Оценить:
 Рейтинг: 0

Брестский мир: ловушка Ленина для кайзеровской Германии

Год написания книги
2010
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
3 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

События начала ХХ века наглядно продемонстрировали ненужность векового стремления России «водрузить крест на св.Софии». Об истинном отношении православных «братушек» к России свидетельствует хотя бы то, что при получении в начале 1905 г. известия о взятии Порт-Артура японцами монастырская гора Афон была иллюминована[18 - Ф.И. Успенский. Восточный вопрос и Великая европейская война. В кн: Ф.И. Успенский. История Византийской империи [Т.3]. Восточный вопрос. М., 1997. С.742.] в честь этой победы языческой азиатской страны над православным Русским царством!… Но русское государственное руководство не могло или не хотело преодолеть вековую инерцию. Оно подошло к Первой мировой войне с теми же опровергнутыми жизнью догматическими установками о роли России в «восточном вопросе».

Анти-османская позиция Петербурга побуждала Турцию к сближению с врагами России. Долгое время это была Англия, но в преддверии Первой мировой войны им стала Германия. Осенью 1913 года в Турцию прибыла большая группа германских военных советников во главе с генералом Лиманом фон Зандерсом, фактически назначенных на высокие посты в турецкой армии. Все эти шаги, хотя и вызывали формальные протесты Петербурга, воспринимались там явно с удовлетворением, так как участие Турции в войне против России позволяло последней захватить Константинополь на «законных» основаниях.

Турецкие правители боялись войны и всячески старались ее избежать. Боялись России, которая больше двух веков неизменно била Турцию. 20 июля (2 августа) 1914 года военный министр и фактический правитель Турции Энвер-паша через посла России в Стамбуле М. Н. Гирса направил в Петербург формальное предложение военного союза! Естественно, при условии гарантирования обладания Константинополем и проливами Босфор и Дарданеллы (далее – просто Проливы) за Турцией. Но этих-то гарантий русское правительство не пожелало дать! Это был отказ, недвусмысленно показавший истинные намерения правящих кругов России в отношении Турции. Неудивительно, что уже через два дня был заключен германо-турецкий военный союз. У Энвер-паши просто не осталось иной возможности обеспечить безопасность Турции.

В Петербурге не скрывали ликования по этому поводу. Самыми рьяными вдохновителями захвата Проливов выступали либеральные круги. Особенно витийствовал вождь крупнейшей партии либеральной оппозиции – конституционно-демократической (кадетов) – П. Н. Милюков, которого за это даже прозвали «Милюков-Дарданелльский». Он доказывал, что без обладания Проливами российская экономика задохнется. Весь последующий ХХ век показал, что Россия может вполне успешно развиваться и без Проливов, что совсем «не нужен нам берег турецкий». Обладание Проливами было нужно для увеличения прибылей от экспорта зерна и других видов сырья, то есть компрадорской прослойке русской буржуазии.

Монархический историк Русского Зарубежья справедливо писал о чуждости этих целей элиты понятиям народа: «Целей войны народ не знал. Сами “господа”, по-видимому, на этот счет не сговорились. Одни путано “писали в книжку” про какие-то проливы – надо полагать, немецкие. Другие говорили что-то про славян … Какая была связь между всеми этими туманными и непонятными разговорами и необходимостью расставаться с жизнью в сыром полесском окопе – никто не мог себе уяснить»[19 - А.А. Керсновский. Ук. соч. С.716.].

Турцию, ценой отказа от намерения захватить Проливы, следовало удержать от вступления в войну, дабы не множить и без того немалое число врагов России. Предоставляя же Турции достаточно поводов для враждебности, русская власть, согласно известному афоризму, совершала «больше, чем преступление, – ошибку».

Ничуть, впрочем, не снимая ответственности с российской элиты того времени, справедливости ради нужно отметить и «вклад» наших союзников в провоцирование Турции. Для Франции и, особенно, Англии тоже казалось более выгодным иметь Турцию в числе открытых врагов. Это позволяло захватить владения Османской империи. Возможно, инцидент с немецкими крейсерами «Гебен» и «Бреслау» дает ключ к роли союзников в вовлечении Турции в войну.

