Немецкий брульон

Цимус волшебной кур–травы продолжает работать.

БИ: «На коленках можно. По переменке!»

КЕ: «Да уж, отличный выйдет сюжетик. Да только–вот мальца испортите: не пристало ему такие взрослые игрушки блюсть…»

– Кирюха, звони Ксане, согласуем! Вы же махом сделаете визу, так? Вы же, вот же, её сейчас же…

– У меня Шенген на три года, да я не могу, – отнекивалась Настя. – Муж у меня, понимаете–нет? Недавно возник.

НА: «Ну ты дура Настька! Такая халява раз в жизни бывает.»

– У меня бабло на телефоне крякнуло, – солгал Егорыч, фальшиво нажимая кнопки. – Слышишь, как пыщщит!?

***

Не вышла поездка у Насти.

***

– Знаете, наверно, такой город Угадай, – выговаривала Настя охраннику, – богатый регион! Уголь копают, золото моют. А это их лучшие… ну, это… архитекторы. Они практики! Не управленцы. Собрались в прогулку по Европе. На месяц. Это здорово! Я честно… я завидую.

– Про каски шахтёрские знаем, про город–то, может и слыхивали. А вот про таких архитекторов, – поди, интеллектуалами себя кличут, – не очень.

Бурчал, взятый за живое, старик.

– И вытирать полы опосля их не буду. Хоть убейте меня. Вызывайте техничку. А я всё равно доложу шефу. Так дело дале не пойдёт.

– Наверно, так у сибирской интеллигенции принято, чтобы босиком – соображала кажется пуританка, точно чистюля, сто процентов девушка–москвичка. – У них тайга, медведи, и городская трава по колено.

– Не знаю, не знаю. У нас не так. Тут Москва и приличный асфальт.

– А клиенты эти… ну вы посмотрите, они такие оригинальные. Даже комичные… Угадай–городчане… Предлагали трубку покурить. С собой звали…

Хмыкал дедушка. Хохотала ртом голова: не из ушей звук.

– Ага. С этими хлыщами! Прохиндеями. Пьяницами. Ха–ха–ха! Насмешили!

– Ещё немного и я бы согласилась… возможно. Люблю романтику… и неожиданности разные. И Настя протёрла нос гипсовой богине. – Простыла бедненькая. Холодно ей у нас.

Нос (от Минервы что ли) установлен при входе. Как символ познания мира. Методом сования любопытных носов куда–либо, например, в заграницу.

– Евсеич, ну согласись. Они ведь такие любопытные… И смешные! Положительно: они добрые люди! Вот передумайте своё первое впечатление! Пожалуйста!

– Ага, «тупой и ещё тупее».

– Я видела это кино. Смешное.

– Ну вот, так оно и есть.

– А Вы, Евсеич, простите меня, разве в студенчестве босиком не бегали? Вспомните!

– Я в эти годы по Гулагам развлекался, – поскромничал Евсеич, и проверил оловянную пуговицу на прочность пришития. – Вот же старая, говорил ведь: поднови френч!

***

Заверещали пружины выхода в свет.

– Мог бы подождать за дверью со своими мокроступами, – возмутился Егорыч, выйдя из умного тревела, – что они о нас подумали?

– Мебель не ломай! Побереги силушку для Варшавы.

– Сам бы помог, а я с бумагами.

– Печати веса не весят!

– Плевать. Ты сибирякам масть порушил. Чё вот попёрся! Я бы один…

– Оплочено всё, – ответил Бим, – и терпенье, и за ковёр тоже. Я что, под дождём должен мявкать? Я кошка тебе?

– Кот весенний, да. Марки манул.

– Ага, заманул, понимаю… Киску эту… Они, черти, кланяться нам должны… Москвички, бля. А, если совсем по–приличному, то коньячку налить и в диванчик усадить.

– Усадили, чего ещё?

– Про кожаный говорю.

– Не говорил.

– Ну, думал.

– А с чего же бляди? У них работа такая… ясная. У неё, у Настьки… Чай предлагали, чего ещё?

– А с того и должны. Правила вежливости.

– С кофейком и пирожными? С лимончиками? В кожаный диванчик? Хе, с подушечками? Одеяльца пухового? Обогреватель под пятки, да?

– А хотя бы и так! Не диспансер…

– Может, девочку на диванчике? Может, гондончик на золотой тарелочке?

– А ты как думал!

– Ну, даёшь!

– Ха–ха–ха.

– Диспансер. Бывал что ли там?