Любят тихо, громко только предают

Тимур улыбался. Он не ел шоколада уже очень давно – не потому что исключил из рациона сладкое, а потому что натурально забыл, что бывают конфеты: вот такие – дешевые, вкусные до безобразия. Обычно его десертом были блюда от шефа в очередном ресторане, бонусом – пышногрудая блондинка напротив, вечно что-то щебечущая, и клюющая, как птичка – исключительно зеленый салатик.

А миндальный сникерс, между тем, соблазнительно поблескивал обверткой на соседнем сидении. Тимур покосился на батончик, и еще раз усмехнулся: как мало, оказывается, нужно человеку для счастья – только и всего, что приятное знакомство, будоражащее воображение (на дальнейшее, более тесное общение), и нехитрый гостинец из рук красивой девушки.

***

Тая сидела на подоконнике, пила вторую по счету чашку ароматного медово-липового чая, и смотрела в небо. Звезды – на черном пологе, от края до края, были крупные, какие случается видеть только зимой – с горошину размером, но такие яркие, что глаза слепило. Небосклон низок был – казалось, подпрыгни повыше и заденешь макушкой, ощутив мягкость черно-сиреневого полотна, вдохнешь полной грудью игристой звездной пыли.

Мечталось сладко, упоительно. Так мечтается только во время переживаемых бед, когда былое лихо уже не довлеет, но следующее – почти на пороге, стоит близ крылечка, не таясь, машет рукой. Так мечтается, когда беды – ничто по сравнению с поселившейся в душе теснотой.

Тая скучала. Год прошел, а она не забыла свою горькую, бесконечно горькую любовь: яркую, как светоч, и такую же обжигающе-горячую – до ран и затянувшихся после рубцов, испепеляющую дотла со временем.

Из окна не виднелось море – оно осталось далеко – на тихой улочке, обнесенной пышными каштанами. Из этого окна виделся соседний двор, крыша кондитерской фабрики и небо. Только последнее примиряло Таю с существованием в этой квартире, и еще, пожалуй, запах выпечки по утрам. Он пробирался в ноздри, щекотал рецепторы, и будил лучше всякого будильника. Пряный коричный, яркий ванильный, мятно-пряничный, ароматы садились на волосы и пропитывали одежду – Тая перестала пользоваться парфюмом, к ней итак прижимались в транспорте со всех сторон: вдыхали воздух у самых щек, терлись о плечи, сглатывали слюну и посматривали, улыбаясь и едва – не облизываясь.

Закрыв глаза и прислонившись к холодному стеклу лбом, Тая мечтала. Представляла, что скажет Святу, когда увидит его. Не сомневалась и мгновения – встретятся еще, пересекутся. В разных вариантах прокручивала несуществующий диалог, продумывала. И не заметила, как сорвалась с неба звезда – миг, и пропала, оставив за собой лишь искрящийся след, что померк секундой позже.

***

Этой ночью Святославу не спалось.

Одеяло, словно прибавило в весе – давило на грудь, мешая дышать. Воздух раскалился, отчего сделалось невыносимо жарко, хотя еще несколько часов назад батареи топили едва-едва. Откинув в сторону одеяло, мужчина встал с постели, нашарил рукой сигареты и вышел на балкон.

Морозный воздух, что кинулся в лицо, опалив щеки, отбил охоту к сигаретам. Святослав стоял, смотрел в бесконечное небо и глубоко дышал – до ломоты в зубах, до осевшего в носу инея.

Жар спадал, оставляя за собой жажду и непонятную мужскому сердцу тоску. Забыв закрыть стеклопакет, мужчина отправился на кухню, где залпом выпил два стакана воды. В животе ощутимо булькнуло, но облегчения не принесло – пить все равно хотелось.

– Что случилось, милый? – нежные ладошки сошлись на животе, а между лопатками уткнулась теплая ото сна, женская щека.

– Все в порядке, – ответил Святослав, разнимая обнимающие его руки, – иди спать.

– Холодно, – поежилась девушка, – ты окно не закрыл.

– Курить буду, – не обернувшись, ответил мужчина и вернулся на балкон.

Закрыл изнутри дверь, достал из пачки зажигалку и сигарету. Нехотя прикурил, высунулся из окна по пояс.

В окне напротив горел свет, хотя время было позднее. Святослав провел фильтром по губе, всмотрелся в залитую светом чужую кухню. Там за столом сидел мужчина – тоже курил, и хотя лица не было видно, Святослав был уверен – тот хмурит брови, затягиваясь до отказа. Как и он сам. Два неудачника – полуночника, кому больше нечем заняться морозной ночью, кроме как портить легкие да впусте палить электричество.