В августе 1914 г., Германия, желая спасти от уничтожения английским флотом свои названные крейсера, которых начало войны застало в Средиземном море, продала их нейтральной пока Турции. Англичане имели полную возможность перехватить эти корабли на пути в Дарданеллы, однако по неизвестным причинам (на этот счет высказано немало нелестных для Англии предположений) не сделали этого. Как знать, быть может, не получив эти первоклассные крейсера с опытными немецкими командами, Турция бы все-таки не решилась напасть на Россию. А так – 16 (29) октября 1914 г. новые «турецкие» корабли без объявления войны бомбардировали русские черноморские порты.

Присоединение Турции к врагам России существенно ухудшало стратегическую обстановку для нашей страны. Последний прямой путь для связи с западными союзниками – через Проливы в Средиземное море – оказался перехвачен. Между тем, значение этого пути для военного снабжения России было громадным.

Россия, как показывала практика, не могла воевать без материальной помощи со стороны союзников. Из 60 тысяч пулеметов, состоявших на вооружении Русской армии в 1914–1917 гг., 32 тысячи были произведены за границей. Две трети снарядов, выпущенных русскими артиллеристами по врагу, тоже были иностранного производства[20 - А.М. Зайончковский. Первая мировая война. СПб., 2000. С.836.; А.И. Уткин. Забытая трагедия. Россия в Первой мировой войне. Смоленск, 2000. С.23-24.]. Потребности Русской армии в автомобильном транспорте приходилось удовлетворять почти целиком за счет внешних поставок, при этом явно недостаточных. Не хватало России и собственных пушек, винтовок, патронов, противогазов, медикаментов, перевязочных материалов.

В силу того, что путь через Проливы оказался перекрыт, транспорты союзников в 1915–1917 гг. шли во Владивосток, в Архангельск, а с 1916 г. еще и в Мурманск, куда к тому времени была проведена железная дорога. Можно себе представить, какой кружный путь проделывало оружие из западных стран, чтобы достичь русского фронта! А от каждого из этих портов, к тому же, вглубь России вело всего лишь по одной железной дороге. Неудивительно, что и в 1918 г. большая часть грузов, поставленных союзниками, лежала не распакованной в этих портах.

Если бы этот путь оказался открыт, транспорты союзников прибывали бы в Одессу, Николаев, Херсон, Новороссийск, Севастополь, Керчь, Таганрог… Все это – порты, связанные сетью, а не отдельными ниточками, железных дорог с остальной Россией. От них до фронта – не тысячи, а всего сотни километров. Поставленное союзниками оружие не лежало бы мертвым грузом, а быстро доставлялось бы к войскам. Нетрудно представить, что это существенно подняло бы как боеспособность, так и дух Русской армии.

Проливы были ключевой стратегической позицией нового Тройственного союза (Германии, Австро-Венгрии и Турции). Но они же становились и самой уязвимой их позицией. Османская империя была важным источником продовольствия и сырья для Германии. Отрезав ее, союзники лишили бы Германию возможности пользоваться ее богатыми ресурсами. Конечно, это еще не приводило сразу к поражению австро-германской коалиции. Но ее истощение происходило бы быстрее. Силы же России, напротив, истощались бы медленнее.

Своевременное овладение Проливами открывало перед всей Антантой, но прежде всего – перед Россией, ошеломляющие стратегические перспективы. Одной из самых трагических загадок Второй Отечественной войны всегда будет оставаться то, почему эта очевидная истина почти никак не отразилась на ведении Россией военных действий. Ни в чем так явно не проявлялось единство цели и средства, как в овладении Босфором! Ключ к победе всю войну лежал под стенами Царьграда, но Россия так и не удосужилась поднять его и отпереть им врата победы!

Одна лишь русская дипломатия проявляла активность в этой связи. 7 (20) марта 1915 года было подписано секретное англо-русское соглашение, по которому Британия признала право России на обладание Проливами по итогам войны. К этому соглашению вскоре присоединилась Франция.

Одной из причин, почему Россия не предприняла усилий по захвату Проливов, выставляется то, что в начале 1915 г. Англия и Франция сами начали Дарданелльскую операцию. После длительных бомбардировок с моря турецких укреплений в Дарданеллах союзники 12 (25) апреля 1915 г. приступили к высадке десанта на Галлиполийский полуостров. Однако за несколько месяцев ожесточенных боев высадившиеся части захватили лишь крохотный плацдарм шириной в 4 км и глубиной в 5 км. В январе 1916 г. последние десантники из состава австралийско-новозеландского корпуса были эвакуированы.

