Граф Савва Владиславич-Рагузинский. Серб-дипломат при дворе Петра Великого и Екатерины I

Интересно, что род Владиславичей впервые появляется в народном творчестве только в связи с нападением Ченгичей на их Ясеник, с нападением, которое было настолько коварным и кровопролитным, что вытеснило из народной памяти все прочие воспоминания о них. В историческом плане Владиславичи впервые появляются в «Летописи» Кончаревича, а первый архивный след они оставляют в Дубровнике, в письмах дубровницкого консула в Царьграде Луки Барки.

Между тем один из Владиславичей упоминается ранее Луки Владиславича, князя из Гадко. Это некий Стефан Влаисалич (ателоним[25 - Криптоним, полученный в результате пропуска части букв имени и фамилии. (Прим. ред.)] от «Владиславич», именно так подписывался кириллицей Дука; в то же время латиницей он подписывался именно «Владиславич»). Упомянутый Стефан Влаисалич появляется в записи, сделанной на переплете «Летописи» Зонарина в сербско-славянском переводе, который находится в Карловацкой патриаршей библиотеке. Вот эта надпись: «Боже в име Твое да се знает како приложи си книгу Стефан Влаисалич лета 7147 (1639) месеца февр. 13. дн св. Симеон Србски Мироточец и потписах аз смерен Митрополит Захл…..мски Вас…..ле при игумену Логиноу».

Владиславичи встречаются еще раньше. Собственно, возникает некий князь Херак Влаисалич в области Дольних Влахов в 1483 году, то есть в то время, когда турки завоевали Герцеговину.

Но и это не самое древнее упоминание о Владиславичах. В грамоте Стевана Твртко от 1378 года говорится о Влкце Владислалике. Но и за два года до этого, в 1376 году, в качестве посланника князя Николы Алтомановича упоминается некий Вукша Владисалич.

Поскольку народные предания о семье Владиславичей в Герцеговине записаны еще во второй половине XIX века, мне стало интересно, живы ли еще эти предания у народов Герцеговины. И в самом деле, я обнаружил, что они не только еще живы, но даже полностью сохранились. Мне кажется, что в нынешнем виде, благодаря множеству сохранившихся неизвестных деталей, они стали еще интереснее и волнительнее, благодаря множественным совпадениям деталей народных песен с архивными материалами.

Гацко – один из самых живых краев сербской народной поэзии, который внес большой вклад в развитие нашей гуслярской и повстанческой психологии. Гацко не только город, но и обширный край. На плоскогорье Гацко пересекаются главные старинные пути. Веками по этим дорогам купцы из Дубровника отправлялись в Сербию и еще дальше, в балканские страны. На этом перекрестке жизнь текла оживленнее, чем в других местностях. С того времени, когда на поле Гацко сражались короли Драгутин и его отец Урош I, и вплоть до падения Дубровницкой республики[26 - Городская республика на Адриатическом побережье, существовавшая в XIV–XIX вв. и игравшая важную роль в Средние века. Включала Дубровник, часть побережья северо-западнее Дубровника, ряд островов: Млет, Ластово и др. В 1806 была оккупирована Францией, упразднившей в 1808 республику и включившей ее территории в состав Иллирийских провинций. (Прим. ред.)]тут проезжали многочисленные курьеры, торговые караваны, католические миссионеры и иностранные агенты. Тут испокон веков жили многие сербские благородные и владетельные семьи, к которым принадлежали Владиславичи. Кстати, вся эта территория, вплоть до Дурмитора, удаленного по прямой на сто километров, стала родиной всех сербских устремлений, кузницей языка, родником поэзии, школой сербского героизма и человечности. И потому Дурмитор стал духовным центром, нашим Олимпом.

