Радужная Топь

Острая ветка полоснула по щиколотке. Выступила капля крови.

Другая ударила по глазам – да не тут-то было. Прыжок. И – заслонив рукой глаза – в чащу. Там, среди рыжих сосновых стволов да бурелома, легче оторваться от погони.

Треск веток. Ругань. Проклятия. Да где-то позади – потерявшийся в лесных шумах женский крик:

– Беги!!!

Лай и вой. По следу спустили собак. Одна из них пробралась через колючие кусты и уже так близко, что слышно ее отрывистое жадное дыхание.

Молодой маг развернулся всем корпусом, сложил пальцы щепотью и резко стряхнул заклятье прямо в оскаленную морду пса.

Гончак затряс широкой головой, замотал рыжими ушами, оглядываясь и словно недоумевая, как могла жертва, до которой оставалось каких-нибудь два прыжка, исчезнуть, раствориться в прозрачном, как сеть, сосновом лесу.

Маг осторожно, чтобы не наступить на ветку, прошел мимо озадаченного пса и, сначала медленно, а потом бегом, бросился в сторону дороги, где возле разросшейся бузины привязал перед злополучным свиданием своего коня.

Вороной зафыркал и тряхнул челкой, когда маг вывел его под уздцы на дорогу и ловко вскочил в седло. Заслышав погоню и зная нрав своего хозяина, конь рванул, не дожидаясь шпор. Облако пыли скрыло вороного и всадника.

Когда успокоилась кровь, обезумевшее от гонки сердце застучало мерно и спокойно, а грохот в ушах стих, маг придержал коня, а потом и вовсе остановился, спешился, достал из седельной сумки плащ, накинул на нижнюю рубашку. Пригладил ладонью густые черные, как челка вороного, волосы.

– Эх, парень, – ласково потрепав по шее коня, пробормотал маг, и озорная улыбка появилась на его губах, – не впервой, не надевши штанов, удираем. Но вот не снявши – такого еще не бывало.

Вороной фыркнул, затанцевал на месте, выгнул блестящую черным лаком шею.

– Дуры бабы, – резюмировал черноволосый повеса, – все бы ломаться да цену набивать… а с другой стороны, Вражко, – весело обратился он к вороному, – если б не ломалась, так гнал бы меня ее муженек с голым задом по лесу, как пить дать. В гневе и палочник – сила. Огрел бы твоего хозяина поперек спины, а? И не поглядел бы, что княжий маг, манус истиннорожденный.

Вражко согласно склонил голову, а его хозяин расхохотался да похлопал себя по груди, там, где под плащом с княжескими гербами виднелось исподнее.

– Как в таком виде князю покажемся, нахлебник? – снова обратился он к коню. – Что врать-то будем?

Конь снова фыркнул, и такой ответ явно удовлетворил его не к месту развеселившегося хозяина.

– И то верно, – ответил он. – Может, и врать-то не придется. Глядишь, не узнает Казимеж. Каська, хоть и глупа, на меня не покажет. Ради своего же бугая-мужа смолчит – знает, что значит захудалый палочник против княжьего мануса. Он без посоха своего пятки не почешет. А я – другое дело…

И молодой красавец-маг вытянул вперед ухоженные бледные руки. Тонкие, без единого кольца, пальцы сложились – и между ними пробежали едва заметные белесые искры. Маг, словно бы не глядя, стряхнул их в сторону на склонившуюся к дороге яблоневую ветку. Белые змейки побежали по листам, юркнули в глубь ветвей – и тотчас маленькие, не больше лесного ореха, зеленые яблоки стали наливаться соком, порозовели.

Юноша сорвал несколько яблок, одно из которых сунул в губы покорно бредущему за ним вороному.

– Ешь, Вражко, – прошептал он, потрепав коня по лоснящейся щеке. – Вольное-то, оно слаще…

Конь прянул ушами. Маг спрятал белые ухоженные руки в черные перчатки. А через мгновение и сам услышал стократно повторенный лесным эхом гул голосов.

Погоня.

Молодой человек вскочил в седло и пришпорил вороного, но – странно – помчался не прочь, а в ту сторону, где гудели в лесу голоса.

– Посмотрим-ка, Вражко, кого гонят, – с мрачной усмешкой прошептал он, прижимаясь к лошадиной шее. – Лиса лисе всегда поможет от собак уйти…

Доброе ли сердце Илария заставило его поворотить в сторону, стройные ли ножки юной беглянки, бросившейся под самые копыта Вражко, – поди разбери теперь.

Вражко вскинулся на дыбы, девчонка – лет шестнадцати, не более – вскрикнула, бросилась в сторону, упала, споткнувшись. И едва успела подняться, как на дорогу высыпали из леса ее преследователи. Остановились, заметив гербы на плаще путника, окинув завистливо-злыми взглядами красавца-коня и стройную фигуру мага.

