Иисус из Назарета. Детство

Возвещение рождения Иоанна Крестителя и Рождества Иисуса

О литературном своеобразии текстов

Все четыре Евангелия ставят в начале деятельности Иисуса фигуру Иоанна Крестителя и показывают его как Предтечу Иисуса. Святой Лука перенёс связь этих двух фигур и их миссии в историю детства обоих. Уже в зачатии и рождении Иисус и Иоанн связаны друг с другом.

Прежде чем мы обратимся к содержанию текстов, необходимо коротко сказать об их литературном своеобразии. Хотя и разным образом, но и у Матфея, и у Луки события детства Иисуса теснейшим образом связаны со словами из Ветхого Завета. В то время как Матфей указывает читателю на взаимосвязи через соответствующие ветхозаветные цитаты, Лука говорит о происходящем словами из Ветхого Завета – с намёками, которые зачастую могут быть случайными и не всегда доказуемы как таковые, но в целом всё же, несомненно, формируют ткань текста.

Вероятно, у Луки в основу положен еврейский текст; в любом случае, всё повествование отмечено семитизмами, которые вообще для него нетипичны. Существуют попытки понять своеобразие этих двух глав, Лк 1–2, с точки зрения раннего иудейского литературного жанра, говорят о «аггадском мидраше», что означает толкование Писания через рассказы. Литературное сходство неоспоримо. И всё же ясно, что история детства в повествовании от Луки относится не к раннему иудаизму, а как раз к раннему христианству.

Более того, здесь рассказывается история, которая объясняет Писание, и наоборот: то, что Писание хотело сказать во многих местах, становится очевидным только теперь – через эту новую историю. Это такая история, которая полностью исходит из Слова, и она же придаёт Слову его полное значение, которое прежде ещё не было понятным. Рассказанная здесь история – это не просто иллюстрация к старым словам, но действительность, которую ожидали эти слова. Только в самих словах она не была узнаваема, но эти слова приходят к их полному значению через событие, в котором они становятся действительностью.

Если это так, спросим себя: откуда знают Матфей и Лука рассказанную ими историю? Что является их источником? Иоахим Гнилка справедливо утверждает, что речь идёт, очевидно, о семейной традиции. Лука иногда указывает на то, что Мария, Мать Иисуса, сама является одним из его первоисточников, в особенности когда он в Лк 2, 51 говорит, что «Мать Его сохраняла все слова (= события) сии в сердце своём» (см. также Лк 2, 19). Только Она могла рассказать о событии Благовещения, у которого не было свидетелей среди людей.

Конечно, современная «критическая» экзегеза представит такие взаимосвязи как ограниченные. Однако почему не может иметь место такое предание, которое бы удерживалось в тесном кругу и при этом было бы теологически сформированным? Почему Лука должен был сочинить высказывание о сохранении слов и событий в сердце Марии, если для этого не было никакого конкретного основания? Почему он должен был говорить о «размышлении» над словами (Лк 2, 19; ср. Лк 1, 29), если об этом ничего не было известно?

Я бы добавил, что таким же образом объясняется более позднее возникновение, прежде всего, богородичных преданий – сдержанностью Матери и Её окружения: священные события на заре Её жизни не могли стать общественным достоянием, пока Она сама была жива.

Подведем итоги: Матфей и Лука хотели, в своём роде, не рассказывать «истории», а писать историю, подлинную, произошедшую историю, правдиво переданную и понятую через Слово Божие. Это означает также, что речь шла не о полном изложении, а о зарисовке того, что в свете Слова являлось важным для проходящей становление общины веры. Повествования о детстве – это осмысленная и в русле этого осмысления написанная, сконцентрированная история.

Между раскрывающим смысл Словом Божьим и раскрывающей смысл историей существует обоюдное взаимоотношение: Слово Божие учит, что в событиях есть «история спасения», которая касается всех. Сами же события со своей стороны раскрывают Слово Божие и позволяют увидеть уже реальную действительность, которая кроется в отдельных текстах.

