А слона-то я приметилъ! или Фуй-Шуй. трилогия: RETRO EKTOF / ЧОКНУТЫЕ РУССКИЕ

Починил машину все тот же вездесущий герой и испытатель всего неизведанного.

Перебарывая страх преступника и заранее гордясь величием будущего апофеоза, Михейша велел отцу засунуть загнутую крючком проволоку в выхлопную трубу и там как следует повертеть.

Из глубины трубы посыпались черные остатки мексиканского земляного корня. Раздробленной проволокой органики набралась ровно трехлитровая склянка.

Дедушка удивился, виду не подал, но, судя по последствиям, немало разгневался.

Поняв причину засорения, вслед за Иваном Федотычем осерчало и Михейшино Отчество.

Есть в таком виде картошку Михейша категорически отказался.

Наказанием для физического естествоиспытателя стало заключение его на дальний сеновал, и, как следствие любого особо вредного заточения, оставление преступника без обеда и ужина.

Но Михейше, по правде говоря, скучно на сеновале не стало.

Во—первых, там его ждали недочитанные и недосмотренные с минувшего года книжки с заплесневелыми изнутри и пиявочно пахнувшими картинками рыцарей, их невест и замками Синих Бород с оборотнями в виде кошаков и волчар, с Красными Шапочками и ужасными горбунами Квазимодами. Там бегали, копошились безымянные гномы, вредоносные и танцующие в приличных германских дворцах злобные карлики, зубатые, стальные и раскрашенные под Хохлому деревянные Щелкунчики.

Во—вторых, редкое сено прошедшего собирательного сезона обнажило щели в полу. Сквозь них прекрасно было видно нижних, таких же несчастных, как Михейша, заключенных обитателей.

В—третьих, надеясь на совесть воспитанного узника, и в естественной спешке надзиратели не убрали с сеновала хлипкую шаглу[35 - Лестница в одно бревно со ступенями—вырубками.]. Пользуясь этим обстоятельством, Михейша незаметно слетал в надворный туалет, который правильней было бы назвать «огородным». И, после его использования (в виде рисования очередной зловредной, желтоватой черты на щербатых досках) изловчился опустить внутренний крючок в петлю.

Отчего туалет – а он в целях экономии места в придомашней яме был предназначен для летнего употребления – стал для невежд Дома временно недосягаемым.

Дед Федот, вернувшись с папой Игорем с верховой прогулки на ожившей и повеселевшей, радостно тарахтевшей на буераках Пони, первым обнаружил этот редкостный казус.

Он тут же возмутился и от естественной необходимости, придерживаемой в пути, нарушил им же заведенный строгий распорядок применения летнего и зимнего туалетов. Он помчал в сенки первого этажа, впрок сбросив подтяжки и судорожно дергая заевшую застежку брючного ремня.

Успел Федот Иванович секунда в секунду. Чему, с одной стороны был рад, а с другой стороны – отчего же такая несправедливость! – в назидание отроку добавил лично от себя сроку.

Мамке и бабуле велено закрыть плаксивые рты и на Михейшины призывы к доброте и всепрощенческому настрою не поддаваться.

И, все—таки – счел Михейша – коли уж на то пошло, приумноженный срок всяко лучше даже мелкой ременной экзекуции!

В—четвертых, уже ближе к закату, руководимая Николкой—пастухом, уставши надутым травой животом путаной иноходью приплелась с выгула любимая овечка Мица.

Преданная Михейше—Ромео Мица—Джульетта за сутки соскучилась по нормальному человеческому общению.

Любовная веточка Михейши кончиком доставала до Мицыных ушей, а если Михейша особенно старался, приплющивая живот к бревнам наката, – то до спины и хвоста. Мица радовалась щекотливым прикосновениям возлюбленного – пусть даже через растительный проводник, а не от теплой, как обычно, ладони, и не от затяжного поцелуя во влажный и трепещущий преданностью нос.

Джульетта оживленно скакала в загоне. Разворашивая солому и поднимая столбы пыли, она, как цирковая дама, поднималась на дыбы и громозвучно блеяла, готовая отдаться страсти настоящей.

Ее восторг незамедлительно передался крылатым подсеновальным друзьям, которые и оповестили жителей человеческого Дома о достаточности Михейшиного заточения.

***

Подарочную крысу, лягнутую полунасмерть Фритьоффской свиньей Марфой Игнатьевной, Михейша уложил в железную коробку от инструментов, просверлил в ней дырки для воздуха и припас для следующего дня. Ее следовало лечить парами бензина. Фритьофф утверждал, что от дышания и умеренного употребления бензина, который является лучшим продуктом цивилизации и, соответственно, лекарством для роста, крысы вымахивают до размеров собаки. А этот процесс требовал определенной конспирации и недюжинной подготовки.

***

– Бабуля, а я за летним сортиром отыскал золотую улитку, – поделился радостью амнистированный Михейша, войдя в дом чистым и свободным, честно отсидевшим свой срок, готовым к следующим приключениям.