Милош Слепчевич, уроженец Гацко, отлично знающий Герцеговину, записал в наши дни народное предание о Владиславичах, которым и завершим наше исчерпывающее исследование. Тодор Вукоманович, шестидесяти лет от роду, нынешний хранитель семейного очага Владиславичей, поведал то, что сам некогда слышал от Томы Вукомановича, когда тому только исполнилось восемнадцать:

Про Владиславичей говорят, что до Косова они жили где-то в Восточной Сербии, недалеко от Видина, и что их предок Влайко с войском был на Косово. После косовской катастрофы Владиславичи укрылись в этих краях, недалеко от Фочи, а Ясеник был у них сначала летним пастбищем, а потом стал летней резиденцией, после чего где-то в конце XVII века они окончательно поселились в Ясенике. Первыми прославились Савва с братьями Дукой и Тодором. Савва поддерживал связи с Россией, получал оттуда важные письма, в которых говорилось, что скоро рабство рухнет и для угнетенного сербского народа настанет свобода. Об этих письмах от самого Саввы прослышал некто Шоич, который сначала кумовался с Саввой, а потом донес на него туркам, Бечир-паше Ченгичу. О предательстве Шоича узнал некий перешедший в мусульманство Джуро Звизда, он и рассказал об этом Савве Владиславичу. Савва поспешил перепрятать секретные письма и передал их Дукиному сыну Живко. Но тут в Ясенике появился Бечир-паша Ченгич. В тот же день Савва спрятался от турок в местечко Ясенье, куда привел с собой сына Живко. Сам Живко Владиславич встретил турок в семейном доме; но около очага, где они грелись во время обеда, у него из-за пазухи выпали те самые письма, что Савва получал из России. Бечир-паша Ченгич, увидев, от кого эти письма и что в них написано, выхватил саблю и зарубил Живко Владиславича, и кровь Живко пролилась на огонь очага.

Савва, который с сыном Живко в то время прятался в Ясенье, вскоре узнал о гибели Живко, а его сын, перепуганный смертью отца и, похоже, сам раненный, вскоре умер. Савва похоронил его на месте, которое по сей день называется «Плана (поляна) Владиславича».

Люди Ченгича разграбили башню Владиславичей, женщин и детей заперли в тюрьме Гацко. В тот день жена Тодора была в Дробняке, у своих родителей; она была на сносях и родила мальчика, которого назвали Вукоман, от него и пошли Вукомановичи, которые по сей день живут в Ясенике.

В тюрьме Гацко с прочей Саввиной челядью находилась и его сестра, которую Бечир-паша хотел взять себе в жены; об этом узнали сербы, которые разожгли на вершинах гор огромные костры, призывая народ к восстанию. Услышав от одного из Звиздичей, что народ взбунтовался, Бечир-паша отказался от мысли о женитьбе. В это же время и мусульманин Звиздич, приятель Владиславичей, посоветовал сербам ночью тайком подобраться к его башне и завалить ее камнями, поскольку именно в ней Ченгич держал схваченную челядь Владиславича. Сербы не преминули поступить именно таким образом. Звиздич воспользовался этим случаем, и с помощью своих слуг перебросил Саввину челядь в подвластную Венеции область, в Рисан, где уже обосновался Савва и его братья Дука и Тодор.

Далее в этом предании говорится:

Вскоре после этого Савва отправился в Царьград, а Тодор, жена которого оставалась в Дробняке, вернулся в Ясеник, где поднял на борьбу тридцать горцев. Однажды Тодор остановился переждать день в Мушиной пещере. Об этом прознали турки и окружили пещеру. Первым в нее с ятаганом в руках ворвался некий бег Сребреница, которого сербы там и зарубили; с тех пор пещера зовется Сребреница. В этой битве погиб и Савин брат Тодор Владиславич.