Как раз в Ветхом Завете есть слова, которые остаются ещё, скажем так, «ничьи». Мариус Райзер обращает внимание в этой связи, например, на Ис 53. Можно относить этот текст к той или иной фигуре – например, к Иеремии, – однако истинный «владелец» текста пока заставляет себя подождать. Только когда он появится, это Слово получит его полное значение. Мы увидим, что подобная же ситуация с Ис 7, 14. Это место относится к тем словам, которые ещё ожидают ту фигуру, о которой они говорят.

Раннехристианская историография как раз и основана на том, что она даёт этим «ожидающим» словам их главного «владельца». Из этой взаимосвязи между «ожидающим» словом и узнаванием появляющегося теперь его «владельца» образовалась типичная христианская экзегеза, которая является новой и всё же полностью остаётся верной первоначальному Слову Писания.

Возвещение рождения Иоанна

После этих основополагающих размышлений пришло время прислушаться к самим текстам. Здесь мы имеем дело вначале с двумя характерно отличающимися и всё же очень тесно связанными группами рассказов: с рождением и детством Иоанна Крестителя и с Благовещением и Рождеством Иисуса – как Мессии – от Марии.

История Иоанна особенно глубоко укоренена в Ветхом Завете. Захария – священник Авиевой череды. Елизавета, его жена, также священнического происхождения: она происходит из колена Ааронова (ср. Лк 1, 5). Согласно ветхозаветному закону священническое служение связано с принадлежностью к роду сынов Аароновых и Левииных. Таким образом, Иоанн Креститель является священником. В нем священство Ветхого Завета достигает Иисуса; оно становится указанием на Иисуса, возвещением Его миссии.

Мне кажется важным, что всё священство Ветхого Завета в Иоанне приходит к проповеди Иисуса и, таким образом, вместе с его великой теологически-духовной кульминацией, Псалмом 118 (117), указывает на Него, посвящается Ему. Если однобоко противопоставить ветхозаветный культ жертвоприношения духовному богослужению Нового Завета (см. Рим 12, 1), можно упустить эту линию и внутреннюю динамику ветхозаветного священства, которая не только в Иоанне, но и уже в намеченном в Псалме 118 развитии священнической духовности является путем к Иисусу Христу.

В этом же направлении внутреннего единства обоих Заветов указывает характеристика Захарии и Елизаветы в следующем стихе Евангелия от Луки (1, 6). О том и о другой говорится, что они жили так, что это было угодно в очах Божьих, и что они строго держались во всём заповеданных установлений Господних. Мы ближе рассмотрим определение «праведный» при встрече с фигурой святого Иосифа, в котором заключено всё благочестие Ветхого Завета. «Праведными» являются люди, которые живут по указаниям закона правдиво и искренне – люди, которые в праведности проходят свой путь по откровению воли Божией и создают пространство для новых деяний Господних. В них Ветхий и Новый Завет переходят один в другой, соединяются в единую историю Божью с людьми.

Захария входит в храм, в Святая Святых, в то время как народ ожидает снаружи и молится. Это час жертвы вечерней, во время которой он возлагает фимиам на горящие угли. Аромат фимиама, который понимается вверх, является символом молитвы: «Да направится молитва моя, как фимиам, пред лице Твое, воздеяние рук моих – как жертва вечерняя», – говорится в Пс 141, 2. Книга Откровения изображает литургию небесную так: четыре животных и 24 старца имеют «каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых» (Откр 5, 8). В тот час, когда соединяется небесная литургия и земная, священнику Захарии является «ангел Господень», имя которого пока что не называется. Он стоит «по правую сторону жертвенника» (Лк 1, 11). Эрик Петерсон описывает ситуацию так: «Это была южная сторона алтаря. Ангел стоит между алтарём и семисвечным светильником.

По левую сторону, с северной стороны алтаря, стоял стол с хлебами предложения» (Op. cit., S. 22).

