Пять фотографий из Великого Новгорода

– Что тут? Библейские сюжеты? Про человека новгородского, конечно, ничего?.. – деланно вздохнул Марк.

Зоя снисходительно улыбнулась и продолжила:

– В основном тут новозаветные сюжеты, есть и несколько ветхозаветных, например, «Сотворение Евы». Это редкий сюжет. По крайней мере, мне известно только о двух таких изображениях – здесь, в Новгороде, и в Sainte Chapelle в Париже. Рядом с ним – фигурки двух мастеров, отливших эти ворота в Европе. И новгородский мастер Авраам, который собрал и дополнил врата – а их ведь привезли как пазл, разобранными на куски, – изобразил себя и даже подписался под своей работой…

– Я думал, средневековые люди были несколько скромнее, – с иронией заметил Марк.

– В чём-то были скромны, в чём-то – нет, – рассмеялась Зоя. – Вот сейчас внутрь зайдём, увидите, сколько в Софии надписей, которые оставляли там люди. Не стеснялись писать свои мольбы к Богу, иногда выцарапывать какое-то подобие дневниковых записей, некоторые даже вступали чуть ли не в письменные перепалки друг с другом прямо на стенах храма.

– И сколько они там… нацарапали?..

– Сейчас говорят о примерно 800 надписях. Конечно, глубоко исследованы не все, но я вас уверяю, вашей там нет. Уж о такой бы знали и говорили все. Но если вы уж взялись за эту тему, то просто обязаны понять, что это такое – софийские граффити.

И Зоя подхватила его под локоть.

Они поспешили к входу в храм. И пока шли, за эти пару минут, Марк успел додумать мысль, которая пришла к нему несколько часов назад, но всё не могла окончательно оформиться. Каким разным, выходит, может быть город, казавшийся безнадёжно скучным. От типового – к уникальному, от будничного – к торжественному, от – функционального к божественному…

И это он ещё почти ничего не видел. Как тут уложиться в три дня, да ещё и задание выполнить.

В соборе было немноголюдно, но в атмосфере отчего-то ощущалась суета. Этого Марк не ожидал: заходя в тысячелетний храм, заранее настраиваешься на сдержанное безмолвие. И хотя местный влажноватый воздух, действительно, наполнен спокойствием, чувствуется, что здесь параллельно идёт и мирская, обыкновенная жизнь, будто напоминая: да, в первую очередь София – православный храм, но он открыт и для тех, кто пришёл сюда не для молитв. Через минуту Марк понял, в чём дело.

В нескольких метрах от него пожилые хлопотливые служительницы сворачивали в аккуратный рулет бордовый узорчатый ковёр. И хотя руки напарниц работали сноровисто, давалось им это, видимо, нелегко. В какой-то момент, разогнувшись и потерев поясницу, одна из них обратилась к Марку:

– Молодой человек!..

– Я? – спросил Марк (когда в храме к тебе обращается бабушка, становится как-то не по себе).

– Ты, ты… Слушай, хороший мой, не в службу, а в дружбу: заверни ты ковёр до конца, а потом отнеси, куда надо, я тебе покажу. Увозить его куда-то собрались, в чистку, что ли… Мы с Ниной Георгиевной с этим ковром уже измучились!..

Марк оглянулся на Зою, но она только кивнула: мол, иди. Будто бы уже была свидетелем подобных сцен.

Выполнив поставленную задачу под взыскательным взором Нины Георгиевны и бабки Натальи (так велела себя называть обратившаяся к нему женщина), он осмотрелся в поисках своей спутницы.

– Да недалеко она ушла, голубушка-то твоя! – отреагировала суетливая бабка Наталья.

– Эммм… Не голубушка она мне, просто знакомая, – смутился Марк.

– Да? – удивилась бабка Наталья. – А я на вас смотрю и думаю: какая хорошая пара или, может, молодая семья… Зоиньку-то я иногда вижу в кремле, хорошая девушка. И ты, видно, парень неплохой. Верующий?

Марк не нашёлся, что ответить, а бабка Наталья продолжала:

– У тебя бородка почти как у Ярослава Мудрого, а Зоинька так и вовсе вылитая его жена. Вот кино б снимали, вас бы можно было взять играть Ярослава и Анну… Ой, Анна же!.. Бери ведро. Пойдём на Мартирьевскую…

Марк опешил:

– Полы, что ли, ещё помыть?..

