Пять фотографий из Великого Новгорода

Тут он заметил нового слушателя и жестом пригласил присоединиться. Марк подошёл ближе.

– Ну, вашим товарищам, – мужичок указал на семейные пары, – то, что я всегда про памятник рассказываю, я уже рассказал. Но кое-что и вам поведать могу. Вот знаете ли вы имя автора памятника, молодой человек? – с напускной строгостью спросил он у Марка.

– Знаю, но фамилию забыл… – пожал плечами тот.

– Микешин его фамилия – объявил «экскурсовод». – Он, кстати, скульптором не был. Он был художником, и исполнилось ему, когда он получил заказ на памятник, лет двадцать пять, причем работал он совместно со своими бывшими учителями… А зачем этот памятник тут вообще стоит, знаете, молодой человек?..

Марк внутренне злился на прицепившегося к нему то ли экскурсовода, то ли просто местного чудака – некогда ему было трепаться. С другой стороны, он всё равно с трудом понимал, какая точка в его маршруте должна быть первой – почему бы и не памятник Тысячелетию?..

Он ответил, что с удовольствием послушает версию рассказчика и добавил:

– Кажется, вы – замечательный экскурсовод.

– Ну что вы, – махнул рукой чудак. – Я экскурсоводом не работаю. Так, стою тут, рассказываю людям о том, что знаю и люблю. Пётр Алексеич меня зовут, как императора, кстати. Так на чём мы остановились… Я спрашивал вас: зачем был нужен памятник?.. Почему Александр Второй повелел его установить?

Марк мимикой изобразил нечто, что можно было толковать: а расскажите лучше сами. И Пётр Алексеич продолжил:

– Я так думаю. России к тысячелетию нужен был какой-то объединительный символ. Который породнил бы людей разных сословий и взглядов. Но устанавливать важный монумент в таком небольшом городе, где его и увидят-то только местные жители – как-то нелогично, на первый взгляд. Да и к тому же императору говорили: не так уж давно было восстание декабристов, а вы в некогда республиканском городе хотите поставить фактически символ России?! А если мятежники сочтут это сигналом к действию?! Конечно, мятежей император не хотел. Но показать, что Русь начиналась там, где собиралось вече, – было важно. Памятник Тысячелетию России – это не просто монумент к юбилейной дате, это памятник реформам Александра II, и, может быть, даже надежда на лучшее будущее – ведь тогда император верил, что самодержавие и гражданские свободы – позвольте мне так их назвать – можно совместить. Не все реформы Александра удались, а вот монумент в Новгороде получился уникальным. Других подобных памятников, которые были бы посвящены не одному человеку или событию, а целому тысячелетию истории, не существует нигде в мире.

Рассказчик сделал торжественную паузу.

– Почему у него такая форма? – спросил Марк. – Что это? Колокол? Шар-держава?.. В интернете по-разному пишут.

– И то, и другое.

– Ну, это прямо противоречие – вечевой колокол и самодержавный символ, – усмехнулся Марк.

– И что? Это же Россия, – возразил Пётр Алексеич. – Хотя… Мне нравится думать, что это скорее колокол. С одной стороны, колоколом звали на вече, как вы подметили, а с другой – памятник-колокол тут «звонит» о русской истории. Сверху, видите?.. Шар-держава, гигантский, в четыре метра, а очертанием памятник напоминает колокол. На втором ярусе – шесть эпох государства. Начиная с Рюрика и заканчивая Петром Первым. На третьем – важные фигуры истории, считай, летопись в лицах.

– На верхнем ярусе – это же Россия?

Марк поднял взгляд и продолжил:

– Я имею в виду, женщина в национальном костюме, которая преклонила колени перед крестом?.. Православие-самодержавие-народность, где православие вроде бы самое главное?..

Пётр Алексеич будто бы не услышал полуироничный вопрос Марка и продолжил свой рассказ:

– Рюрик смотрит на Киев, князь Владимир – в сторону Византии, откуда он принёс к нам православие. Петр I – конечно, на Петербург. Михаил Романов – на Запад, куда русские прогнали польских интервентов. Дмитрий Донской – на Орду. А Ивана Грозного, кстати, вообще нет. Посчитались с чувствами новгородцев… Ведь Иван устроил когда-то кровавую расправу над Новгородом. В первоначальном списке фигур не было Николая Первого. Ходят слухи, что сам Александр не хотел видеть на памятнике отца. Но свита и родственники были с ним не согласны, и так на памятнике появился и Николай Первый.

– А кого ещё не взяли на памятник, кроме Ивана Грозного? – спросил Марк, едва поспевая за энергичным рассказчиком, который предложил обойти монумент кругом.

– Много кого… Поэта Шевченко, актера Дмитриевского, даже флотоводца Ушакова… Нет и Андрея Рублёва, например, и зодчих Воронихина, Захарова… Наверное, кого-то из них не изобразили незаслуженно. Но это решал не один Микешин. Последнее слово было за царём, но Микешин собрал вокруг себя историков, писателей, в общем, большой круг людей разных взглядов, которые помогли ему составить список тех, кого мы теперь тут видим.