Два Дукиных сына, Живко и Тодор, после гибели отца остались со своими семьями в Ясенике. У Владиславичей здесь были свои дома, детальное описание которых осталось в народных преданиях. Башня находилась в местечке под названием Главица, ее фундамент сохранился до нынешних дней. Это было большое и крепкое здание в 10 метров шириной и 20 длиной, а в плане она была типичным строением наших феодалов, христиан и мусульман того периода. Она была построена на вершине Ясеника из тесаного камня, что видно по остаткам фундамента, в три этажа со светелкой. Под очагом располагалось сводчатое пространство, в которое вели потайные двери. На первом этаже вместо окон были бойницы, камень вокруг которых почернел от порохового дыма. В башню вели железные ворота, просуществовавшие до 1875 года, пока крестьянин Трифко Драгумило не приспособил их к мельнице Вукомановича. Перед башней было еще одно здание с очагом, прозванное «дом с дымоходом», а за башней располагалось гумно, еще дальше, на косогоре – сливовый сад; и, наконец, в непосредственной близости, на Берушицком ручье, стояла мельница. Башня была покрыта дранкой. Всего лишь 50 лет тому назад башню разобрали на камни, которые использовали при строительстве церкви в Берушицах.

От башни шла мощеная дорога через Ясеник, она и по сей день зовется калдрма[27 - сербск. – булыжная мостовая. (Прим. пер.)]. Под старыми строениями в Ясенике были конюшни Владиславичей. Было там еще одно каменное гумно, на месте, которое зовут Челина, там же находилась и огромная конюшня. Говорят, что под этим каменным гумном зарыто добро Владиславичей…

Савва Владиславич выкопал в Ясенике глубокий колодец, сохранившийся до наших дней. Он тут и церковь выстроил, на кладбище при которой хоронят Вукомановичей и Ребичей, в то время как в полном соответствии с традицией предателей Шоичей, присвоивших часть земель Владиславичей, погребают на отдельном кладбище. Когда однажды раскопали могилу того самого Шоича, Саввиного кума, который донес на него туркам, оказалось, что тело его не было тронуто тленом, что означало: сербская земля не желает принять в себя тело предателя.

От церкви, которую построил Савва, остались стены высотой примерно в метр, но алтарь и трапезная полностью сохранились. Перед церковью сохранился один каменный престол, а другие похожие разломали Авдичи, когда проходили здесь из Планы на гору Зуку. Земля при церкви в Ясенике принадлежала первой соседней церкви в Самоборе. Вукомановичи сорок лет тому назад выкупили эту землю у Ченгичей, теперь она принадлежит им. На Самоборском поле есть плавни, которые по завещанию принадлежали упомянутой Савиной церкви в Ясенике до тех пор, пока турки церковь не разрушили».

Два сына Дуки Владиславича, оставшиеся в Ясенике после нападения Ченгича и гибели Живко и Тодора[28 - Ничифор Дучич, который еще в 1874 году, то есть три четверти века тому назад, опубликовал свои сведения о Владиславичах, также пишет, что после нападения Ченгича на Ясеник на своей земле остались двое Владиславичей, но указывает, что это были Дука и Вукоман. Сыновья Дуки убили одного из Ченгичей, после чего переселились в район Требинья, где стали прозываться Дучичами, а Вукомановичи остались в Ясенике. То, что Дукины сыновья переселились в Требинье, подтверждает и этот рассказ, записанный г-ном Милошем Слепчевичем.] со всеми своими семействами, поссорились однажды из-за имения. У них у обоих были свои собственные дома на Главицах. Их соседи вмешались в ссору, в результате пролилась кровь, и от их рук погиб один из двоих Дукиных сыновей, могила которого находится в селе Платица неподалеку от Ясеника. Кровопролитие дало туркам повод вмешаться и отнять имения Владиславичей, как это обычно бывало в те времена. Потомки тех сыновей Дуки – нынешние Дучичи из Требинья. Там, говорят, дети убитого Дукиного сына из-за этого трагического случая в семье поменяли семейного святого.