– Нет, полы не надо, надо Анну протереть, – деловито ответила старушка, потуже затягивая свою палевую косынку. – Как тебя зовут-то, милый?

Но ответ бабка Наталья, кажется, не собиралась слушать: она уже была впереди, энергично указывая Марку при этом, куда нужно принести ведро.

Следующие несколько минут он наблюдал, как она протирает нечто вроде миниатюрного гроба, стоящего на небольшом возвышении. Чуть поодаль застыло несколько человек, которые ждали, когда Наталья окончит процедуру и позволит им «приложиться к мощам», как они это между собой называли.

Интересно, подумал Марк: для одних останки Анны – «предмет культа», как сказали бы в атеистические времена. А для бабки Натальи княгиня, помимо этого – будто хорошая знакомая. Неужели такое бывает: ведь Анна умерла тысячу лет назад. Настоящую тысячу лет назад – это не гипербола, убедился он, взглянув на табличку рядом с ракой святой.

– Анну, я смотрю, любят и почитают? – спросил Марк у бабки Натальи, продолжая искать глазами Зою. – Вы говорите, она была женой Ярослава Мудрого?

– Именно, – приосанилась собеседница. – Звали её Ингигерда, она была дочерью викинга, что ль, или как их там… Ярослав взял её в жёны. Ее православным именем стало Ирина. Очень уважали её и там, и здесь. Ирина родила Ярославу трех дочерей и семерых сыновей – среди них отец Владимира Мономаха.

– Подождите, а почему вы её теперь Ириной называете? Если она Анна?..

– В монастырь она потом ушла и приняла в постриге имя Анна, – покачала головой бабка Наталья. – Когда она умерла, Ярослав сильно горевал, и ничто его уже не радовало. Через четыре года и сам умер. Наверно, сердце не выдержало.

Она мелодраматично вздохнула и с чувством перекрестилась. Марк по-доброму усмехнулся, вдруг увидев в бабке Наталье черты своей покойной бабушки: в девяностые она с той же отдачей пересказывала ему бразильские сериалы.

Тут подошла Зоя. Прошептала:

– Бабка Наталья – хорошая, живёт Софией, здесь она – незаменимый человек. Но вот любит, да, экскурсантов к физическому труду привлекать…

– В этом что-то есть, – отозвался Марк.

– А святых у нас тут много, – продолжала Зоя. – Быть упокоенным в соборе – это знак особого признания. Но Валентин Янин, знаменитый исследователь истории Новгорода, считал, что не все святые, которые, как считается, здесь лежат, действительно находятся в соборе. С Анной тоже не так всё просто, как говорит бабка Наталья: если захочешь узнать подробнее, на тебя свалится масса противоречивой информации. Хотя, по большому счёту, я не думаю, что это важно для простых людей. Я сейчас не только о верующих, для которых мощи – это святыня. Для всех прочих – это ощутимое свидетельство того, насколько близко мы в соборе оказываемся к истории. Вообще, в Новгороде она не на страницах учебников, здесь история вещественна, она совсем рядом.

Теперь, показалось Марку, её голос звучал гулко и более объёмно:

– Это уровень пола XII века. Но что двенадцатый!.. Смотрите – это изображение Константина и Елены, датированное второй половиной XI веком. Древнее настенных храмовых изображений в России просто нет.

На Марка со стены южной галереи чуть грустно смотрели греческие лица первого византийского императора-христианина и его матери.

– Но они не имеют отношения к Новгороду, – удивился Марк. – Почему же они тут?

– Знаешь, сначала вообще мало кого изображали, – ответила Зоя, внезапно перейдя на «ты». – Через несколько лет или десятилетий после того как храм освятили, здесь, на южной паперти, изобразили Константина и Елену. Возможно, и в других частях собора были подобные одиночные изображения, но они не сохранились. А полноценный ансамбль росписей создали только в начале XII века. Но и от него за минувшие девятьсот лет остались только отдельные композиции.

Марк внимательнее вгляделся в хитросплетения оттенков: блеклые пудровый, серый, голубой… Он сделал несколько кадров. Древние стены не дарили пока оптимизма относительно «человека новгородского».

Бабка Наталья похлопотала: они оказались там, куда не пускают простых смертных. «Надеюсь, меня не уволят», – проворчала она, сопровождая их «к надписям».

– Я помню, что тебя интересуют надписи, – снова раздался Зоин голос. – Здесь их много. Я тебе уже говорила, что средневековый человек не считал вандализмом написать что-то важное на стене храма… Вот, смотри.

