Ночной Странник

Жажду коня.

Мечтаю о коне.

У меня есть только мачете – солидный плот я буду строить неделю. Быстрее добраться до места пешком.

Я марширую между камнями и со скуки визуализирую коня. Элемент позитивного мышления. В уме слышу цокот копыт и фырканье, вижу, как он несется рысью, вскидывая ноги, с развивающейся гривой.

Конь. Царство за коня.

На закате над рекой встает туман. Мглистые полосы и клубы; при виде их сердце мое начинает биться сильнее, но это просто вечерние испарения. Нет резкого понижения температуры, нет галлюцинаций.

Я нахожу поросшую травой вершину и строю себе шалаш на берегу. Связываю верхушки невысоких деревцев и привязываю их к изогнутому стволу растения, похожего на вербу, а потом обкладываю крышу игольчатыми ветками. Слой таких же веток я укладываю на полу шалаша.

Будь у меня хотя бы кусок моего парашюта… Что это была бы за палатка!

Через час перед шалашом полыхает огонь, кипит вода во фляге и дымится «Вирджиния» в трубке.

На берегу, вокруг моего лагеря, натянуты веревки, на которых позвякивают металлические фрагменты снаряжения. Примитивно, но, может, никто не сумеет приблизиться ко мне, пока я сплю.

Вокруг тихо. Неестественно тихо и пусто. Лишь порой плеснет вода да прокричит некая птаха. Я ловлю себя на том, что говорю сам с собой.

Пожалуй, я никогда не был в одиночестве так долго. Дома даже одинокий человек постоянно слышит разговоры. Говорят предметы, домашняя техника. «Ключи! Не взяли ключи!» – кричит чип, впаянный в куртку, когда выходишь из дому. Говорит дом, холодильник, телевизор, машина.

Когда я был маленьким, все эти вещи пытались еще и воспитывать человека, а не только следить за ним. Такие были времена. «Это четвертая банка пива! – ругал моего отца холодильник. – Одно пиво – это один процент алкоголя, эквивалент двадцати пяти сотых грамма чистого спирта! Даже такое количество может быть опасно для здоровья!» Можно было с ума сойти. Особенно посреди ночи. Поэтому отец заклеил пленкой штрих-коды на продуктах, и холодильник не мог подсчитывать для него холестерин, сахар, триглицериды и проценты алкоголя.

На ужин я жую сухую колбасу с сухарем, запиваю водой с медом и ракией. Смотрю на костер. Потом – в наконец очистившееся небо, полное чужих звезд, рассыпанных в беспорядке, как горсть пепла.

Где-то там острова Сплитского залива, горы Истрии, озера Мазурии и Карелии. Мой тройной дом. Гвар, Вроцлав и Турку. Мои города. Где-то там. Где-то там, через черную дыру в космосе плывет «Манта», а на ее борту – рыжая Дейрдре из Дерри возвращается домой.

Где-то там.

Я засыпаю, завернувшись во влажный плащ и глядя на угли костра. Вижу сны о лошадях.

* * *

Будит меня звук взрыва. Внезапный грохот, который прокатывается эхом по горам. Отличный от треска молнии, особенно учитывая, что утреннее небо не предвещает грозу.

Я выскакиваю из шалаша, будто пружина.

Продираюсь между деревьями в сторону, откуда донесся звук: осторожно, с мечом в руках. Бледный рассвет, мокрые ветви хлещут меня по лицу. Тут буквально нет ничего, что могло бы взрываться. Первое, что приходит в голову, – это какой-то фокус ван Дикена. Человек с Земли мог бы устроить взрыв, задумай он это сделать. Если нашел где-то селитру, серу, древесный уголь – мог бы сделать порох. Неважно зачем, важно, что он здесь есть.

Я ищу дым, воронку в земле, хоть что-то. Но не нахожу ничего и, замерзший, возвращаюсь в лагерь.

День начинается с отсутствий.

Прежде всего, не хватает зубной пасты. Не хватает мыла. Крема для бритья, одеколона.

Я отказываюсь от бритья. Щетина царапается и чешется, но мне неохота пользоваться архаичной бритвой в форме полумесяца, что спрятана в кожаном чехле.

Таинственный грохот не дает мне покоя. Решаю еще раз обыскать окрестности перед выходом.

Не хватает капучино, гренок и паштета из тунца или салата из осьминогов, такого, как подают в ресторане «Реди Марэ».

Зато есть горячая вода с растворенным шоколадом, полоски сушеной говядины и кусок халвы.

После купания в ледяной реке и мытья пеплом я становлюсь озябшим и мокрым, но не чистым.

А потом, когда пакую свое добро, докучает еще и то, что у меня нет коня.

