Я всегда остаюсь собой

Они по жаре отправились туда и просидели в засаде у дома до вечера. Никакого льва не было. Сорим уверял, что видел его в прошлый раз, когда ходил с мамой к реке за водой, и что мама закричала и велела ему как можно быстрее спрятаться.

Ему трудно поверить, что мама Сорима спряталась или кричала. Уж если так, то, скорее, она должна была погнаться за львом.

Теперь они больше не ходят к реке. Он уже давно не ходит к реке. Он учит детей в деревенской школе. Арифметике, чтению и прочему. Его мать все время им гордится. Он самый умный в этой вонючей деревне, говорит она окружающим. Если бы не мой сын, вы все бы еще болели. Может быть, когда люди узнают, что, пока он жил в Йоханнесбурге, он почти все время работал грузчиком, переносил вещи тех, кто переезжает с квартиры на квартиру, то не будут так восхищаться. Но сейчас он один из тех парней, которые уезжали из деревни и видели большой мир.

Ностальгия, ностальгия вернула его нам, говорит всем его мать. И теперь он будет учить деревенских детей, чтобы и они могли уехать. Он мог бы остаться там, в ЮАР, продолжать делать деньги и забыть о нас всех, но он хочет помочь детям своей деревни.

Да, мама, как скажешь.

Почти восемь километров до воды. Летом река иногда пересыхает, ее нужно раскапывать, чтобы найти несколько капель. А вода не то чтобы очень чистая. Каждый день полдеревни страдало поносом, остальные мучились болями в животе. В Йоханнесбурге он услышал о проекте по установке колодцев в африканских деревнях. Он написал им с просьбой добавить его деревню в их список. Они попросили его стать ответственным в своей деревне за эксплуатацию оборудования. И тогда он вернулся.

Может быть, в городе он никто, но в деревне он засыпает и просыпается с осознанием того, что всем жителям теперь живется лучше из-за колодца, который выкопали благодаря ему и который он теперь охраняет. Люди из проекта дали ему спутниковый телефон на случай, если будут проблемы. Теперь он важный человек.

Он был уверен, что окажется в самом конце списка, что пройдут годы, пока что-нибудь начнет меняться. Но несколько месяцев назад приехали бульдозеры, и люди в желтых касках взялись за работу. Событие огромной важности.

Новера – довольно большая деревня, почти шестьсот жителей, но даже здесь не каждый день приходится видеть такое. Он общался с рабочими, помогал им устроиться на ночлег, прогонял зевак, которые мешали работе. Меньше чем через две недели в центре деревни, посреди маленькой бетонной площадки, уже стоял металлический агрегат высотой примерно с ребенка. Ответственный сотрудник проекта, местный подрядчик с белоснежными зубами и в рубашке кричащих цветов, объяснил ему и остальным взрослым жителям деревни, как управляться с колодцем. Рабочие привезли с собой новенькие пластиковые ведра и велели жителям хорошенько вычистить свои – иначе вся работа насмарку. Теперь есть чистая питьевая вода, никому не придется ходить на реку. У жителей появилось несколько лишних часов в день. Они отдыхают, играют с детьми, больше работают. Болезней меньше, еды больше. Лучше быть тем, кто делает важное дело в своей маленькой деревне, чем никем – тем, кто делает чуть больше, чем ничего, – в большом городе, разве нет?

– Помнишь, с ними приезжала женщина? – спросил он. – Высокая такая?

Да, он помнит. Ее звали Кармен. Она совсем не подходила ко всему этому действу. Почти все время сидела в палатке, которую они себе поставили. Ей мешали жара и чужие взгляды. Слишком нежная для этого места. Иногда, если она все же выходила из палатки, она бродила по окраинам деревни, пытаясь завязать разговор с местными, которые не очень-то понимали английский язык.

Он хотел поговорить с ней, увидев ее как-то утром; она стояла на краю деревни и смотрела вдаль. У него был неплохой английский, но она только устало ему улыбалась и извинялась: мол, плохо спала ночью. Он спросил, кем она тут работает, она ответила, что руководит частью проекта. Отвечает за что-то с длинным названием (он расслышал не все слоги). Он удивился, что она тут делает. Руководители, которые были у него в Йоханнесбурге, не старались показать себя ударниками труда. Иногда они обменивались телами с кем-нибудь на месте, задавали несколько вопросов другим рабочим, убеждались, что все работает как надо, и давали указания на ближайшие дни. Когда он спросил, почему она не обменяется с кем-нибудь из рабочих, как остальные начальники, она пожала плечами и посмотрела куда-то за горизонт. «Чем меньше обмениваешься, тем лучше», – тихо ответила она.