Бабушка повертела живую находку. Панцырь неведомого существа тверд как камень, блёсток как кусок марсианского колчедана.

– Не знаю, внучек, такого зверя. Это как живой кристалл. Первый раз вижу и в книжках сроду такого не видывала. И не кричи так: всех окрестных чертей с соседскими домовыми соберешь. И не сортир у нас, а уличный безватер—клозет.

Михейша приуныл.

– Ты погоди и не плачь. Завтра дед отойдет от сегодняшнего, и тогда спросим. Сейчас и не вздумай подступаться. Или в «Насекомом энциклопедии» пошарься… но не сегодня, разумеешь? А в дедовых стеклянных ящиках – насколько я помню – такого чуда нет. Может, он будет находке даже рад.

Михейша вовсе не хотел отдавать находку деду – а вдруг он возьмет, да порежет улитку из познавательного интереса, или проколет булавкой, как делал с красивыми жуками и бабочками.

«Зверя» между делом показали всем присутствующим гостям, в том числе попу Алексию, пришедшему с Бернандини нумер один бис на запах вечернего застолья в расшитой рясе, с кучей нагрудных бряцалок, для которых у обыкновенного, без усердия верующего человека, даже названий не найдется. Показали двоюродным сестрам и братьям, прочим домочадцам, включая отца и маму Марию. Посмотрел Макар Дементьевич Фритьофф, помямлил, попытался приклеить улитке свиное происхождение. Замолк, почуяв недостаток научной аргументации.

Прочий взрослый народ удивился, молодые пришли в восторг.

Забежал Шишок, залез к кому—то на колени, ткнул в золотоулитку мокрый нос, чихнул, испустив соплю, и брезгливо отпрыгнул. Улитка пощекотала его крылом и матюгнулась по—кошачьи. Никто этого не заметил. А Шишок не пожаловался.

Толкового в итоге никто и ничего не высказал.

Единственно благоразумный и покамест трезвый отец Алексий высказал мысль о божьей выдумке и тут же хульнул Дарвина вместе с его антибожественным промыслом. Намекнул о месте Дарвинских книжек и выдуманных им впрок животных в инквизиторском костре. Вспомнил расчудесно безобразный кабинетный портал и заочно отжурил деда. Приготовился раскладывать по лавкам грешных домочадцев, дабы посечь антиеретиковой хворостиной, но, глянув на предложенный самоделошный кагор, тут же спустил дело на тормозах.

Михейша нашел спичечный коробок и – от костра подальше – сунул туда не открытую пока апологетами эволюционной теории живую драгоценность.

Ночью улитка легонько потрескивала панцирем, и будто бы даже разговаривала со сладко спавшим Михейшей.

– Михейша, Михейша, ты спишь? Спи, родимый, спи крепче – нашептывала она голосом отца Алексия и Макара Фритьоффа.

– Улитка! Драгоценная моя диковинная Улиточка, высунь рожки, – пропел Михейша с утра, вынув коробочку из—под подушки. И…

Ой—и! Ужасное чудо! Миракль из мираклей! Коробка была закрытой, но золотой улитки и ее почкообразных рожек с волшебными, дополнительными черными глазками—шариками на концах их и след простыл!

Черная полоса расширилась в жизни юного отрока.

Соленое море потекло по ступеням, залило этажи, выплеснуло во двор.

***

Вот еще один важный факт, без которого, пожалуй, не двинулось бы дальнейшее повествование об упомянутой мимоходом штукатурке – а во всем нужен порядок. Забытый уже читателем гладиолусный кронштейн—вешалка родился из—под резца дедушкиной вертельной машинки с ножным приводом.

Вертушка достойна отдельного описания. У нее четыре скорости, масляная подсветка на кронштейне, который можно было переставлять по усмотрению, смазочные отверстия и специальные пипетки с принципом Паскаля, медные рычажки и живовертящиеся подписанные ручки, зубчатые, сверкающие качественной новизной передачи. Стальной каркас, прутья, ремни – всё забугорной пробы.

Вешалка же пришпилена к стенке внушительным гвоздем с пирамидальной шляпой. Стены, защищающие оригинальной архитектуры фамильный дом, при строительстве первоначально начали складывать из местного крупноразмерного камня. Хватило этого материала только до низа окон. А далее на каменоломне завалило десяток рабочих, пришли люди с главной конторы, с полиц—управления, и опечатали прибыльное дело. Поэтому камни, набираемые из запасов, сперва измельчали, а полумансарда вообще слепилась из бревен.

Для целостного вида дерево оштукатурено снаружи, а заодно изнутри папиным русско—авосечным способом.

Михейшин папа вечно занят другой работой. Домашние дела он делает наспех. Он – важный инженер шахтовой котельни.

Потому гвозди бьются им с одного удара. Если не считать тех двух—трех, что, согласно закону вредности, завсегда попадают по пальцам и надолго чернят ногти.