Песнь цветов

Фрол слышал прежде о невероятных цветах, но не очень-то верил цветочнице. Разве могут, при всём уважении, рассуждал он, растения петь? Теперь ответ сам себя обнаружил – о, они могут, ещё как! Веко дядюшки предательски дёрнулось: он много лет трудился над своими поделками, чтобы хоть на чуточку приблизиться к волшебству, а у Любавы волшебство настоящее обитает под носом, да и досталось, считай, задаром! Лицо его на мгновение позеленело, но отрезвляющий рык Галопа, так кстати изданный, отвлёк его от размышлений.

– Что, нравится, как они поют? – вышла к гостям хозяйка. – Это андерсены – чрезвычайно редкие растения из Дании, – гордо заявила она. – Цветут всю зиму – и весь сезон поют! Осталась-то их дюжина – другие зачахли. А первый погиб в тот день, когда впервые на меня озлобился кое-кто – вы не подумайте, что не из местных, – то был сосед, приятный в прошлом человек. Я рада тебе, Фрол, – Любава приветственно склонила голову. – Как хорошо, что ты меня навещаешь! Единственный из всех – до этих самых пор, – она улыбнулась. – И кто же твоя спутница?

– Фаня, внучка Василисы.

– Очень приятно, – кивнула девочка.

– Так уж очень? – засмеялся дядюшка, вгоняя её в краску.

– Тяв, тя-я-я-в!

– Ой, а это Галоп, – представила Фаня приятеля.

Цветочница наклонилась, чтобы погладить пса.

– Какой ты хорошенький! – воскликнула она, и Галоп завилял хвостом.

Дядюшка Фрол неловко откашлялся.

– М-мы, – начал он, запинаясь, – остаться у тебя, Любава, хотим. Если позволишь.

– Поди, народ совсем с ума посходил?

– Совсем, Любавушка.

– Тогда оставайтесь, да на здоровье! Только, боюсь, надолго вы здесь застрянете.

– А ваши цветы не могут сделать всех снова добрыми? – с надеждой спросила Фаня.

– О, деточка, – улыбнулась ей цветочница, – боюсь, что не могут, как ни проси. Правда, – Любава призадумалась, – кое-кто способен помочь – Добродея, целительница. Жаль, мне самой к ней ходу нет – по дороге меня точно растопчут! И чего это я раньше не додумалась Фрола к ней послать…

Теперь цветочница так крепко задумалась, что до крови прикусила губу: она ведь на улицу и шагу ступить не может, сидит заложницей в своих стенах, а Фаня, Фрол и даже пёс Галоп вольны в передвижениях. «Дураки! – подумала она. Покамест не набрасываются на них с кулаками люди, пока не звереют при одном их виде, могут ведь бежать!»

– Чего это вы удумали спасать местный народец, а? – вырвалось у неё. – Я вот сглупила – надо было денежки за пазухой прятать и делать ноги.

Фаня посмотрела на подоконник: стоящий там цветок стремительно стал увядать.

– А где она живёт? – спросила девочка. – Целительница.

– Добродея? За лавкой рукодельников стоит домик, а за ним ещё один. А за ними пустырь, а за пустырём три дома поодаль друг от друга – вот за тем, что по центру, увидите ещё дом, а за ним – ещё четыре. За тем, что слева, если глядеть прямо, будет крошечный такой домишко, там она и проживает.

– Подождите, прошу! У вас есть карандаш? Мне бы записать.

– Тя-яв!

– Галоп запомнил, – отрезал Фрол, уставившись на прекрасную ёлку в углу. По большей части, украшено дерево было игрушками из его же мастерской, но разница была в том, что под цветочное пение подсвеченные разноцветной гирляндой поделки как будто оживали и плясали на ветвях в такт голосам. Ну это ли не волшебство!

Дядюшка изменился в лице, позеленел, стиснул зубы и сжал кулаки.

– Ты не достойна этих цветов, – прорычал он, обращаясь к хозяйке. – Посмотри же на них: они будто рождены для моей чудесной лавки!

Галоп недовольно залаял.

– Отстань ты, глупая псина, – махнул на него Фрол. – И зачем я только взял тебя ещё щенком? Бестолковое ты создание.

Галоп от обиды заскулил; Фаня бросилась его обнимать.

– Не надо так, дядюшка Фрол!