Место и час являются святыми: новый шаг истории спасения полностью вписан в порядок Завета Божия на Синае. В самом Храме во время его литургии начинается новое: внутренняя непрерывность истории отношений Бога с людьми проявляется самым сильным образом. Это соответствует заключению Евангелия от Луки, где возносящийся в небо Господь указывает ученикам, что они должны вернуться в Иерусалим, чтобы там принять дары Духа Святого и оттуда нести Евангелие в мир (см. Лк 24, 49–53).

Однако в то же время мы должны видеть различие между возвещением рождения Иоанна Крестителя Захарии и Благовещением Рождества Иисуса Деве Марии. Захария, отец Иоанна Крестителя, является священником и принимает весть в Храме во время литургии. Происхождение Марии не упоминается. К Ней был послан от Бога архангел Гавриил. Он входит в Её дом в Назарете – городе, неведомом Священному Писанию; в дом, который мы можем представить себе как, вероятно, смиренный и очень простой. Противоположность двух сценариев не могла бы быть большей: священник – храм – литургия – с одной стороны; неизвестная молодая женщина – неизвестный городок – неизвестный частный жилой дом – с другой стороны. Знаком Нового Завета является смирение, скрытость – знак горчичного зерна. Сын Божий приходит в уничижении. Одно соединяется с другим: глубокая преемственность истории деяний Божьих с новизной скрытого горчичного зерна.

Вернёмся к Захарии и объявлению вести о рождении Иоанна Крестителя. Не только с точки зрения пространства предсказание происходит в контексте Ветхого Завета. Всё, что здесь говорится и происходит, пропитано словами Священного Писания – таким же образом, как мы размышляли выше. Слова получают свой полный смысл только через новые события – и наоборот: события остаются значимыми, потому что они происходят из Слова, являются исполненным Словом. Две ветхозаветные группы текстов взаимно дополняют здесь друг друга в новом единстве.

Во-первых, здесь близкие истории предсказания рождения сына от неплодных родителей, который появляется именно как дарованный от самого Бога. Подумаем, прежде всего, о возвещении рождения Исаака, наследника завета, которого Бог даровал Аврааму: «Так говорит Господь: через год Я опять буду у тебя. И будет сын у Сарры, жены твоей… Авраам же и Сарра были стары и в летах преклонных, и обыкновенное у женщин у Сарры прекратилось. Сарра поэтому внутренно рассмеялась… И сказал Господь Аврааму: отчего рассмеялась Сарра… Есть ли что невозможное для Господа?» (Быт 18, 10–14). Тесно связана с ней также история рождения Самуила. Анна, его мать, была бесплодна. После её горячей молитвы священник Илия предсказал ей, что Бог исполнит её мольбу. Она зачала и посвятила своего сына Самуила Господу (см. 1 Цар 1). Таким образом, Иоанн стоит в большом ряду тех, кто был рождён от неплодных родителей через чудесное вмешательство Бога, для Которого нет ничего невозможного. Так как он таким особым образом приходит от Бога, он полностью принадлежит Богу, и опять же поэтому он полностью отдан людям, чтобы привести их к Богу.

Если об Иоанне говорится, что он «не будет пить вина и сикера» (ср. Лк 1, 15), то тем самым он также вписан в священническую традицию. «О священниках, которые посвящены Богу, сказано: “вина и крепких напитков не пей ты и сыны твои с тобою, когда входите в скинию собрания, чтобы не умереть. [Это] вечное постановление в роды ваши” (Лев 10, 9)» (St?ger, Op. cit., S. 31). Иоанн, который от утробы матери будет исполнен Духа Святого (см. Лк 1, 15), как бы всегда живёт в «скинии завета», является священником не только в определённые моменты, но всей полнотой своего существования, и таким образом предвещает новое священство, которое появится с Иисусом.

Наряду с этой совокупностью текстов, которые взяты из исторических книг Ветхого Завета, на беседу ангела с Захарией накладывают отпечаток пророческие тексты из книг Малахии и Даниила.