На розоватых цемяночных стенах – материковые очертания камней первоначальной кладки. Зоя захватила с собой лупу, и поэтому Марк мог внимательнее разглядеть тонкие острые буквы.

– Здесь много имён, – продолжала она. – Священнослужителей, чтецов… Но и обычные люди оставляли тут что-то типа автографов. Видишь, здесь хорошо сохранилась роспись: ранее она была прикрыта гробницей. Изображён апостол Пётр, и можно видеть три нацарапанные молитвы к нему. Две – написаны грамотно и даже, можно сказать, красиво. А третья – более небрежно, допущены ошибки, так ещё и автор подписался своим мирским, а не крестильным именем – Домашко Мыслятьевич. Но, что интересно, никто из новгородцев не задел нимб святого при письме… А вот – смотри. Люблю эту историю, она такая… человеческая и драматическая. Пишет человек: «Помоги, Господи, рабу твоему Твердиславу», а внизу уже его сын: «Тут писал Радко, сиротка Твердислава»…

– А это что за палка-палка-огуречик перечёркнутая?..

– Некто нарисовал этот рисунок под поминальной молитвой (видимо, изобразил умершего товарища), а кому-то ещё показалось это неуместным. И он подписал: «Отсохни у тебя рука!». Так что древние новгородцы тут не только молились, но и ссорились.

– Как в городских пабликах сейчас или на форумах? – улыбнулся Марк.

– Возможно. В любом случае, то, что люди писали на стенах храмов – это спонтанное, искреннее самовыражение, – согласилась Зоя. – Чем больше изучаю средневековых людей, тем отчётливее понимаю, что все мы одинаковые, по большому счёту. Что сейчас, что тысячу лет назад.

Они поднялись выше. Зоя рассказывала ему о глиняных горшках-голосниках, которые вмонтированы в стены и своды собора для акустики, о большом Успенском иконостасе, который на протяжении столетий дополняли и украшали многие новгородские владыки. Об иконе «Знамение» XII века, которая, считается, помогла новгородцам победить войска Андрея Боголюбского в 1170 году. О каменном Алексеевском кресте и об остатках престола начала XIII века, которые находятся под полом в алтаре…

В какой-то момент Марк перебил её:

– Вот ты так Новгород любишь и о Софии столько знаешь. А сами-то новгородцы в курсе, какое сокровище им принадлежит?..

– А оно всем принадлежит, – проронила Зоя.

Выйдя из храма, помолчали. Через минуту Зоя заговорила вновь, заставив его поднять глаза вверх:

– На кресте центрального купола собора сидит голубь из меди, это символ Святого Духа. Среди жителей ходила легенда, что голубь сел на крест и застыл от ужаса, когда увидел кровавую расправу Ивана Грозного над новгородцами. Во время Второй мировой в центральный купол попал снаряд. А испанцы, которые воевали на стороне нацистов, срезали повреждённый крест и увезли к себе как трофей. В 2004 году, если не ошибаюсь, году его вернули в Новгород. Сейчас древний крест – внутри собора, а здесь – его копия.

– Надеюсь, больше ничего трагического с Софией не случится, – поджал губы Марк.

– Если «человеки новгородские» позаботятся, – улыбнулась девушка.

– Или «новгороднутые»… – подмигнул Марк.

– Или так, – подхватила Зоя. – А про софийскую звонницу ты что-нибудь слышал?

Он развёл руками, а через пару минут, при первом взгляде на неё, сказал:

– Она похожа на какой-то терем из сказки. Только с колоколами…

– Это далеко не первое сооружение для подвески софийских колоколов, но при этом – самая древняя звонница, которая сохранилась в стране, – сказала Зоя. – Основа нынешней постройки – это середина XV века. Летопись сообщает, что её возвели взамен прежней, которую размыло Волховом. Да-да, когда-то Волхов был совсем не таким мелким… Звонницу перестраивали не один раз, и вид, близкий к нынешнему, она обрела в начале XVIII века. В конце XIX века, гуляя по Новгороду, звуками Софийских колоколов вдохновлялся юный Сергей Рахманинов. И не зря ценители его музыки отмечают удивительную «колокольность» многих его произведений.

– А эти стоящие внизу колокола древние? Или это копии?..

– Старейший здесь – подарок Бориса Годунова. Конец XVI века. Он – самый миниатюрный, «всего» 50 пудов1.

– А самый большой?

