понадобилось бы Антону, чтобы выскользнуть через окно в кабинете и потом появиться вроде как из дома. Решила, что это вполне возможно и даже поделилась своим наблюдением со Славиком. Дед думал, что ключом владеет только он, а на деле сделать копию ключа и проникнуть в кабинет не так уж сложно.
Зоя Ивановна заваривала чай в гостиной и отчиталась о проделанной работе:
– Паренек этот, Петя, спит, я заглянула, с головой одеялом укрылся и сопит. Наверное, умаялся с дороги.
Пожелав ей спокойной ночи, мы потопали к себе. Если ночь можно было считать спокойной, учитывая похороны, скандал и ночных привидений. В домике Льва все так же играла музыка, но даже это не помешало мне заснуть, едва коснувшись подушки.
Глава 10
Сочи, 22 августа. Раннее утроСпала я как мешком по голове стукнутая. Сквозь сон слышала музыку и даже пару раз свешивала ногу, чтобы пнуть Славика и отправить его ликвидировать источник шума. Потом вроде бы звук стал тише, и остаток ночи прошел спокойно. Когда я вдруг открыла глаза и поняла, что проснулась, на улице было уже довольно светло.
– Шесть утра, а у него радио все играет, – пробормотала я, уставившись на часы. – Никакого уважения к покойному.
Славик блаженно посапывал на матрасе, выгнув ноги, а я поняла, что уснуть уже не смогу.
На улице, несмотря на ранний час, было душно и влажно. Я сделала пару шагов в направлении домика Льва с намерением попросить его окончательно выключить музыку, потом подумала, что тот явно еще спит.
– «Было душно от жгучего света, а взгляды его – как лучи…», – процитировала я любимое мамулино стихотворение Ахматовой, которое в детстве читала Деду Морозу, встав на стульчик. И прервалась, потому как мое внимание привлекли лучи. Но не те, что волновали великую поэтессу, а вполне реальные.
В домике Льва горел свет. Судя по всему, его так и не выключили с вечера. То, что Лев спит под музыку и при свете, конечно, не удивило, раз уж он был пьян. А пьяные и не на такие фокусы способны.
До кучи я заметила, что дверь в домик прикрыта не до конца, словно ей что-то мешало. Проходя мимо, я попыталась заглянуть в щель и замерла, сраженная внезапной догадкой. Но глаза меня не обманули: в проеме торчала рыба. В рассветном белесом сумраке она была как-то расплывчата, и я задумалась о своем психическом здоровье.
Все-таки потерла глаза, и только потом до меня дошло, что это тапочка-рыбошаг. Если кто не знает, это такие забавные комнатные тапули, выполненные в виде смешных рыб. Наверняка эти тапочки Льву подарил Славик, он обычно скупал их десятками и одаривал всех родственников. Даже у меня дома имелись такие, спрятанные, правда, в дальний угол шкафа. Не приведи господи, мамуля обнаружит.
– Неужели повалился прямо на пол? – пробормотала я. – Вот она, русская интеллигенция. А еще твердил что-то про «людей нашего круга…».
Подойдя чуть ближе, с непонятным мне волнением я отметила, что к тапочке прилагалась нога. Значит, и впрямь выходило, что Лев прямо-таки валяется в проеме.
Зачем-то я шагнула на порог. Уже подсознательно зная, что увижу, распахнула дверь и тихонько завизжала.
Визжать во все горло в такую рань неприлично, хотя и было от чего. Интеллигентного человека видно сразу. Лев лежал в совершенно немыслимой позе. Одна нога неестественно подвернулась, руки раскинуты в стороны, возле правой – пистолет. Почему-то в памяти сразу всплыло название «макаров», не зря папа номер два заставлял меня в детстве учить все модели оружия. Толку в этом я не видела, хотя вот сейчас сразу поняла, что навинченная на пистолет «штучка» – это глушитель.
Пока я была занята разглядыванием пистолета и боялась перевести взгляд на лицо, все еще было под контролем. Но когда я с ужасом взглянула в лицо своим страхам (то есть в лицо Льву), то пулей выскочила из домика, крича и бестолково махая руками.