Сигарета закончилась подозрительно быстро. Затошнило. Выпитая вода поднялась по пищеводу. Святослав чертыхнулся и зло сплюнув, потер усталые глаза.

Бессонница уже год как мешала жить. Святослав устал от нее, утомился от тяжелых мыслей, что наполняли сознание долгими ночами.

Иногда, когда удавалось на несколько часов погрузиться в дрему, ему снилась та нежная, наивная девочка. Во снах она была грустна, и всё время спрашивала – получил ли он то, чего так хотел. У Святослава в тех снах не было голоса – он только смотрел, наблюдал со стороны, не в силах выразить мысль – да, получил.

Почти – уж точно.

Девочка -Тая улыбалась грустно, одними лишь большими, распахнутыми настежь, глазами. От этой улыбки Святославу делалось не по себе – где-то в груди шевелилась совесть, царапала острыми коготками, нашептывая, что поступил он, как последний подлец. Просыпался с горечью на губах и колотящимся о ребра, сердцем.

Святослав мучился, страдал бессонницей, но продолжал вести себя, как пресловутый подлец – в спальне отдыхала очередная глупышка, не подозревающая, что скоро останется не только без внушительной суммы, но и без обожаемого уже любовника.

К мужчине, что находился в доме напротив, подсела высокая, худая женщина. Она зябко куталась в махровый халат, сонно терла глаза и, широко зевая, что-то спрашивала. Мужчина поначалу молчал, игнорируя, а потом зло затушил окурок, как показалось Святославу, и встал. Женщина убрала пепельницу и вышла, погасив свет.

Святослав поежился – от очередного порыва ветра ли, или же от внезапного страха – прожить жизнь вот так: не высыпаясь, перебиваясь случайными связями, со скребущей душу совестью. Закрыл стеклопакет и вернулся в спальню.

Стылый, забрался под одеяло к теплой на ощупь, но чужой по определению девушке, и зажмурился, мечтая, чтобы давняя знакомая -Тая не приснилась, подарив тем самым мимолетный покой его мятежной душе.

У него будут деньги – что еще нужно?

Усталый, нервный от недосыпа, Святослав забыл подумать, что кроме денег для счастья нужно кое-что еще.

Кое-что важное, без чего не спится – и ворочается с бока на бок, и бросает в жар, а ноги мерзнут; без чего мучают головные и гастритные боли.

Любовь ли то? Как знать. Любят многие – и взаимно, и безответно, но становятся счастливыми – единицы.

Святослав задремал, так и не успев схватить мысль за хвост – чтобы быть по-настоящему счастливым, нужен бесконечный душевный покой.

***

Александр Григорьевич играл в карты с другом.

За окном сыпала песчаная буря, рыжей пылью занесло дороги, засыпало окна, но в номере на тридцатом этаже было спокойно, лишь только слышался редкий вой ветра и скрежет песчинок, трущихся о стекло.

– На что ты надеешься? – поднял брови отец Таи, – мухлюешь так нагло, будто я слепой.

Карта нынче выпала так себе, поэтому расслабился – проигрывать было не боязно, досадно только слегка.

– Тебе показалось, – улыбнулся в ответ второй мужчина.

Он был расслаблен – сидел себе, попеременно поглаживая золотые запонки на манжетах, и лукаво улыбался.

– Да неужто! – махнул рукой Александр Григорьевич, – ну его, давай лучше кофе закажем, устал я, – он бросил карты в отбой и потянулся к телефону.

– Мне как обычно, – складывая картинки рубашка к рубашке, ответил гость.

Через пятнадцать минут молодой парнишка-официант вкатил в номер сервировочный столик, где исходили паром две маленькие глиняные чашки. Рядом с напитком – на серебряном подносе радовали глаз разнообразные восточные сладости.

– Черный, без сахара, с корицей и мускатным орехом, – протянул посуду официант, говоря на чистом английском.

– Спасибо, – гортанно ответил гость – мужчина помоложе, говоря на правильном арабском.

Официанту ничего не оставалось, как поклониться в ответ.

– Вот что ты выделываешься? – спросил у друга отец Таи.

– Почему бы и нет, если могу? – делая глоток и почти обжигаясь, ответил гость, лукаво щурясь.

– Тоже верно, – кивнул мужчина.

К своему напитку пока не притронулся – ждал, пока слегка остынет.