– Сейчас загуглю, не помню точно, но там какая-то космическая цифра, – схватилась за смартфон Зоя.

– 1614 пудов! – опередил её Марк. – Внутрь зайдём, поднимемся?..

Он предвкушал чудный вид на город.

– На город сверху лучше посмотреть с Боевого хода, – ответила Зоя.

Однако внутрь звонницы они всё же зашли. Там, потолкавшись среди туристов и осмотрев экспозицию колоколов, от совсем маленького в 1,5 пуда до 20-пудового, он убедился, что и здесь нет того, что он ищет. Но нельзя отрицать, что интересные истории были связаны почти с каждым экспонатом. Например, Чумной колокол 1554 года, который отлили для Знаменской церкви с молитвой об избавлении «от смертоносной язвы и напрасной смерти» – лютовала эпидемия чумы. Зоя заверила, что колокол с этой задачей справился.

На внутренней стене Марк заметил элементы древней декоративной отделки, но Зоя охладила его пыл: той самой фразы здесь точно нет…

Боевой ход

…– Так что там с вашими башнями? – допытывался Марк, обводя взором Новгород с Боевого хода.

– Их было 12. Три были полностью разрушены, остальные перестраивались не один раз. Спасская, Княжая, Дворцовая, Митрополичья, Кокуй, Покровская, Златоустовская, Владимирская, Фёдоровская, – перечислила Зоя. – Кокуй была смотровой. Есть версия, что такое странное название произошло от голландского слова «коке» – смотреть. А Спасская похожа на Пизанскую, она тоже наклонена, но не рушится. Но Пизанской с пиаром, видимо, повезло больше, чем новгородской башне…

– Ну, так-то детинец на московский кремль смахивает…

– Потому что его нынешний вид сформировался уже, когда Новгород независимым не был.

По одну сторону Марк увидел центральную аллею кремля, арку входа в кремль, несколько милых зданий. По другую – пляж, Волхов и какой-то древний архитектурный ансамбль, смутно знакомый по учебнику отечественной истории («Ярославово Дворище, – пояснила Зоя. – Его тебе ещё предстоит увидеть»). Сверху город казался ещё зеленее – даже задышалось глубже.

– Волхов делит Новгород на две части, – продолжала она. – Софийскую и Торговую. Жителей Софийской в древнем Новгороде называли «софияне», а жителей Торговой – «ониполовицы». По-древнерусски «та сторона» – «онъ полъ». Да и сейчас Торговая в речи часто оказывается «той стороной». Соединял стороны Великий мост. Он впервые упоминается в 1133 году. Жители разных районов города, которые в древнем Новгороде называли «концами», нередко устраивали на мосту драки. Изначально город делился на три конца, но Новгород рос, и постепенно сформировались ещё два. Торговая сторона делилась на Славенский и Плотницкий концы, а Софийская – на Неревский, Загородский и Людин или Гончарский. Концы обладали определённой самостоятельность, а жившие в них бояре боролись за вечевые должности посадников и тысяцких – отсюда и конфликты. Иногда они заканчивались драками на мосту или даже вооружёнными столкновениями.

– То есть на Торговой тоже много памятников? – нахмурился Марк.

– Даже не представляешь, сколько!..

Спустились. У Марка немного кружилась голова. Странно – не велика ведь высота. Раньше-то с каких только смотровых площадок не снимал…

– Прости, но мне пора, – сказала Зоя. – На самом деле, у меня поезд сегодня, а до него ещё пара дел.

Прежде он бы с лёгкостью на прощание обнял новую знакомую, но на этот раз что-то помешало, и он просто подал Зое руку. Она слегка сжала её.

– Жду фотку, – напомнила она.

– У тебя будут самые аутентичные височные кольца в мире, поверь мне! – рассмеялся Марк.

Он смотрел вслед удаляющейся девушке. Силуэт её, наконец, превратился в точку, а кремлёвского пространства вокруг словно стало больше.

Нужно было делать шаг вперёд. Или – назад, в ту страну, которой он никогда не знал?..

Надвратная церковь Сергия Радонежского и часозвоня

Интуиция подсказала ему, что необходимо вернуться в северную часть кремля. Вскоре он понял, что успел порядком устать. Сел на траву возле Корпуса Викариев – именно так GPS-навигатор назвал очередную точку, где Марк остановился.

Завибрировал телефон.

«Как вы? Как Новгород?»

Это был заказчик.

Марк сделал фото пейзажа перед собой и нажал на «отправить».