Теперь о том, что все спят, я уже не беспокоилась. Второй покойник в доме был достаточно веской причиной для того, чтобы проснуться пораньше. А в том, что Лев – покойник, я не сомневалась ни секунды. У живых таких лиц не бывает. Да и дырки в голове тоже. И натекшей темной жидкости возле лица. Я даже не сразу осознала, что это кровь…
Первым меня услышал Славик, который высунулся в окно, потом подтянулась молодежь в лице Вероники, Витьки и Антона. Все они по очереди показались в окнах, и уже через пять минут на лужайке собрались почти все обитатели дома. Даже заспанная Зоя Ивановна выскочила в сад, кутаясь в кофту. Совсем некстати я заметила, что она тоже щеголяет в тапочках-рыбах. Видимо, в канун Нового года Славик очень хотел получить скидку, как оптовый покупатель лаптей с рыбным уклоном.
Разбудили тетку Сабину и маму Славика. Все зевали и охали, еще ничего толком не понимая и отказываясь верить фактам. Пришлось отправить Зою Ивановну за сердечными каплями, так как у Сабины сразу же подскочило давление.
Славик успел заглянуть в домик и теперь мандражировал, но пытался «держать лицо». Нес он всякую околесицу:
– Так, стоп! Давайте не поддаваться спокойствию и сохранять панику. Точнее, наоборот, ну, вы поняли. Дарина, вызови скорую! Хотя она ему и не нужна… Скорая тут уже не поможет, но нельзя же его просто взять и оставить так лежать, верно? Антон, звони в полицию! Они должны знать, что делать в таких случаях. Женщин не впускать, Витьку тоже. Главное, ничего не трогайте!
– Полиция? Что со Львом? Да что, мать вашу, произошло? – расталкивая всех, протиснулась к домику Вероника, сделала пару шагов вперед, несмотря на мой предостерегающий жест, и тут же завизжала. Конечно, я ее прекрасно понимала. Тут никакие нервы не выдержат.
– Зоя Ивановна, принесите выпить. Черт, вот как руки дрожат, – пробормотал Антон, приобнимая кинувшуюся к нему жену. Дрожащей рукой одновременно он доставал сигареты.
Витька сидел на качелях, нахохлившийся словно воробей на зимней березе. В проеме продолжал маячить Лев. Точнее, его ноги, оттого все старались не смотреть в ту сторону, но и уйти с улицы совесть никому не позволяла.
Светлана Петровна нашла выход: метнулась в дом, принесла из зала покрывало. Труп аккуратно прикрыли, и всем вроде бы стало немного комфортнее.
Зоя Ивановна тихо плакала и, шмыгая носом, разносила всем напитки: кто-то пытался согреться чаем, кто-то – коньяком. Спохватившись, что оставила бабку одну, сиделка поспешила в дом. Остальные занялись пустопорожней болтовней в ожидании приезда полиции, которую Антон все же вызвал. Говорили всякие глупости, потому как ничего умного в голову не шло.
Пока коварное слово «убийство» не было произнесено, но нервозность читалась на лицах, сквозила в каждом взгляде, брошенном домочадцами друг на друга.
Первым нарушил нейтралитет Антон:
– Итак, что за чудовищная хрень творится в этом доме? Его что, убили?
Он по очереди оглядел всех присутствующих, словно мы должны были ответить ему на этот риторический вопрос. Все молчали. Мне показалось, что каждый словно прикидывал: может ли быть убийцей другой или все-таки нет?
– Зачем ты так… Кто мог убить Льва? А главное – зачем? – жалобно ответила ему Вероника, закуривая. Руки ее ходили ходуном.
– Все выглядит как самоубийство. Пистолет прямо возле руки, – пояснила я. – Наверное, выпал, когда пальцы… ну, разжались. Было бы странно, что убийца оставил такую улику. Конечно, с него могли стереть отпечатки…
– Да, все-таки это странно, – вклинился Витя, почесывая нос.
– Сейчас явится полиция, – понизил голос Антон, игнорируя подростка и обращаясь ко всем сразу. – Я хочу знать, что вы намереваетесь им рассказать.