Россия якобы не помогла своим союзникам высадкой собственного десанта на Босфоре потому, что хотела на будущее приберечь этот приз целиком и только для себя. Такая точка зрения противоречит логике. Конечно, весьма возможно, что русская власть и в этом случае совершала ту ошибку, которая хуже преступления, расценивая выгоды от взятия Константинополя исключительно в плане того, кому он будет принадлежать после войны. Но ведь, помимо того, что был уже заключен соответствующий договор с союзниками, присутствие русских войск на Босфоре стало бы тем реальным фактом, который заставил бы Англию и Францию считаться с русскими интересами в этом районе. Кроме того, такое объяснение игнорирует факт конкретных военных приготовлений России к десантной операции в Проливах.

Весной 1915 г. Николай II повелел готовить десант на берега Босфора. Для этого в районе Одессы формировалась 7-я армия в составе двух корпусов под общим командованием генерала от артиллерии В. Н. Никитина. Однако 19 апреля (2 мая) произошел прорыв немцами нашего фронта в Галиции. И в результате войска, предназначенные для овладения Царьградом, пришлось использовать для спасения положения на главном фронте. Таково другое объяснение отмены атаки Константинополя.

Если данная версия верна, то Верховный главнокомандующий великий князь совершил преступное стратегическое расточительство, расформировав десантную армию и бросив ее по частям латать дыры во фронте. Выгоды от овладения Проливами, как стратегические, так и, особенно, морально-политические, многократно перевесили бы потерю Галиции, Польши и ряда западных губерний. Как справедливо образно выразился по этому поводу наш военный историк, «в апреле 1915 года Россия была поставлена перед дилеммой: Царьград или Дрыщув. И Ставка выбрала Дрыщув»[21 - А.А. Керсновский. Ук. соч. С.558.].

Наконец, третье объяснение сводится к тому, что Россия все равно была не в состоянии провести успешную десантную операцию такого рода, в подтверждение чему ссылаются на неудачу Галлиполийской операции союзников. На взгляд автора, аналогии здесь не очень уместны. Турки вплоть до 1918 года успешно сражались против англичан на всех фронтах своей империи, а русскими были постоянно биты. К тому же, одновременный удар Русской армии на Босфоре и союзников в Дарданеллах намного повысил бы шансы операции на успех.

Николай II верил как в необходимость, так и в способность Русской армии и Русского флота овладеть Константинополем. Эта вера не была следствием ослепления, как часто необоснованно считают, лозунгом «креста на св.Софии». Она была продиктована пониманием исключительной стратегической важности Проливов для выигрыша войны Россией. Всю войну Николай II настаивал на проведении операции по захвату Проливов. Но с этим своим убеждением он оставался одинок в элите Империи. И весьма вероятно, что причина этого одиночества крылась отнюдь не в стратегических лишь разногласиях царя с большинством своего генералитета. Этот вопрос будет подробнее рассматриваться в главе о политическом и стратегическом руководстве последнего русского самодержца.

Если российская элита ставила решение вопроса о захвате Константинополя в зависимость только от того, будет он после войны принадлежать России или нет, то она проявляла непонимание характера ведущейся войны как Отечественной. Ведь в такой войне на первом месте должна стоять защита своего Отечества, а не захват чужих земель. Элита подменяла цель средством. Не победа над Германией должна была стать ключом к обладанию Босфором и Дарданеллами после войны, а взятие их в ходе войны открывало кратчайший путь к конечной победе над Германией…

Военная активность России против Турции проявилась только на Кавказском фронте, где наши войска всю войну постоянно продвигались вперед, особенно активно в 1916 году. В январе 1917 года приказом великого князя Николая Николаевича (в это время – наместника на Кавказе) было учреждено… Евфратское казачье войско[22 - А.А. Керсновский. Ук. соч. С.692.]! Отметим этот факт как историко-геополитический курьез…

На Берлин?