Послушаем сначала Малахию: «Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного. И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их…» (Мал 3, 23–24). «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф» (Мал 3, 1). Миссия Иоанна предвещена фигурой Илии: сам он не Илия, но приходит в духе и силе великого пророка. В этом отношении он в своей миссии исполняет также ожидание того, что Илия вернётся, и очистит, и восстановит народ Божий, подготовит его к пришествию Самого Господа. Тем самым Иоанн, с одной стороны, ставится в один ряд с пророками и в то же время, однако, возвышается над ними, так как вновь приходящий Илия – это тот, кто приготовляет путь пришествию Самого Бога. Таким образом, в этих текстах тайно отождествляется образ Иисуса, Его пришествие, с пришествием Самого Бога. В Иисусе приходит Сам Господь и этим придаёт истории её окончательное направление.

Пророк Даниил является вторым пророческим голосом, который стоит на заднем плане нашей пророческой истории. Только в Книге пророка Даниила встречается имя Гавриила. Этот великий Божий посланник является пророку «около времени вечерней жертвы» (Дан 9, 21), чтобы принести весть о грядущей участи избранного народа. В противоположность сомнениям Захарии посланник Божий открывается как «Гавриил, предстоящий пред Богом» (Лк 1, 19).

В Книге пророка Даниила к откровениям, которые передаёт Гавриил, принадлежат таинственные числовые указания о грядущих бедах и времени окончательного спасения, возвещать которое среди всех угнетений является непосредственной задачей архангела. Этими зашифрованными числами занималось как иудейское, так и христианское мышление снова и снова. Особое внимание при этом привлекало предсказание 70 недель, которые «определены для народа твоего и святаго города твоего… чтобы приведена была правда вечная…» (Дан 9, 24). Рене Лорентен попытался показать, что повествование о детстве у Луки следует точной хронологии, согласно которой от возвещения Захарии до представления Иисуса в храме прошли 490 дней, то есть 70 недель по 7 дней каждая (ср. Struktur und Theologie, 56 сл.). Вопрос о том, установил ли Лука такую хронологию сознательно, пусть останется открытым.

В рассказе о явлении архангела Гавриила во время вечерней жертвы можно увидеть, вероятно, указание на Даниила, на предсказание вечной справедливости, время которой наступает. Скрытое, не воспринятое широкой общественностью мира событие, которое является при вечерней жертве Захарии, указывает в действительности на эсхатологическое время – время спасения.

Благовещение Марии

«В шестой же месяц послан был Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обрученной мужу, именем Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве: Мария» (Лк 1, 26–27). Благовещение рождения Иисуса хронологически связано с историей Иоанна Крестителя прежде всего через указание времени с момента вести архангела Гавриила Захарии, а именно «в шестой месяц» беременности Елизаветы. Оба события и оба послания кроме того связаны на этом отрезке и через сообщение о том, что Мария и Елизавета, а также их дети находятся в родстве по плоти.

Посещение Девы Марии Елизаветой, которое становится следствием разговора между Гавриилом и Марией (ср. Лк 1, 36), ещё прежде рождения ведёт к встрече в Духе Святом между Иисусом и Иоанном, и в этой встрече видно также соотношение их миссий: Иисус – младший, приходящий позже. Но Он тот, чья близость заставляет Иоанна взыграть в материнском чреве и наполняет Елизавету Духом Святым (ср. Лк 1, 41). Таким образом, по сути дела уже в повествованиях святого Луки о благовещениях и рождениях появляется то, о чём Иоанн Креститель говорит в Евангелии от Иоанна: «Сей есть, о Котором я сказал: за мною идет Муж, Который стал впереди меня, потому что Он был прежде меня» (Ин 1, 30).

Но прежде всего стоит ближе рассмотреть повествование о Благовещении Деве Марии о рождении Иисуса. Посмотрим сначала на послание ангела, а затем на ответ Марии.