– Ты о чем? – не понял Славик. – А, про ночные хождения по кабинету?
Тут пришлось сделать паузу в обсуждениях и поведать остальным про кабинетное привидение. Мне показалось, что восприняли это как недоразумение. Все знали, что существенных сумм дед в сейфе не держал, оттого никогда его принципиально не закрывал. Тетушки заметили, что они прекрасно спали и ничего не слышали. Думаю, они даже не до конца осознавали, что произошло. Вино из лучших погребов вкупе с успокоительным действовало безотказно. Зоя Ивановна в ответ на вопрос Антона вздохнула:
– Может, мне и показалось вчера… Может, и не было в кабинете никого. Я уже ни в чем не уверена. Нервы совсем расшатались. Я чай понесла, как вы и сказали, но Лев, хоть и не спал, но… В общем, видно было, что на прыжки из окна не способен. Он был очень выпивший и лежал на кровати. В одних трусах…
– С этим разобрались, – удовлетворенно кивнул Антон. – Еще я думаю, что упоминать про выясненные нами обстоятельства смерти деда не стоит. Провода и лекарства – это как-то несерьезно. Провод мог повредить кто угодно. Витька все время жаловался на интернет, ночью мог полезть проверить провода и случайно дернуть, – понизил он голос. – Теперь боится признаться, чтобы не получить нагоняй. В конце концов, умер дед от приступа, а не от того, что в доме пропало электричество. А тут еще Лев…
– И если мы намекнем, что обе смерти кажутся нам подозрительными… – задумчиво протянула Сабина, косясь в сторону хмурого Витьки.
– Сами подумайте. Начнут копаться в семейных делах, влезут в финансовые вопросы фирмы. Думаю, ничем хорошим это не закончится. Давайте дождемся, что скажут криминалисты. И потом, у каждого из нас может оказаться повод разделаться со Львом, так ведь? Если по завещанию он наследник, то нами займутся особенно тщательно. Пока все выглядит как самоубийство. И если так и есть…
– Уверена, полиция составит свое четкое мнение на этот счет, – вклинилась я, потому как ход мыслей Антона мне не нравился. – Надо максимально придерживаться истины, иначе мы только запутаем следствие.
– Абсолютно согласен. Я лишь хочу сказать, что нам стоит умерить свои фантазии и сообщить полиции только то, в чем мы уверены и что видели своими глазами. Наше правосудие, увы, не всегда безукоризненно. Не очень хочется проводить свой отпуск на допросах.
Все примолкли, раздумывая, видимо, о своих шансах быть замешанными в дело об «убийстве». Я размышляла, чего ради Антон так старается обеспечить алиби родне. И не ему ли в первую очередь оно надо?
Тут же заработала моя бурная фантазия. Убив деда и Льва, он расчищает свой семье путь к богатству. Хотя в их семье все не так просто, как кажется. А что, если убийца – Вероника? У них со Львом явно были какие-то особенные отношения, о которых никто не знал. Зоя Ивановна, опять же, подозрительно оказалась в кабинете вчера ночью. Вполне могла там шарить, а когда услышала наши шаги, разыграла спектакль.
Любой из этих людей мог весной украсть деньги, а потом, опасаясь разоблачения, разделаться с дедом. И свалить вину на Льва, разыграв его самоубийство на почве раскаяния. Правда, деньги не такие уж и большие. Хотя и тут для кого как.
Например, для Зои Ивановны такая сумма очень даже привлекательна. А что, если она как раз и вернулась в кабинет, чтобы позаимствовать остальное, воспользовавшись замешательством? Но как хрупкая женщина смогла бы убить крупного мужчину, в голове не укладывалось. По этой же причине представить в роли убийцы Веронику или кого-то из тетушек я просто отказывалась.
Я поймала себя на том, что почему-то упорно считаю – Лев был убит. Хотя версия с самоубийством как раз более правдоподобна.
Пока эти мысли проносились в голове, напротив наших ворот замер мужчина, прогуливающий на поводке шпица.