Так Милош Слепчевич записал предание о Владиславичах в самом Ясенике. Далее в этом же предании говорится:

Одна из сестер Саввы Владиславича вышла замуж в Рисан. Несколько лет спустя из Гацко в Рисан приехал за солью некий Голубович, который раньше был слугой у Владиславича. В Рисане он дал о себе знать той самой Саввиной сестре. Она ему точно сказала, что в подвале под очагом в башне Владиславичей в Ясенике закопан целый мешок мелкой серебряной монеты, и когда он откопает его, пусть возьмет себе половину, а вторую пусть привезет ей; и еще она позволила ему поселиться в башне Владиславича. Еще она обещала ему, что если он принесет серебряные деньги, она откроет ему, где закопано золото.

Голубович и вправду нашел деньги, но скрыл это, ничего не отдав Саввиной сестре. Турки заметили, что Голубович стал жить намного лучше, и решили, что он нашел клад Владиславича. Тогда Мурад-бег Ченгич сдружился с ним, и однажды жена Голубовича проговорилась хануме Ченгича про найденный клад. Как только Мурад-бег услышал про это, тут же оседлал коня и потребовал от своего кмета Голубовича, чтобы тот наполнил ему торбу деньгами. Голубович сразу понял, чем это может закончиться, и насыпал ему полную торбу мелкой серебряной монеты. Позже Голубович на деньги Владиславича купил земли в Орахе, а потом и башню начал строить, такую же большую, как и башня Владиславича; однако так ее и не достроил, что видно по ее руинам. Все потомки Голубовича перемерли.

Про Савву Владиславича говорят, что сербскую школу он посещал в монастыре Добричеве в окрестностях Требинья. Это очень интересные сведения, потому что Кончаревич в своей «Летописи» пишет, что Савва учился и в Дубровнике («подружившись с верховными правителями»), вплоть до 1687 года.

Следует отметить, что это традиционное предание строится вокруг личности Саввы, потому что память о нем глубже всего врезалась в народное сознание. Говорят, что Савва переселил Владиславичей из Фочи в Ясеник; ему же приписывают строительство здесь башни, церкви, каменного гумна, мельницы на ручье, мостовой, колодца и т. и. Между тем ни единым словом не вспоминают ни его отца князя Луку, ни его братьев, сыновей Луки – Дуку, Иована, Тодора и прочих, что были старше его годами. Ведь у Дуки уже был сын Живко, обзаведшийся семьей к моменту нападения Ченгичей, как мы это видели в записках Слепчевича и как это следует из письма жены Дуки, находящегося в Архиве Дубровника и датированного 1712 годом. Мы видели, что Тодор, брат Саввы, в то время также был женат, у него родился сын Вук, или Вукоман. Таким образом, мы видим, что все имена детей князя Луки остаются в тени великого имени Саввы, о котором по всей Герцеговине говорят с гордостью и славой.

Есть путаница и в хронологии. Савва Владиславич не мог быть ни в Ясенике, ни в Герцеговине, когда произошло нападение Ченгича (а случилось это незадолго до восстания 1711 года), поскольку в то время Савва уже был в России известным и очень влиятельным русским дипломатом. Тем более что в 1711 году Савва Владиславич был министром при армии фельдмаршала графа Шереметева во время Прутского похода русской армии.

Письма, о которых в предании говорится, что он получал их из России с обещанием скорого освобождения Сербии от турок, также относятся ко времени восстания. Это были те письма, которые он сам отправил из России в нашу страну. Их распространили из Цетинье по всей Черногории, Герцеговине и Албании в виде копий прокламации Петра Великого, которую написал в Москве сам Владиславич, организатор этого первого сербского восстания, и которую Михаил М. Милорадович доставил в Цетинье.

Как мы видим, народные предания иногда ошибаются в именах и датах, но почти никогда не искажают факты. Поэтому досадные ошибки ничуть не умаляют их историческую ценность.

3

Аристократия Боснии и Герцеговины в массовом порядке переходила в ислам, чтобы сохранить свои имения и титулы. В. Чорович поименно перечисляет самые знаменитые боснийские семьи, принявшие ислам: Скендер-бег Михаилович, Ахмед-бег Вранешевич, Синан-паша Боронович, великий везирь Мехмед-паша Соколович, а также упоминает и Стевана, сына Херцега Степана, который, как и Ахмед Херцегович, был великим турецким полководцем во время войн в Азии и стал в итоге зятем Султана.