Возможно, никогда в ХХ веке Русская армия (что царская, что советская) не вступала в войну на такой высокой степени профессиональной готовности своего личного состава, как это было в 1914 году. Никогда после она не достигала такого качественного уровня, который позволял ей, поистине, воевать не числом, а умением, с самой, по всеобщему признанию, технически оснащенной и организованной армией мира.

«В иных ротах в рядовых ходило до двух десятков закаленных в японской войне и на службе унтер-офицеров. Фатальная ошибка, порожденная желанием выступить немедленно во всеоружии! Они и разделили судьбу рядовых – легли в первых боях. У противника была иная практика – значительная часть кадрового унтер-офицерского состава оставалась в тылу для подготовки развертывавшейся армии»[23 - Н.Н. Яковлев. Ук. соч. С.31.].

Впрочем, такая ли уж и ошибка? Русскую стратегию 1914 года пронизывало нигде прямо не высказанное, но сквозившее в любом ее шаге стремление добиться молниеносного сокрушения противника. У Германии на Западе был свой блицкриг, а у нас должен был быть свой! И такую, во многом инстинктивную, стратегию русского командования приходится считать если не единственно правильной, то вполне оправданной поначалу.

Вообще, главные штабы всех воюющих держав планировали военную кампанию с максимальным напряжением сил на 6–8 месяцев. По истечении этого срока боевые запасы должны были оказаться исчерпанными. Понятно, что способность пополнить боезапасы для более долгой войны была прямо пропорциональна промышленной мощности страны. В этом смысле в лучшем положении находилась Германия, за ней Англия, потом Франция и Россия примерно в одинаковой мере. Так и произошло.

По истечении кампании 1914 года во всех воевавших странах начали проявляться симптомы кризиса со снабжением армий снарядами и патронами. Слабее всего они сказались и быстрее всего с ними справились в Германии. Британская сухопутная армия пока еще не развернулась в полную мощь и не вела интенсивных боевых действий, поэтому кризис на ней тоже почти не отразился. Французская армия, фронт которой с осени 1914 года надолго стабилизировался, перешла к режиму строжайшей экономии боеприпасов. В худшем положении оказалась Русская армия. Ситуация осложнялась тем, что Русская армия в 1914–1915 гг. постоянно вела маневренные действия, которые приводили к интенсивному расходу небогатых боевых припасов.

Стремление добиться быстрой победы диктовалось не только слабостью русской военной промышленности. Если Германия опасалась длительной войны потому, что та велась на два фронта, то Россия – главным образом по отмеченным ранее политическим причинам. Как летом 1914 года обстановка не оставляла русскому правящему классу иного выхода, кроме как ввязаться в войну с сомнительным исходом, так, после начала войны, только быстрая победа в ней избавляла его от политических опасностей, связанных с ее долгим ведением и ясно обозначенных в меморандуме Дурново.

Однако четкого понимания, каким образом можно добиться этой победы, в русской Ставке Верховного Главнокомандования (ВГК) в 1914 – начале 1915 гг. не было. Поэтому стратегические замыслы не раз менялись, противореча один другому, и так и не вылились в конкретный план, подобный плану Шлиффена германского командования на Западном фронте. Вероятно, аналог такого плана для России был объективно невозможен.

Выгоды оперативной конфигурации русской западной границы могли быть легко обращены в невыгоды, и наоборот. Польский выступ мог послужить плацдармом для вторжения вглубь как Германии, так и Австрии. Одновременно он же мог превратиться в оперативный мешок для сосредоточенных там русских армий в случае одновременного удара врага по его флангам со стороны как Восточной Пруссии, так и Галиции. Колебаниями между опасением таких фланговых ударов и стремлением использовать выгоды польского выступа во многом и определялись метания русской Ставки в указанный период.

В директиве Ставки ВГК от 18 сентября (1 октября) 1914 г. в первый раз говорилось о предстоящем вторжении «в сердце Германии» и о том, что предпринимаемые операции должны иметь целью подготовку необходимых условий для этого вторжения. 28 октября (10 ноября) была издана новая директива, предписывавшая занять выгодное исходное положение для «глубокого вторжения в пределы Германской империи» через Верхнюю Силезию. Наконец, 3 (16) января 1915 г. Верховный главнокомандующий утвердил разработанный генерал-квартирмейстером Ставки генералом от инфантерии Ю. Н. Даниловым план операций на 1915 год. Согласно ему, главный удар должен был наноситься на Берлин, а необходимой предпосылкой его осуществления выдвигалось предварительное овладение Восточной Пруссией.