– Это сосед слева, у него дом с красной крышей, ворота еще такие, с медузами. Первый сплетник в поселке, – скороговоркой зашептала Сабина, а Витька встрепенулся:
– Тот, который деду рассказывал, что у нас по поселку ночью голый негр бежал? Вот потеха…
Вероника шикнула на брата, а Сабина пояснила, что сосед этот «с придурью», да еще и заядлый грибник.
– Мухоморов наберет, потом негров гоняет…
– У вас вроде кричали? – меж тем кашлянул сосед, удивленно созерцая нашу компанию. – Сначала скандалили, а потом ночью музыка играла, я уж думал полицию вызывать. Но потом стихло, часов в двенадцать. Я как раз грибы дочистил. Что-то опять случилось или вы так бурно отмечали поминки?
Только сейчас я заметила, что Славик разгуливает в трусах со Спанч Бобом, а я сама стою в одной кружевной сорочке. Остальные родичи тоже выглядели не лучше. Все изрядно смахивали на пациентов сумасшедшего дома, сбежавших во время поднятого при помощи вилки бунта.
– Ничего не случилось, семейная утренняя пробежка, – огрызнулся Славик, прикрывая своего Спанч Боба, – шли бы вы… за свои ворота с медузами.
– Или за грибами, – добавил Витька.
– Все равно ведь узнают, – вздохнула Светлана Петровна, когда сосед, недовольно косясь в нашу сторону, стал удаляться.
– Пусть сначала полиция разберется, что к чему. И лучше, если это будет самоубийство, а то наш дом уже интерес у соседей вызывает. Загадочные смерти, дебоши, негры в пене… Скоро спалят нас к чертовой матери, как рассадник преступности в поселке.
Словно услышав мольбы Славика, к дому подъехала полиция. За ней подоспела и скорая помощь.
Я решила, что надо переодеться, и ненадолго отлучилась в домик, прихватив шорты и для приятеля. Почему-то мысленно я подготовилась к испытаниям. Однако все прошло максимально спокойно. Полицейские не особенно обрадовались трупу, потому как он прибавлял проблем. Но и особенно подозрительными они не выглядели, вдумчиво опросив всех присутствующих о произошедшем.
Я поведала, как обнаружила труп, а Славик – как помог его накрыть покрывалом. Дольше всего они беседовали с Зоей Ивановной, потому как выходило, что именно она последней видела Леву живым. Но и она ничего нового не рассказала. Примерно в одиннадцать часов, по просьбе Антона, она относила в домик чай и хотела попросить Льва приглушить музыку. Чай Лев пить не пожелал, Зою Ивановну практически выгнал, а музыку выключить отказался. У нее сложилось впечатление, что сын хозяина был очень удручен и озабочен. Что вполне соответствовало ситуации.
Полицейские слушали весь этот монолог с томлением. Но шикарный дом производил впечатление, оттого держались они очень корректно. Со смертью деда, про которую стражи порядка, кажется, не знали, связать ночное происшествие помог Витька.
Все время молчавший, он вдруг глубокомысленно изрек:
– Вот как бывает. Вроде не особо ладили, а ушли друг за другом. Не выдержал наш Лев разлуки с отцом.
Пришлось пояснить, что накануне мы похоронили деда, и тут уже полицейские вспомнили Чеслава Станиславовича. Все-таки он был не последней фигурой в городе.
Все домочадцы старались рассказать историю на свой лад. Выходило очень эмоционально, особенно когда женщины принялись плакать, а Славик – грызть ногти.
Мне показалось, что стражам порядка стало ясно – это самоубийство. По их взглядам и оброненным словам выходило, что такое бывает очень часто: после смерти близкого человека родные чувствуют свою вину перед покойным и могут наложить на себя руки.
– Вообще самоубийство – это максимальное выражение чувства вины, – вспомнила и я университетские лекции по криминальной психологии. – Возможно, это звучит странно, но это так. Вина – это как бы агрессия, направленная на себя. Самоубийство в таком контексте – предельное направление агрессии на самого себя. Агрессия – это энергия, направленная на изменение окружающего мира. Даже художник, который пишет картину, можно сказать, совершает акт агрессии. Если нет возможности его изменить – ее направляют на себя. Человек кончает самоубийством от безысходности.