– Она привезла с собой такую маленькую штуку, – продолжал Сорим, – железный шарик, блестящий такой. У нее были в подчинении двое рабочих – и как-то раз я увидел, что они работали вне деревни.

– Видимо, проверяют, нет ли других подходящих мест для колодца. Не всегда можно построить колодец посреди деревни. Зависит от того, где есть вода.

– Нет-нет. Не воду они искали, – утверждает Сорим. – Они закопали его в землю, этот шарик.

Непонятно, что Сорим видел на самом деле. Когда он жил в Йоханнесбурге, у него голова пухла от попыток понять, как действуют все эти приборы. Экраны, на которых видно людей, сидящих в комнатах за тысячи километров от тебя, браслеты, которые позволяют обмениваться телами, шары, которые освещают ночью улицы и зажигаются сами собой, говорящие карты в машине. В деревне ты почти не сталкиваешься с такими технологиями. Машины, камеры, редко – спутниковые телефоны. А за ее пределами оказался целый мир приборов, которые работают не то как волшебство, не то как черная магия. Может быть, эта женщина определяла местонахождение деревни или закладывала защиту для колодца, – существует тысяча и одна возможность, о которой они не знают.

Но Сорим настаивал, чтобы он пошел с ним.

И вот они уже шагают, несмотря ни на что, к высокому дереву, отбрасывающему широкую приятную тень, в нескольких сотнях метров от деревни.

Сорим обходит вокруг дерева, нахмурившись, с бегающими глазками, бормочет что-то про себя, пытается вспомнить и наконец издает победный вопль и показывает на землю.

Он смотрит, следит за пальцами Сорима и видит маленький бетонный прямоугольник – посреди пустыни. Это уже любопытно.

Команда, которая приехала рыть колодец, работала основательно. Рабочие привезли с собой еду и все необходимое оборудование, заранее объяснили ему, что нужно, а что не нужно готовить к их приезду. Это была не первая деревня, в которой рыли колодец в рамках проекта. Такое происходило в десятках других деревень. Команда была опытной и квалифицированной, – это было видно. «Мы летим на вертолете и не берем с собой ничего лишнего, внимательно следим за весом на борту, – сказал ему руководитель команды, когда он попросился как-то раз полететь с ними. – Вся наша работа оплачивается из благотворительных пожертвований, и за нами следят, чтобы мы ничего не растратили. Чтобы не жгли лишнего бензина, не брали лишней еды. Все ради одного – выкопать колодцы как можно лучше. Если мы будем тратить деньги направо и налево, наши спонсоры обнаружат это и перекроют кран».

Но как выяснилось, они привезли и еще кое-что. Здесь, за пределами деревни, они строили еще что-то кроме колодца.

Сорим и его спутник копают. Почва неподатливая, но им некуда спешить. Постепенно их глазам открывается серый бетонный куб. Они вытаскивают его из земли. Сорим смотрит на него и качает головой.

Нет, об этом с ним не договаривались. И Сорим бежит в деревню.

Возвращается он с тяпкой и кайлом, а с ним вместе прибегают несколько заинтересованных деревенских жителей.

Они разбивают бетон кайлом, и бетон потихоньку крошится. Солнце жжет немилосердно. Кто-то из жителей деревни приносит бутылку воды из колодца. Они пьют – и продолжают работать.

Примерно через час из бетонной массы они вынимают металлическую банку. Сорим и его спутник хватаются за крышку и медленно, с большим трудом поворачивают ее. Из-за бетона крышка все еще крепко держится. Они стучат по банке и по крышке, расшатывают сцепление.

Наконец на закате им удается открыть банку.

Внутри на четырех металлических прутиках закреплен железный шарик размером примерно с кулак.

Он вынимает шарик и рассматривает. Волшебство и магия. Он точно не сможет понять, что это такое. Металлический шарик, который изрезан вокруг двумя бороздами. Там, где борозды пересекаются, – маленькая красная точка. Кажется, она медленно мигает.

Они берут этот шарик с собой в деревню. Открытая банка и разбитый бетон остаются под большим деревом. Интуиция не предвещает ему ничего хорошего, но и ничего плохого. Он знает, что вещи часто оказываются не тем, чем кажутся, особенно если это технологии городских людей.