«Вы ещё мой институт снимите. Как он, интересно, сейчас выглядит? Как пойдёте по Софийской площади, пожалуйста, сделайте кадр».

Марк ничего не ответил, а про себя подумал: бред какой-то, где искать этот институт?.. И ведь не первый раз заказчик ему об этом пишет. Марка не покидало смутное ощущение, что он участвует в игре больного сознания заказчика и что, если посмотреть со стороны, положение его более чем идиотское…

Он обратил внимание на высокую, увенчанную куполом башню с часами. Её непременно нужно было сфотографировать, и, когда он открыл сумку, чтобы достать фотоаппарат, нащупал книжечку-путеводитель Каргера, которую подарил ему сосед по купе. Из неё Марк узнал, что башня называется «часозвоней» и возвели её в 70-е годы XVII века взамен рухнувшей предшественницы. Приглядевшись, Марк заметил небольшой крен и у нынешней часозвони.

Следом Каргер писал о надвратной церкви Сергия Радонежского, которая примыкает к ней с восточной стороны. Её построили в 1463 году (по другим данным, в 1459 году). Роспись, рассказывал Каргер, состояла из миниатюрных композиций, рассказывающих о жизни Сергия Радонежского. Большая часть фресок была снята со стен, до войны хранилась в собрании музея и бесследно исчезла в период оккупации Новгорода. «Фасады церкви Сергия и её верх подверглись серьёзным переделкам. На южном фасаде сохранился древний поясок из треугольных впадинок – излюбленный декоративный прием новгородских зодчих XIV-XV веков», – прочитал Марк.

– Вот, Мстиславчик, в этой церкви я и жила до 1947 года вместе с сёстрами Гиппиус, – услышал Марк надтреснутый старческий голос. – А кроме всего прочего, это древнейшая сохранившаяся надвратная церковь в северо-западной России.

Марк усмехнулся: вероятно, пока он работает над этим заказом, чудаки так и будут ходить за ним по пятам. Хотя то, что говорила старушка, было слишком даже для «этих новгородских эксцентриков», как он мысленно прозвал тех, с кем познакомился ранее.

Он прислушался внимательнее:

– Здесь всё было заминировано, – чуть картавя, говорила старушка. – Помню, мама говорила, что, уходя из Новгорода, немцы 13 тысяч мин. Но я, первоклашка, не вполне представляла себе, что такое мины. Представь себе, Мстиславчик, я больше боялась крыс. Их было столько!.. Бабушка купила котёнка – за немаленькие деньги, скажу я тебе, и только тогда весь этот крысиный кошмар закончился. Кошки были в городе ходовым товаром, ведь одни семьи жили в церквях, другие – в подвалах церквей.

«Мстиславчик» кивал чуть более энергично, чем требовалось. По всему было видно, что он слышит этот рассказ в сотый раз.

– Простите, вы жили в этой церкви? – не выдержал Марк.

Пожилая женщина ничуть не удивилась новому собеседнику.

– Наша семья несколько раз меняла место жительства, – невозмутимо продолжала она. – Сначала мы жили в комнате окнами на Софийский собор. Ну, а потом – да, вот в этой церкви Сергия Радонежского 1463 года постройки.

– Да, я слышал, что во время войны Новгород был полностью разрушен… – отозвался Марк.

– Когда Новгород был освобождён, пригодными для жилья было около 40 домов. На весь город, – добавила она и хотела сказать что-то ещё, но молодой спутник перебил ее, обращаясь к Марку:

– Простите, но, кажется, Валерия Константиновна устала, нам пора домой…

– Ну что ты, Мстиславчик!.. – возразила Валерия Константиновна. – Молодой человек искренне интересуется Новгородом, а мы его вот так бросим?!

«Мстиславчик» воздел глаза к небу.

– Мы жили в алтаре до 1947 года, на протяжении трёх лет – продолжала Валерия Константиновна. – Я была ребёнком, и до конца не осознавала, где мне приходится спать, есть, играть… Только когда стала взрослее, осознала: моя бабушка спала у алтарной фрески. Женщины – и в алтаре. Сейчас – немыслимо, тогда – обыденность… Мы делили кров с сёстрами Гиппиус. С известными представительницами дворянского рода. За участие в религиозно-философском кружке они были осуждены, прошли через тюрьмы и ссылки… Затем Татьяну Николаевну и Наталью Николаевну выселили из Ленинграда в Новгород. Наталья Николаевна была скульптором, а Татьяна Николаевна замечательно рисовала. Они были уже очень пожилыми… Во время войны сестры попали в концлагерь на севере Германии. В 1946 году они вернулись в Новгород. Работали в музее и жили в церкви Сергия Радонежского.