Однако историк В. Чубрилович делит наших боснийско-герцеговинских феодалов на три категории: первые – старые сербские дворяне; вторые – те, кто выслужился на военном или государственном поприще; наконец, третьи – дети турецких чиновников, пришедших сюда с армией и получивших земли и имения, отнятые у местного сербского населения. Чубрилович говорит и о четвертой, весьма многочисленной группе боснийских бегов: это беглецы турецкого происхождения из венгерских, хорватских и сербских земель, появлявшиеся здесь после того, как Турция в войнах теряла эти земли. Наконец, этот же автор говорит и об известных боснийских «капитанах»[29 - В XVII–XIX веках на Балканах капитанами было принято называть военных высокого ранга (вплоть до генерала) и вообще отважного и богатого человека. (Прим. пер.)], которые в период с 1683 по 1699 годы храбро сражались против Австрии в пограничных крепостях. Многие из них стали пашами. Они воспользовались ослаблением Османской империи в XVIII и XIX веках и из бывших капитанов становились практически независимыми хозяевами своих областей, превращая окрестные деревни Боснии и Герцеговины в роскошные имения для себя и своих родственников. В Герцеговине по сей день считают, что после турецких набегов XVI и XVII веков большая часть герцеговинских дворян бежала в Черногорию.

Ничифор Дучич, родившийся в 1832 году, мог в молодости слышать народные предания (бывшие в те времена намного более свежими) об этих переселениях. Но в описании Черногории, куда сам бежал в 1863 году, утверждает, что дворяне из Герцеговины не переселялись в Зету[30 - Историческое название области на восточном берегу Адриатики; вытеснено другим историческим названием – Черногория. (Прим. пер.)]. Исключением стали лишь Црноевичи, которые из Герцеговины «бежали в горы Зеты, и то всего лишь через год после завоевания Герцеговины турками (что приходится на 1484 год), и сумели сохранить в Зете свои имения и даже возглавить Зету наряду с местным дворянством». Вне всякого сомнения, «потуречились» малые и большие герцеговинские феодалы, считает этот автор. Сопротивлявшиеся этому процессу, как известно, теряли свои имения, все права и титулы, становились обычной райей[31 - Райя (сербск.) – в переводе «скот» – так турки пренебрежительно называли простонародных сербских христиан, плативших им дань. (Прим. пер.)]. Даже их родственники, принявшие ислам, не желали иметь с ними общие родовые имена. И потому отказывавшиеся принять Коран должны были менять свои древние фамилии. И по сей день, пишет далее Н. Дучич, и те, и другие признают родство, однако одни из них беги и аги, другие – бесправная райя. Сербские дворяне Любовичи из Невесинья заставили родственников-христиан назваться позорной фамилией Кашиковичи[32 - По-русски такая фамилия в вольном переводе звучала бы как «Прихлебателевы». (Прим. пер.)] и стать их прислугой, хотя всякий знал, что они происходят из одного рода. Доктор Евто Дедиер писал, что девять Любовичей сражались на Косовом поле, но только один из них принял ислам. Ничифор Дучич полагает, что малые феодалы решительнее противились исламизации, нежели крупные.

Несмотря ни на что, небольшое число сербских феодалов в Герцеговине сумели сохранить исторические имения и хоть что-то из своих прав, и даже свои титулы времен старых сербских властителей. Сохранились, например, титулы «князь» и «воевода», которые подтверждались фирманами султана. Эти сербские князья и воеводы отличались от обычной сербской райи тремя привилегиями: им дозволялось ездить верхом, носить оружие и не платить подать султану. В Архиве Дубровника (Dona Turcarum) хранятся поименные списки сербских герцеговинских воевод и князей, управлявших своими областями. Вне всякого сомнения, эти князья были предками того самого князя Луки Владиславича, и Милоша и Радосава Храбрена из Дубрав, известных своим авторитетом еще во времена старых сербских властителей.