Вечером в деревне будет жаркая дискуссия. Кто-то будет сердиться, кто-то попытается всех успокоить, и все попросят, чтобы он сам высказался, и ему придется поделиться своими сомнениями и размышлениями. Люди будут повторять: «использовали», «доверие», «вода»… Они решат дать шарик тому, кто отнесет его куда-нибудь подальше. К реке, а может, еще дальше. На него свалят обязанность связаться с руководителями тех, кто рыл колодец, и потребовать объяснений. Снова поблагодарить их за то, что колодец появился, но объяснить, что за спиной у жителей делать ничего нельзя. И если есть еще такие шарики, жители хотят знать, какова их функция.

Они подозрительны. Слишком долго им обещали что-нибудь, а потом просто использовали их: забирали то, что им принадлежало, и обманывали. Он не думает, что шарик чем-нибудь плох. Он до сих пор уверен, что колодец – это благо. Неужели он уверен в этом только потому, что сам добился его появления?

Он выполнит возложенную на него обязанность, понятное дело. Завтра нужно будет дождаться подходящего часа, позвонить им по спутниковому телефону и узнать, что это такое. Он пойдет спать в своей маленькой комнате, в низкой постели, с уверенностью, что утро вечера мудренее.

А когда проснется, он снова окажется в большом городе.

7

Я задумчиво бродил по остывшим улицам, чтобы свежий воздух избавил меня от тошноты: тошнить начинало всякий раз, когда я воспоминал о событиях сегодняшнего дня. В конце концов я добрался до своего любимого паба «Паопаб».

Если отвлечься от идиотской игры слов, это почти идеальный паб.

Маленький, но не тесный, темный, но не мрачный, там все время кто-то сидит и ты можешь уединиться или, наоборот, завязать разговор с кем-нибудь незнакомым, кто сидит через стул от тебя. Несколько закусок, к которым легко пристраститься и которые примиряют тебя с действительностью, потрясающий ассортимент сортов пива – и местных, и заграничных. Я любил здесь сидеть, смотреть баскетбольные матчи на маленьком экране над стойкой или усаживаться в укромном уголке, в одиночку или с дамой, которой удалось оценить то интересное, что появляется во мне после трех стаканов пива (или больше).

За боковым столом иногда сидел Бени с неизменным стаканом «Гиннесса» и раздавал посетителям шоколадные конфеты, которые делала его жена. Это владелец бара, спокойный и смешливый человек, повидавший в жизни немало[10 - Главный герой предыдущего романа Й. Блума «Руководство к действию на ближайшие дни». – Примеч. перев.]. На носу у него очки в толстой оправе, всякий раз рядом с ним кто-нибудь сидит и он рассказывает сочные истории о разных странных местах, полные интересных подробностей.

Но в тот день Бени не было. За широкой стойкой возвышался молчаливый бармен, смотрел на экранчике фильм без звука. Когда я вошел, он взглянул на меня и тут же ринулся к пивным кранам. Дом – это место, где знают, что ты пьешь.

Я подсел к стойке, он поставил передо мной стакан, полный золотого, этого золотого[11 - Парафраз Быт. 25: 30: «Дай мне красного, этого красного». – Примеч. перев.], и я почувствовал, что в мою жизнь возвращается вменяемость. Что-то определенное и известное, на что можно положиться. Я поднес стакан ко рту, начал пить большими жадными глотками, как утопающий, который, попав на берег, исступленно глотает воздух.

Гиди ответил после второго гудка.

– Как дела, дружище? – спросил он. Естественно, это был не его голос. На этот раз голос был хриплый и прокуренный. По работе Гиди часто менял тела как перчатки. Встречаясь с клиентами, он обычно пребывал в одном «представительном» теле, которое арендовал с почасовой оплатой. Высокое, отлично сложенное, приятное, с глубоким голосом. А для сбора сведений он всегда использовал тело, которое привлекает как можно меньше внимания. За последний год в его собственном теле я видел его раза три – а ведь это самый близкий мне человек[12 - По правде говоря, мой единственный друг. – Примеч. авт.]. Когда звонишь ему, никогда не знаешь, какое воплощение услышишь. Сейчас, как мне показалось, он был в теле женщины за пятьдесят, полной кудрявой блондинки.

– Не хочешь приехать на полчасика в «Паопаб» посидеть со мной? – предложил я. – Я угощаю.

– Мм… Сейчас мне не очень удобно.

Я оглянулся, ища кого-нибудь, кто выглядел бы скучающим или нуждающимся в деньгах – или и то и другое вместе.

– А что ты сейчас делаешь? Я найду кого-нибудь, кто будет готов обменяться с тобой на полчаса. Приезжай, посидим, потом поедешь домой. А похмельем будет мучиться он.

– Нет-нет, ты не понял, – сказал он. – Я на работе. Я не могу сейчас приехать.

– На работе? Что на этот раз?