Внезапно гладь её речи прервалась неожиданным вопросом к Марку:

– Вы впервые в Новгороде? Ну, и как вы себя здесь ощущаете?

– Необычно, – отрапортовал Марк. – Особенно, как подумаю, что тут люди печки-буржуйки в алтарях жгли…

– Памятник Тысячелетию, конечно, уже рассмотрели детально? – допытывалась старушка. – А знаете, какая у нас была любимая забава здесь, в кремле?..

– У нас – это бабушка имеет в виду таких же, как она, детей, которые в 1944 году вернулись в Новгород из эвакуации, – вступил в разговор молчаливый «Мстиславчик». – Валерия Константиновна провела в Кировской области почти три года вместе со своими мамой и бабушкой…

– Вернулись мы уже в начале осени 1944-го, спустя более чем полгода после освобождения Новгорода, – продолжала Валерия Константиновна. – Нас встретили заросли иван-чая. Бабушка, помню, чуть не плакала, когда увидела, во что превратился город… Да и мне, признаться, было неуютно здесь. Не было ощущения, что я наконец-то дома, ведь домом-то я считала вятскую глухомань, куда меня, трёхлетнюю, привезли. Но вскоре мы обжились в новой обстановке. И нам, детям, конечно, было проще, чем взрослым. Так вот, про наши забавы. Главная была – играть в прятки внутри фигур, снятых с памятника Тысячелетию России. Восстанавливали его на наших глазах, и сделали это очень быстро. Довольно быстро застроили и город. А мы в кремле долго жили… Я уже уехала учиться в институт в Ленинград, а моя мама оставалась в кремле вплоть до шестидесятых годов…

Валерия Константиновна говорила как-то книжно, её речь казалась Марку не вполне живой. Прежде он выслушал бы подобные рассказы разве что из уважения к почтенному возрасту повествовательницы, а здесь возникло ощущение, что с ним говорит будто сам этот город, потому и вызубренная, рассказанная цветистым языком история казалась ему увлекательной.

Словно услышав его мысли, Валерия Константиновна с улыбкой резюмировала:

– Как видите, молодой человек, я и сама – тот ещё экспонат…

Марк загорелся – вдруг именно в храме, служившем некогда этой женщине домом, он найдёт то, что ищет:

– А войти-то в церковь можно?

– Нет, она не действующая, – ответил «Мстиславчик». – Жаль, конечно, потому что там довольно интересная роспись ХV века. С другой стороны, может быть, поэтому и не пускают всех желающих и службы не служат: церковь очень маленькая, а тут и народ, и жар от свечей, и всё прочее – сами понимаете… Правда, два раза в год, на Сергия Радонежского, литургию здесь всё-таки проводят, бабушка ходит иной раз.

Несколько раздосадованный тем, что в надвратную церковь попасть не удалось, но, всё же чувствуя необъяснимый подъем после общения с живым новгородским «экспонатом», Марк продолжил путь по кремлю.

Фрески храма Спаса на Ковалёве и мастерская Грековых

Не успел он обдумать очередную точку маршрута, как раздался видеозвонок. Увидел в тёмном экране свои подскочившие от удивления брови: звонила Зоя.

– Ты ещё в кремле? Где сейчас находишься? – спросила она.

Камера его телефона показала ей окружающую обстановку.

– Супер! – обрадовалась Зоя. – Видишь указатель «Мастерская Грековых»? Тебе – туда.

– А что там важного для меня?..

– Там буквально как пазлы собирают фрески из церкви Спаса Преображения на Ковалёве, – объяснила Зоя. – Это храм ХIV века в одном из новгородских пригородов. Во время Великой Отечественной  он был разрушен до высоты в пять метров. Росписи сильно пострадали от времени. Ну а война, казалось, нанесла просто непоправимый урон. Думали, и искать нечего в руинах, но в начале 60-х всё-таки начали проводить работы: а вдруг сохранились хоть какие-то фрагменты росписи?.. Супруги Грековы всю жизнь посвятили реставрации фресок этого храма. В мастерской и сейчас, после их смерти, продолжается их дело. Постоянно что-то новое открывается. Зайди, посмотри… Может, там ты сумеешь подобрать какой-то ключик?..