В приветствии ангела обращает на себя внимание то, что он приветствует Марию не общепринятым еврейским словом shalom – да будет с тобой мир, а греческой формой приветствия chaire, которую можно смело перевести как «Приветствую тебя» – так это сделано в церковной молитве к Марии, которая составлена из слов повествования о Благовещении (см. Лк 1, 28.42). Всё же было бы правильно вслушаться в этом месте в настоящее значение слова chaire: «Радуйся!» Этим призывом ангела, можно сказать, в подлинном смысле начинается Новый Завет.

Это слово возвращается в Святую ночь и звучит в устах ангела, который говорит пастухам: «Возвещаю вам великую радость» (Лк 2, 10). Оно появляется опять – у Иоанна – во время встречи с Воскресшим: «Ученики обрадовались, увидев Господа» (Ин 20, 20). В прощальных речах Иисуса у Иоанна появляется богословие радости, которая, скажем так, освящает глубину этих слов. «… Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас» (Ин 16, 22).

Радость появляется в этих текстах как подлинный дар Святого Духа, как настоящий подарок Искупителя. Таким образом, этим приветственным словом ангела взят аккорд, который продолжает звучать во все времена существования Церкви и который по своему значению также созвучен основному слову, которым именуется всё христианское благовестие: Евангелие – «радостная весть».

«Радуйся» – это, как мы уже поняли, греческое приветствие, и, таким образом, в этом слове ангела также одновременно открывается дверь для народов мира; предвещается универсальность христианского послания. Но одновременно это также слово, взятое из Ветхого Завета, и, таким образом, оно заключено в непрерывности библейской истории спасения. Прежде всего, Станислас Лионне и Рене Лорентен показали, что в приветствии архангела Гавриила Деве Марии воспринято и осуществлено пророчество из Соф 3, 14–17, которое звучит так: «Ликуй, дщерь Сиона! торжествуй, Израиль!.. Царь Израиля, Господь среди тебя».

Нам не нужно здесь вдаваться в детали сравнения текста приветствия ангела Деве Марии и слов предсказания пророка. Значительным основанием для того, чтобы дочь Сиона ликовала, является то, что высказано в следующем слове: «Господь Бог твой среди тебя» (Соф 3, 15.17). Дословно это звучит: «Он в твоём лоне». Софония возвращается, таким образом, к словам Книги Исхода, в которых жилище Бога в Ковчеге Завета названо жилищем «в лоне Израиля» (Исх 33, 3; 34, 9; ср. Lourentin, Struktur und Theologie, 75–82). Именно это слово возвращается снова в послании архангела Гавриила Деве Марии: «Зачнёшь во чреве» (Лк 1, 31).

Как ни расценивай детали этих параллелей – видна внутренняя близость обоих посланий. Мария присутствует лично как дочь Сиона. Предсказания Сиона исполняются в ней неожиданным образом. Мария становится Ковчегом Завета, местом настоящего вселения Господа.

«Радуйся, благодатная!» Ещё один аспект приветствия chaire стоит упомянуть: взаимосвязь радости и благословения. В греческом языке оба слова – радость и благословение (charа и chаris) – образованы от одного корня. Радость и благодать связаны друг с другом.

Обратимся теперь к содержанию пророчества. Мария родит сына, которого ангел именует «Сын Всевышнего» и «Сын Божий». Кроме того, предсказывается, что Господь Бог даст Ему престол праотца Его Давида. Он будет господствовать над домом Иакова в вечности, Его царству (Его господству) не будет конца. Сюда же относится ещё одна группа пророчеств, которая говорит о том, как произойдёт зачатие. «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое наречется Святым и Сыном Божиим» (Лк 1, 35).

Начнём с этого последнего предсказания. По своей лингвистической форме оно относится к богословию храма и присутствия Божьего во Святилище. Святое облако – Шекина (shekin?) – это видимый знак присутствия Божьего. Оно скрывает Его присутствие в Его доме и одновременно показывает Его. Облако, которое осеняет людей, позже возвращается снова в истории Преображения Господня (см. Лк 9, 34; Мк 9, 7). Оно вновь служит знаком присутствия Божьего, сокровенного явления Себя. Таким образом, через слово об осенении Святым Духом воспринято сионское богословие приветствия. Вновь Мария появляется как живая скиния Божия, в которой Он хочет жить среди людей по-новому.