Прохожу едва десяток метров и вдруг натыкаюсь на нечто, что может оказаться следом от того взрыва. Круглая проплешина странно поседевшей травы, тщательно очищенная от кустов, раскиданных вокруг, – но нет ни воронки в земле, ни следов воздействия температуры. А посредине я вижу коня. Таращусь на него в остолбенении, уверенный, что это галлюцинация. Он большой, почти два метра в холке, и шерсть странной полосатой масти, как у тигра. Стоит на идеально круглой полянке, вырезанной посреди карликовых сосенок, словно кто-то поставил там гигантский стакан.

Я отстегиваю ремни, очень медленно кладу на землю багаж и седло. Мне становится горячо. Вся упряжь у меня в одной из сумок. Лихорадочно пытаюсь вспомнить, куда я подевал веревки. Откидываю лямки, медленно роюсь в самых разных предметах, не спуская с животного глаз.

Конь неуверенно пританцовывает на странной полянке, в кругу поседевшей, пригнувшейся к земле травы. Я медленно протягиваю ладонь и дотрагиваюсь до нее. Стебли примяло, словно тут делали таинственные круги на полях, однако они замерзли и покрылись изморозью. Трава хрустит под трехпалыми копытами, будто стекло. Такой круговой заморозок с конем посредине.

Похоже, он так же удивлен и охвачен паникой, как и я. Прижимает уши к голове, издает странные ворчащие звуки. Не знаю, что они значат, – меня учили на нормальных, земных конях.

Наконец я нахожу веревку и делаю петлю на одном конце, после чего продергиваю остальную часть сквозь нее и делаю лассо.

Животное издает нервный пронзительный визг и отскакивает чуть в сторону, но лишь на край поляны, словно опасаясь ее покидать.

Мы кружим, как по арене. Я – медленными, почти гипнотическими шагами, одновременно сворачивая веревку широкими петлями, ровно, виток к витку, так, как меня учили. Петлю на конце широко растягиваю и укладываю в пальцах так, чтобы можно было выполнить широкий круговой жест над головой и бросить. Конь не спускает с меня глаз, подергивая боком и стараясь держаться на дальней дистанции.

Это не дикий конь. Кто-то обрезал ему рога – коротко; может, не настолько, как это сделал бы я, но все же. На боку виден выжженный знак: круг, прорезанный вертикальной линией, похожей на греческую фиту. У меня нет времени исследовать полянку или задумываться, откуда та взялась. Нынче важнее конь. Если уж судьба, бог или местные божки дают мне в руки сокровище, я не намерен его упускать.

Все время я ласково приговариваю: по-хорватски, по-польски, по-фински и языком Побережья. Он прядет ушами и слабо порыкивает, но не позволяет мне подойти. Меня учил индеец. Дэнни Три Пера. Заклинатель коней из Вайоминга. Учил терпению и умению вкрасться в доверие к зверю, пониманию сложной психики стадного животного.

Животного с Земли. Кроме того, у Дэнни было время. Много времени. Океан времени. Он мог позволить себе терпение. А у меня времени нет.

Мы кружим по полянке. Я не знаю, как долго. Тут необходимо терпение.

Мне необходима помощь.

* * *

Он мог быть уверен в броске. Цифрал вырисовал в его поле зрения картинку траектории, по которой полетит петля, в зависимости от положения руки и напряжения мышц. Просвечивающая кривая плавала вверх-вниз, порой накладывалась на конскую шею, а порой уходила в сторону.

Драккайнен сконцентрировался, веревка со свистом кружила у него над головой. Конь мотнул по-собачьи головой и ощерился.

Но, похоже, решил просто сбежать из круга. Вуко двинулся боком, чтобы перекрыть ему дорогу к реке и тракту.

– Хороший конек… Очень, очень хороший конек, – бормотал он, решительно и ласково попеременно. Решил, что больше нечего ждать, и бросил. Лассо свистнуло в воздухе, как змея. Конь прижал уши и рванул внезапной, панической рысью прямо на Странника.

Рывок едва не вырвал ему запястье. Что хуже, сотрясение отдалось еще и в щиколотке, Драккайнен упал на землю. Животное, перепуганно визжа, поволокло его по мокрой, покрытой тающим инеем траве, стараясь, похоже, добраться до дороги, а это означало бы, что Вуко придется волочиться по камням и скалам.

Он подтянулся на веревке, насколько сумел, после чего ослабил ее, стараясь выбросить ноги вперед. Рывок поставил его на ноги, но через миг он снова упал на живот.

Спасло лишь то, что придушенный скакун решил приостановиться на миг, встать дыбом, а потом встряхнуться и ослабить петлю.