Постоянная смена направления главного удара показывает, что все эти планы оставались во многом чисто теоретическими построениями. Русские армии в кампанию 1914 года ни разу не приблизились к тому, чтобы занять позицию, позволявшую приступить к практической реализации таких замыслов. Не в последней степени это, конечно, объяснялось противодействием врага. Но не будем строги к русскому командованию: его противник в 1914 году вообще не имел никаких далеко идущих планов ведения войны на Восточном фронте! Действия германского командования в этот период не выходили за рамки активной маневренной обороны и срыва русских замыслов.

Сочетание оперативных мероприятий той и другой стороны привело в 1914 году к двум крупным сражениям на территории русской части Польши: Варшавско-Ивангородскому (29 сентября – 26 октября) и Лодзинскому (29 октября – 15 ноября). И оба завершились тактическими победами наших войск. В последнем сражении немцы, стремясь охватить сразу две русские армии, сами попали в окружение полутора своими корпусами. Только благодаря нерасторопности русского командования, не ожидавшего то ли такой оплошности немцев, то ли такой удачи для себя самого, немцам удалось выйти из окружения. Правда, они потеряли при этом до 40 тысяч человек[24 - А.М. Зайончковский. Ук. соч. С.306.]. Однако перевести эти тактические успехи в стратегические русскому командованию не хватило сил или умения.

Одновременно продолжались в целом удачные для русских войск бои в Галиции. В конце года наши завязали борьбу за Карпатские перевалы. В крепости Перемышль была блокирована 140-тысячная австрийская армия (сдалась в марте 1915 г.).

В целом, стратегические итоги кампании 1914 года были более благоприятны для России, чем для ее противников. Русские войска, выровняв линию фронта, оставили крайние западные районы Царства Польского, но заняли всю Галицию и часть Буковины у австрийцев, а на северном фланге вновь вступили в приграничные районы Восточной Пруссии. Однако это был пик успехов Русской армии.

Восточный фронт занимал все больше места в оперативных планах германского командования. Активные действия Русской армии не позволяли немцам наращивать свои силы на Западном фронте. Если в августе 1914 г. на Западном фронте находилось 80 германских дивизий, а на Восточном – только 42 (из них 14 германских и 28 австрийских), то в декабре 1914 г. на Западном фронте стояла 81 германская дивизия, а на Восточном – 36 германских и 41 австрийская, т.е. всего 77 дивизий. В феврале 1915 г. число дивизий Тройственного союза на Востоке (91, в том числе 46 германских) впервые превысило их число на Западе (87). Планы германского командования на Востоке начинали обретать логичность и стройность: главный удар срединных империй должен был теперь обрушиться на Россию.

Тревожный набат для России еще раз прозвучал в феврале 1915 года. 20-й корпус 10-й русской армии был окружен немцами в лесах под Августовом и разделил участь 13-го и 15-го корпусов под Танненбергом. А командующий армией генерал от инфантерии Ф. В. Сиверс вскоре застрелился, как и Самсонов. Русские войска теперь окончательно оставили Восточную Пруссию, чтобы вернуться туда спустя лишь 30 лет.

Тем временем русское командование, не отказавшись от планов повторного похода в Восточную Пруссию, а оттуда на Берлин, пыталось угнаться сразу «за двумя зайцами». Утвердив план генерала Данилова, великий князь, однако, одобрил и замысел главкома Юго-Западного фронта генерала Иванова, заключавшийся в переходе через Карпаты на Венгерскую равнину. Причину этому можно усмотреть лишь в том, что Ставка любой ценой цеплялась за последний шанс нанести врагу чувствительное поражение. Выбор удара вглубь Австро-Венгрии не в последнюю очередь определялся политическими соображениями (вернее, иллюзиями), о которых будет сказано дальше.