Впечатлённый необычным рассказом, Марк сделал несколько снимков и, хотя результата он ещё не видел, заранее был недоволен: как ни сфотографируй этот памятник, кажется, будто уже видел это изображение на магните чьего-то холодильника. Всё, что безжалостно тиражируется, однажды обесценивается… Но теперь монумент предстал перед Марком совершенно другим – не таким уж, может быть, и величественным он казался будучи вписанным в городской пейзаж. Зато за эти полчаса символ Новгорода стал ближе лично ему, а потому как будто ценнее.

– Скажите, пожалуйста, – обратился на прощание к Петру Алексеичу Марк. – А на памятнике нет ли каких-нибудь надписей? Ну, может, кто-то когда-то что-то нём выцарапал?..

Тот нахмурил лоб:

– Вот никогда я не любил журналистов.

– При чём тут журналисты?

– Несколько лет назад обнаружилось, что на памятнике выцарапано одно неприличное слово… Ну, вы понимаете. Причем написали его давно… Да что написали – можно сказать, практически отлили в бронзе! Но, если честно, я не уверен, что это слово там вообще было – может, его просто хотят там видеть? Я уж не знаю, как эта информация просочилась в СМИ, но всякие там блогеры и журналисты хором начали писать: дескать, в Новгороде на памятнике Тысячелетию такоооое написано!.. Тьфу ты.

– И всё? Больше надписей никаких?.. – допытывался Марк.

Собеседник посмотрел на него удивлённо. Марк благодарно пожал ему руку.

– Вы в музей-то сходите, – он показал на здание в стиле классицизма напротив памятника. – Там берестяные грамоты выставлены, а это – главные новгородские надписи…

Если ответ на загадку заказчика он найдёт прямо сейчас, в музее, будет даже обидно – стоило ли ехать в Новгород ради этого? Да и какая тогда это загадка? Впрочем, как же не посмотреть на «главные новгородские надписи»?

Придётся идти.

Здание Присутственных мест

Это хорошо, что к каждой берестяной грамоте тут прилагается перевод на русский современный. Но всё равно, если мало знаешь о том, как жили тогда новгородцы, понятного мало. Например: «От Братяты к Нежилу. Иди, сын, домой – ты свободен. Если же не пойдешь, я пошлю за тобой судебного исполнителя. Я заплатил 20 гривен, и ты свободен».

Братята, Нежил… Марк тяжело вздохнул.

– Извините, пожалуйста, – обратилась к нему возле одной из музейных витрин незнакомая девушка. – Мне нужно сделать фото вот этих височных колец. Со вспышкой снимать тут запрещено, а без неё получается смазано. Поможете?

– Помочь можно, – ответил Марк. – Но фото вы увидите не скоро. У меня цифрового аппарата сейчас с собой нет, да и вообще, я больше плёнку люблю. Причём, когда проявлю фото, по старинке предпочитаю их не оцифровывать. Так что могу прислать вам потом по «Почте России» фотографию.

– Почему? Откуда такая принципиальность?

– Ну… Есть, например, одежда из масс-маркета, которую все мы носим, и она плюс-минус одинаковая. А есть платье, которое вы закажете у модельера, и оно будет сшито специально для вас. Вот в этом и отличие: цифровая фотография ставит фотодело на поток, каждый может теперь сделать терпимый и даже неплохой снимок. А плёночное фото – это вот то самое платье на заказ.

Марк остановился – почувствовал, что сказал, возможно, больше, чем хотела знать собеседница. Но она выслушала его с интересом.

– Как любопытно, – восхитилась девушка. – Всё-таки люди в Великом Новгороде удивительные. Не было у меня ни одного приезда сюда, чтобы я не познакомилась с кем-то совершенно необыкновенным.

– Я не новгородец, – улыбнулся Марк, делая снимок височного кольца. – Из Москвы я. А вы откуда?

– Тоже из Москвы. Гольяново. А зовут меня Зоя, – добавила девушка.

– А зачем вам фото этих… как их там… височных колец?

– Хочу сделать себе на заказ типа такого, – ответила она. – Вы не обращайте внимание, я «новгороднутая». Когда в 13 лет я сюда ехала в экскурсионном автобусе, никак не думала, что свяжу с Новгородом жизнь. У меня было обычное для столичных жителей предубеждение, что это рядовой провинциальный городок, в который я никогда больше не вернусь. А не отпускает он меня уже больше половины жизни. «Новгороднутая» – как есть.

– Как вы себя назвали?.. – рассмеялся Марк.

– Новгород люблю очень, – объяснила Зоя. – И сделала изучение Новгорода делом жизни, можно сказать. Я учусь в аспирантуре, пишу диссертацию про новгородские имена.

– Про Нежила и Братяту?..

– Нет, я про женские пишу, – ответила Зоя. – На материале берестяных грамот.