Одновременно в общем взгляде на эти слова Благовещения обнаруживает себя тайна триединого Бога. Действует Бог-Отец, Который обещал непоколебимость престолу Давида и теперь назначает Наследника, царству Которого не будет конца – окончательного наследника Давида, Которого пророк Нафан предсказал следующими словами: «Я буду ему отцом, и он будет Мне сыном» (2 Цар 7, 14). Псалом 2 вторит: «Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя» (стих 7).

Слова ангела полностью сохраняются в традиции ветхозаветного благочестия, и всё же они выходят за его пределы. В условиях новой ситуации они приобретают новую реальность – не ожидаемую прежде смысловую насыщенность и силу. Ещё не отражена тайна триединства, не выстроена в окончательное учение. Она открывается сама по себе через образ Божьего действия, представленный в Ветхом Завете; она появляется в происходящем, не становясь учением. И потому также сыновство Младенца не было продуманным в метафизических категориях. Таким образом, всё остаётся в сфере иудейского благочестия. Но всё же старые слова через новизну происходящего, которое они выражают и истолковывают, снова приходят в движение, выходят за свои пределы. Они воспринимают именно в своей простоте как раз то потрясающее величие, которое должно раскрыться окончательно только в пути Иисуса и в пути верующих.

К этой взаимосвязи относится также имя Иисуса, которое ангел даёт младенцу как у Луки (1, 31), так и у Матфея (1, 21). В имени Иисуса сокровенно содержится тетраграмма, таинственное имя Хорива, и расширяется до свидетельства: «Бог спасает». Остававшееся, так сказать, неполным имя Синая высказано до конца. Бог, Он Сам, есть настоящий и спасающий Бог. Начавшееся в горящем кусте откровение Божьего имени завершилось в Иисусе (см. Ин 17, 26).

Спасение, которое приносит обетованный Младенец, явлено в окончательном установлении царства Давида. В действительности, пребывающая долгота царства Давидова была предсказана: «И будет непоколебим дом твой и царство твое навеки пред лицем Моим, и престол твой устоит вовеки» (2 Цар 7, 16), – так возвестил На-фан по наказу Самого Бога.

В Псалме 89 (88) ошеломляющим образом отражается противоречие между окончательностью обетования и фактическим крушением царства Давида: «И продолжу вовек семя его, и престол его – как дни неба. Если сыновья его оставят закон Мой… посещу жезлом беззаконие их… милости же Моей не отниму от него, и не изменю моей верности» (Пс 89, 30–34). Поэтому псалмопевец повторяет – волнующе и настойчиво – обетование Божие, стучится в Его сердце и взывает к Его верности. Потому что действительность, которую он переживает, совсем другая: «Но ныне Ты отринул и презрел, прогневался на помазанника Твоего; пренебрег завет с рабом Твоим, поверг на землю венец его… Расхищают его все проходящие путем; он сделался посмешищем у соседей своих… Вспомни, Господи, поругание раба Твоего!» (Пс 89, 39–42.51).

Этот вопль Израиля стоял пред Богом в тот самый момент, когда архангел Гавриил возвещал Деве Марии нового царя на троне Давида. Ирод был царем по милости Рима. Он был идумеем, не был сыном Давида. Но прежде всего ввиду своей неслыханной жестокости он был карикатурой на то царство, которое было обещано Давиду. Ангел возвещает, что Бог не забыл Своё обетование; что оно теперь осуществится в этом Младенце, Которого Мария должна зачать от Духа Святого. «Царству Его не будет конца», – говорит архангел Гавриил Марии.

В IV веке эта фраза была включена в Никейский символ веры – в тот момент, когда царство Иисуса из Назарета уже охватывало всё пространство Средиземноморья. Мы, христиане, знаем и исповедуем с благодарностью: «Да, Бог осуществил Своё обетование». Царство Сына Давидова Иисуса простирается «от моря до моря», от континента до континента, от века до века.