Разбрасывание русских сил на нескольких направлениях облегчало врагу парирование наших ударов. Возможно, что их сосредоточение в каком-то одном месте, наиболее уязвимом для противника, привело бы к более ощутимым результатам. Но такое направление надо было суметь правильно избрать. Меньше всего мишенью главного удара мог служить географический пункт, будь то Берлин, Краков или Кенигсберг. Еще Карл Клаузевиц в начале XIX столетия учил, что объектом военных операций должна быть армия, живая сила противника. Можно сказать, что германский фронт не имел таких очевидных уязвимых мест.

Наступательные операции Русской армии в начале 1915 г. только истощали ее боевые запасы, не приближая к победе. Стратегия русской Ставки в этот период была поведением зарвавшегося игрока. Давно было ясно (но только не великому князю и начальнику его штаба!), что до начала летней кампании сокрушить противника уже не удастся. А раз так, то Русской армии придется вести стратегическую оборону при хронической нехватке боеприпасов. Германское командование отчетливо видело этот приближающийся кризис нашего фронта и намеревалось сполна им воспользоваться.

Рухнувшая надежда на «братьев-славян»

Колебания русского Верховного командования в 1914 – начале 1915 гг. в вопросе о том, кому наносить главный удар – Германии или Австро-Венгрии, вызывались не только стратегическим недомыслием, но и политическими иллюзиями.

Надежды вывести из войны Австро-Венгрию отдельно от Германии были несостоятельны. То, что в конце войны Австро-Венгрия подписала перемирие на восемь дней раньше Германии, вызывалось совершенно новыми условиями, а именно революцией в обеих этих странах. Но революция, подобная происшедшей там осенью 1918 г., была совершенно невозможна в 1914–1915 гг. Тем более немыслимо, чтобы катализатором такой революции стала царская Россия.

Военный разгром Австро-Венгрии отдельно от Германии был неосуществим. Аналогия с Францией и Россией, которые могли быть разбиты отдельно друг от друга, тут совершенно не проходит. Обе немецкие империи составляли одно геополитическое целое в центре Европе (их и называли часто блоком Центральных держав или срединных монархий). Германские войска, пока их самих не коснулось революционное разложение, в любой момент могли эффективно «подпереть» фронт своего союзника, что они и делали до 1918 года.

Политические иллюзии русской Ставки были навеяны почти столетием существования панславистской доктрины. Надо заметить, что долгое время панславизм имел главным образом либеральное и даже революционное содержание и потому не пользовался благосклонностью русской монархии. Отношение царского двора к этой доктрине всегда оставалось более, чем сдержанным. Однако с началом Первой мировой войны самодержавие решило осторожно использовать это идейное оружие из арсенала своих внутренних противников, благо те объявили «единение с властью до конца войны». Эта трансформация панславизма совершилась, впрочем, не в одночасье, но здесь нет возможности подробно рассмотреть эволюцию данной доктрины.

Применительно к реалиям Первой мировой войны иллюзия панславизма означала, что славянские народы Австро-Венгрии – чехи, словаки, русины, поляки Галиции, хорваты, словены, сербы Воеводины и Баната – восстанут против власти династии Габсбургов при первых же неудачах ее армии. И с восторгом встретят армию русского царя как свою освободительницу. Такая иллюзия не учитывала того, что для католических народов – чехов, словаков, хорватов, словен – православная Россия была более чужой и непонятной страной, чем католическая Австрия, а поляков и вовсе разделяла с русскими многовековая вражда.

Более реальные надежды могли быть связаны с использованием национальных доктрин самих славянских народов. В ту пору среди них были популярными идеи образования федеративных славянских государств – Югославии и Чехословакии. Они и осуществились по итогам Первой мировой войны. Однако Российская империя ни разу не высказала своего официального отношения к этим доктринам.

От проявления симпатий к России славян Австро-Венгрии удерживало знание о том, что все местные славянские языки, кроме русского (т.е. польский и украинский; последний официально именовался даже не языком, а лишь «малороссийским наречием»), находились в Российской империи под фактическим запретом. Славянские области Австро-Венгрии обладали той или иной степенью автономии, и их жители могли сравнивать свое положение с унитарным централизованным устройством Российской империи. Словом, Российская империя в отношении к «своим» славянам ничем не отличалась в лучшую сторону от Австрийской империи, и народам последней это было хорошо известно.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
3 из 8