– Да ты не него посмотри, деточка, – вмешалась Любава. – Вон, болотного цвета стал, дурак старый. Завидует! А вот пёс ваш – молодец, такого бы в сопровождение… Оставайтесь-ка вы тут, гости дорогие, а мы с Галопом сами к целительнице сходим.

Десяток цветов один за другим потемнели, осунулись и зачахли. Фаня ахнула и отступила, когда увидела серо-зелёное лицо цветочницы. Цветы разом смолкли, и только один, последний, едва-едва тянул печальную мелодию.

– Собака моя, ведьма! – прохрипел Фрол.

– Старому ослу пёс ни к чему! – заверещала Любава.

Они встали лицом к лицу для лучшего обмена оскорблениями и, чем громче становились их голоса, тем больше походили они на злобных троллей, а не на людей. Фаня зажала уши, склонила голову и зажмурилась, представляя, как светлый луч рассекает комнату, озаряя светом бранящихся, и те перестают ненавидеть друг друга и просят друг у друга прощения. Но если бы её веки приоткрылись хоть на мгновение, она бы призналась себе, что два человека, столь любезные в обычное время, погрузились в пучину тьмы так глубоко, что одним лучом света их души не исцелятся. Между тем Галоп стащил длиннющую гирлянду с ёлки, стараясь быть осторожным, но в конечном счёте повалив дерево на пол. «Галоп!» – воскликнула Фаня не с упрёком, но с испугом. Цветочница и ремесленник уцепились за шалость, совершённую собакой, и одновременно заорали на неё, демонстрируя небывалое единство. Галоп на секунду прижал голову к передним лапам, словно бы принимая вину, но тотчас вскочил и, не выпуская из пасти украшения, бросился наматывать круги вокруг Любавы и дядюшки Фрола. Те опешили, что-то нечленораздельно забормотали, но выпутаться, как ни пытались, не смогли. Фаня снова выкрикнула «Галоп!», и честно собралась вызволить бедолаг из гирляндочного плена, но пёс преградил ей путь, издавая несвойственное ему рычание.

– Чего ты хочешь?

Пёс указал на дверь, тявкнул раз, тявкнул два и, виляя хвостом, бросился к выходу.

– Галоп, безобразник, вернись! – завопил Фрол, вытягивая шею так, что, казалось, она вот-вот удлинится и превратит хозяина в жирафа.

– Мои цветы не по-о-о-ю-ю-ют, – зарыдала Любава, впервые прислушавшись к тишине, – они больше не по-о-о-ют…

Фаня бросила взгляд на взрослых, которые ещё больше запутались в проводе.

– Оставайтесь тут, – строго сказала она, грозя пальцем так, словно была воспитателем в детском саду. – Ничего не трогайте, я за вами вернусь позже.

И, хотя сердце у неё разрывалось от ставшего тоненьким голоса Фрола, умоляющего распутать его, она последовала за псом.

– Куда мы идём, Галоп? К целительнице Добродее?

– Тяв!

От мороза Фанькино лицо раскраснелось, изо рта валил пар, и чувствовала она себя не девочкой, а паровозом; временами она даже приговаривала, обогревая паром руки: «Чу-чу-чу, чу-чу-чу». Собака легко бежала по снегу, иногда скрываясь за сугробами, но непременно возвращаясь в поле зрения. За лавкой рукодельников Галоп остановился, окинул взором окрестности и продолжил путь. Так они прошли домик, затем ещё один, пока не оказались на большом пустыре, за которым виднелись три разбросанных дома. Пёс нерешительно замер.

– Нам нужен дом посередине! – объявила девочка.

Галоп согласно кивнул, и они прошли нужный дом, а после оставили позади и тот, что стоял за ним. Теперь во всей красе пред ними предстали четыре прелестных домика.

– За крайним слева, да? – устало прошептала Фаня.

– Тяв.

Завидев крошечный домик, путники воспряли духом – и наперегонки (пусть пёс нарочно поддавался) бросились к нему. Громоздкая красная дверь, высокая и широкая, была несоразмерно великой. Казалось, что дом был создан для этой двери, как доспехи для рыцаря. Полотно сдвинулось с места, и незваных гостей встретила дородная женщина с румяным, добродушным лицом, лучистым взглядом и тонким крючковатым носом.