Между тем тяжелые времена заставили эти две старые семьи все-таки оставить очаг предков и хотя бы частично увезти свои семьи в Россию. Много других герцеговинских феодалов переселились в Россию, Венгрию, Хорватию, Италию и Турцию. Дедиер пишет, что в России были чисто герцеговинские села, в которых проживали известные дворянские семьи – Милорадовичи, Владиславичи, Божидаревичи и др. Те же, кто оставался в Герцеговине, поднимали восстания.

Судя по русским источникам, наибольшее количество сербов переселились в Россию в период с 1672 по 1725 годы. Это соответствует и тому периоду, когда поток беженцев из Герцеговины уходит в Россию. Среди них были и Владиславичи из Ясеника у Гацко, которые подарили новой родине выдающегося русского дипломата и одного из величайших сербов XVIII века.

Эмигранты из Герцеговины нигде и никогда не переставали болеть душой за покинутую родину. Они с набожным чувством всюду называли себя сербами и герцеговинцами, даже тогда, когда добивались за границей самых высоких должностей. Возьмем для примера книгу, к которой мы еще не раз обратимся; она была подарена требиньскому монастырю Добричево одним из Владиславичей. На ней написано: «Сiя книга Театрон историческихъ Сербской нацiи Иллиричанской провинцiи Херцеговини тамошнего порожденца Матвея Павлова Владиславича».

Эта надпись демонстрирует любовь этого герцеговинца, скорее всего эмигранта, к своей исторической родине. И еще кое-что: эта надпись доказывает, что Владиславичи действительно происходят из Герцеговины, а не из Боки или какого-либо другого места.

Во всяком случае все выше приведенное, как и народные герцеговинские предания, подтверждает, что сведения о семье Владиславичей покоятся на прочной исторической основе, причем порой исторические свидетельства неотделимы от народных сказаний. Потому в первую очередь следует утвердить в качестве непреложных фактов следующее: во-первых, Владиславичи действительно были насильственно изгнаны из Гацко, лишены своего очага; во-вторых, на них напали Ченгичи и лишили имения в Ясенике; в-третьих, при этом погибли несколько Владиславичей; в-четвертых, после этого Владиславичи покинули Герцеговину с женами и детьми; и, наконец, в-пятых, они бежали в Приморье, а затем в Черногорию, а некоторые из них потом перебрались в Россию. В Архиве Дубровника можно найти подтверждающие вышеперечисленное исторические документы, в которых встречаются буквальные совпадания с описанием событий, нашедших отражение в народном творчестве. Кроме того, вот уже два столетия предания о семье Саввы Владиславича не сходят с уст нашего народа.

4

В Архиве Дубровника хранится очень интересное письмо, которое в мельчайших подробностях подтверждает то, что донесли до нас народные предания о нападении на Ясеник и о бегстве Владиславичей от родного очага. В нем приводится несколько фактов, которые без письменного доказательства выглядели бы не совсем убедительными, но это письмо окончательно подтверждает эту версию. Письмо написано в «Кунфине»[33 - Здесь – разграничительная полоса между феодальными владениями на побережье Адриатики. (Прим. пер.)] у Герцег-Нового 26 апреля 1712 года двумя женщинами из дома наших Владиславичей в Ясениках и адресовано боснийскому визирю Ахмед-паше.

Вот это письмо:

От нас, рабынь подневольных и изгнанных, Симы Дуки Владиславича и Канды Живко Владиславича, умиленные поклоны, от Бога здравия, а от честного царства помилованья. А потом, господине, вот к беде которой привела судьбина сноху твою, изгнанную из дома своего коленом Ченгичей, нагой и ни в чем оставившим ее пред Богом единым вопреки воле честного царства. Мы, не виновные и не должные, скитаемся теперь по горам и долам; турки нас выгнали, а господа венецианские не приняли. И скитаемся так от горы до горы, и нет нам нигде пристанища, и никто нам местечка не даст в Герцеговине. Молим тебя, господине, именем старинной твоей дружбы и нынешним возвышенным господством, напиши для нас книгу[34 - Слово «книга» здесь употребляется в смысле «письмо». (Прим. пер.)] генералу от Далмации и кавалеру Грбичичу в Котор, дабы приняли нас в землю принципалову, пока, если Бог даст, не вернемся в дома наши, веруя во здравие твое и в честного царя. Беды наши глазам нашим никогда не исплакать. Ченгичи нас изгнали, черногорцы путь нам преградили, венецианцы нас в свою землю принять не желают, вот и скитаемся по ямам да землянкам, не видя нигде ни мира, ни покоя. В беде мы превеликой, но о здравии твоем на всяческое добро надеемся. Молим за то ваше господство, и опять за те две книги, дабы однажды эти твои невольные сироты вздохнули. Если ты, господине, приказать нам что соизволишь, то дай нам знать в Дубровник, дабы сироты твои взвеселились…

Из Кунфины, месяца апреля 26-го, 1712.

Две сербские дворянки, две благородные герцеговинские женщины, в коварный XVIII век бежавшие из своей порабощенной страны в края, где их отказывались принять и турки, и венецианцы, и жители Дубровника! Это письмо исключительно интересно в историческом плане, поскольку являет собой кровавую страницу повествования о том, как веками жилось в Герцеговине. К тому же оно весьма занимательно в литературном отношении. По вежливому тону и отменному стилю двух женщин можно судить об их благородном происхождении, а в отношении известной техники герцеговинского письма и лирических красот слога, тех самых, которые и по сей день живы среди этой части сербского народа, письмо представляет собою академический образец прозы, достойный помещения в литературные антологии.

Требуя вернуть отнятые имения и разрешить возвращение в родные края, госпожа Сима, супруга Дуки Владиславича, свекровь госпожи Каиды, жены Живко Владиславича, говорит в письме, адресованном боснийскому визирю: «Вот к беде которой привела судьбина сноху твою…», и взывает к визирю Ахмед-паше как «именем старинной твоей дружбы», так и «нынешним возвышенным господством». Дукина жена и ее сноха Каида хотят вернуться в Герцеговину «в дома наши». Эти подробности весьма характерны для произошедшей трагедии. Жена Дуки представляется боснийскому визирю его снохой, и потому обращается к нему как к своему деверю; она ссылается и на его старинную дружбу с семьей Владиславичей, что в герцеговинских традициях значит гораздо больше, нежели обычная дань куртуазным манерам. Поэтому слово «сноха» может здесь значить одно из двух: либо Ахмед-паша был кровным родственником Дуки Владиславича и, приняв ислам, достиг звания паши и боснийского визиря, либо Ахмед-паша, как часто бывало, был побратимом Дуки. А «старинная дружба» означает здесь добрые связи, которые в те печальные века, несмотря на все тяготы, несчастья и раскол общества, постоянно и абсолютно искренне существовали между сербами православного и мусульманского вероисповедания, даже в богатых семьях. Мусульмане никогда не отказывались от кровного родства и национальной общности с православными сербами. Только бандиты и насильники, исходя из собственных интересов или по указке Царьграда, а также в случае военных действий, отрицали связи со своими земляками и сражались с ними. Именно так и следует понимать слова о «старинной дружбе».

Это письмо интересно и с других сторон. По нему можно установить, что катастрофа в Ясенике случилась примерно в то время, когда восстание, поднятое Милорадовичем и владыкой Данилой, охватило в 1711 году Черногорию и Герцеговину. Восстание было объявлено в Цетинье на Видовдан 1711 года, а письмо жен Владиславичей боснийскому визирю написано в следующем году, 26 апреля 1712 года. То есть через несколько месяцев после начала восстания или сразу же после заключения мира (восстание длилось всего три месяца). Следовательно, Ченгич напал на Ясеник или во время подготовки, или сразу после начала этой повстанческой войны. Владиславичи были известны в этих краях как активные сторонники восстания, начавшегося по призыву царя Петра Великого и по инициативе Саввы Владиславича.

Похоже, что в этих краях выдающееся положение занимал сын Дуки, Живко, о котором мы уже говорили. За свои дела Живко заплатил головой, что подтверждают и народные предания. Существует также историческое доказательство – письмо самого полковника Милорадовича, опубликованное в книге «Сказания старых требешан», изданной в 1842 году. Первый после владыки Данилы руководитель восстания, эмиссар царя полковник Милорадович свидетельствует, что турки схватили в Гацко Живко Владиславича и обнаружили при нем манифест царя Петра, призывающий черногорцев и герцеговинцев к оружию, чтобы совместными действиями с его армией в Молдавии свергнуть тиранию и турецкую власть.

В Архиве Дубровника хранится еще одна подборка писем, относящаяся к Владиславичам и неопровержимо свидетельствующая, что нападение в Ясенике случилось именно в указанное выше время. Она также доказывает, что народ Герцеговины запомнил это нападение не только как очередное преступление турецких властей, и не потому только, что пострадал старинный уважаемый сербский род, но и по той причине, что разграбление Ясеника было тесно связано с великим восстанием, которое сулило освобождение христиан от многовекового рабства. Его запомнили, потому что в роду были не только воины-герои, павшие на поле боя, но и мученики, такие как Живко, сын Дуки Владиславича, погибший за то же дело, но так и не увидевших первых успехов восстания.

Среди этих дубровницких писем находится одно, написанное третьей госпожой из рода Владиславичей, а именно Симой, женой князя Луки, матерью Дуки и Саввы, которую не следует путать с ее снохой, женой Дуки, которую также звали Сима. Эта старушка пишет 30 ноября 1711 года из Херцег-Нового капитану Ивану Лучину Црноевичу, который прибыл из России вместе с полковником Милорадовичем и просит найти ей жилье неподалеку от Дубровника: «…чтобы поселиться с детишками, ибо гонят нас отсюда господа (венецианцы) в Далмацию. А вам ведомо, что мы прежде-то и моря не видывали, камоли с детишками зимою по морю двинемся…». Сима, мать Саввы Владиславича, в то время уже была глубокой старухой, ей исполнилось 94 года (родилась в 1618 году). 12 мая 1712 года она пишет второе письмо, на этот раз правительству Дубровника, в котором сообщает, что по его рекомендации она прибыла в Цавтат, чтобы «получить то, что прислал сын Савва», и просит на то разрешения.

Из всего вышесказанного следует, что в 1712 году члены семьи Саввы Владиславича были в бегах в окрестностях Дубровника или в подвластных Венеции областях. Кстати, в этих письмах, помимо Владиславичей, встречаются некоторые до сих пор неизвестные имена членов этой семьи. Это три женщины, имена которых в народных преданиях вообще не упоминаются: Сима, жена Дуки, Каида, жена Живко, и, наконец, Сима, мать Саввы и Дуки.

Живко один раз упоминается в Архиве Дубровника и в более ранние времена, в письме, отправленном его отцом Лукой сенату Дубровника (на латинице), в котором он сообщает, что его сын Живко прибыл из Царьграда в сопровождении дубровницкого курьера, которого Лука рекомендует жителям Дубровника как весьма надежного человека. Это письмо написано в 1699 году, «в последний день масленой недели».

Ахмед-паша, боснийский визирь, ответил на письмо госпожи Симы Дукиной и Каиды Живковой от 26 апреля 1712 года, послав его, как они и просили, через Дубровник. Содержание письма визиря нам неизвестно. Не похоже, что он разрешил семье Владиславича вернуться «в дома наши», о чем они просили в письме. Во всяком случае, после ответа визиря дубровницкое Вече жалобщиков решением от 5 ноября 1712 года разрешает всей семье проживать в границах республики: «Prima pars est de contendo nos quod familia Save Vladislavich posit venire lib ere ad habitandum in statu et dominio nostro».