Увидев их перекошенные дикой яростью лица, манус облегченно вздохнул и отпустил поводья вороного. Среди запыхавшихся деревенских не было ни одного колдуна, способного ему противостоять, – золотники, словники и манусы брезговали жить с селянами, а в толпе не видно было ни посохов, ни книг. У некоторых в руках были топоры да порыжевшие вилы, но этого оружия черноволосый маг не боялся. Не даст он деревенским подойти так близко, чтобы проклятый металл подействовал на его силу.

Поняв, что от погони не уйти, девочка прижалась к теплому боку коня, видимо решив, что толпа взбешенных деревенских опаснее плясавшего на месте вороного. Вражко фыркнул – позволил ей положить руку на свой бок, втянул ноздрями незнакомый запах. В глазах девочки плясал страх, но она вымученно улыбнулась вороному.

Взбешенные этой слабой улыбкой, крестьяне двинулись было на нее, но Иларий вскинул руку, не снимая перчатки, сплел средний и безымянный пальцы – и почувствовал в самом центре ладони знакомое покалывание. Тогда он еще выше поднял руку над головой и принялся медленно покачивать большим пальцем, пока все полсотни наполненных злобой глаз не уставились зачарованно в центр его ладони.

– И вы не отыскали себе, – прошипел Иларий, – другого дела, кроме как бегать по кустам?

Голос его постепенно креп и на последнем слове зазвучал уже грозно и властно.

– Я, манус Иларий, приказываю вам – идите по домам, и если хоть один из вас ослушается слова моего…

Иларий усмехнулся, позволив деревенским увальням самим придумать себе кару, и распрямил пальцы, сбрасывая заклятье в широко открытые глаза бестолковых преследователей. Науку общения с буйными селянами он знал хорошо – не раз, покинув через окно спальню, в дверях которой уже стоял очередной взбешенный рогоносец, Илажи приходилось, даваясь от смеха, прятаться по курятникам и сеновалам.

Деревенским мертвякам были не так страшны пустые руки мануса, как громоздкий, испещренный рунами посох палочника или вопли местного колдуна, припавшего к большому камню или старой искореженной сосне. Отсутствие этих знаков мага, внушающих трепет немытым землепашцам, манус восполнял картинными жестами, гневным взглядом да замогильными завываниями, которые порой действовали настолько хорошо, что заклятья не требовалось вовсе или хватало сущей безделицы, на которую и силы-то почти не тратится. Вот и теперь Иларий даже не потрудился снять перчатку и обнажить руку – перепуганная толпа мгновенно скрылась в зарослях. Еще некоторое время со стороны доносился треск веток да приглушенная ругань.

Маг наклонился и, подхватив беглянку, втащил на спину Вражко. Девчонка прижалась к своему спасителю, вцепилась пальцами в край плаща. Погоня еще горела в ее крови – и крепкое горячее девичье тело льнуло к широкой груди мага.

Молодой человек крепче прижал ее к себе, даже сквозь перчатку и тонкую рубашку чувствуя, как дышит жаром загорелая кожа. В светлых растрепанных волосах девушки запутались веточки, сухие листья и пожелтевшая хвоя.

Если раньше он не дал бы беглянке больше шестнадцати, то теперь, рассматривая вблизи, уверился в том, что она на пару лет старше. Сильные руки и сбитые стиркой костяшки говорили о том, что на ее долю выпало немало тяжелой работы, а желтоватые кончики пальцев выдавали в ней травницу. Видно, ее искусство не слишком помогало маленькой лекарке, раз ей самой приходилось так много стирать.

Маг осторожно положил на талию лесной ведьме ладонь, прислушался, едва заметно переплетая пальцы. Усмехнулся.

Теперь стали понятны состиранные пальцы лекарки и ее натруженные руки – в крови девчонки не чувствовалось ни капли магии, а много ли можно заработать по деревням приворотными зельями да настоями от женских недугов. Маленькая мертвячка не вызвала бы на деревню дождя, используй она для этого хоть все скалы Росского хребта. И попади она в руки последнего слабенького палочника или захудалого книжника – несдобровать девчонке. Хорошо, если попавшийся на ее пути маг прельстится круглой попкой да пухлыми губками, а не возможностью вдоволь покуражиться над безответной и бесправной падалью.

Сам он никогда не опускался до того, чтобы тренировать свое искусство на мертвяках: несмотря на то, что двор отца всегда был полон челядью, от рождения не способной к магии, Илажи учился на деревьях, дворовых собаках. А когда настал черед оборонительной магии – соседи в один голос уговаривали отца не слишком чистоплюйничать да поднатаскать щенка-сына на живое мясо. Но Игнаций был не тот человек, чтобы, удержавшись в малом, согрешить в большом. Не позволил сыну истязать «существо мыслящее», хоть и обделенное колдовской силой, и, не поскупившись, пригласил маленькому Илажи учителя – палочника Тимека.

И многоученый Тимотеуш принялся за службу с рвением, с каким цепной пес кидается на щедрую господскую подачку. И резную свою палку использовал с неизменным усердием – только чаще не для колдовства, а для учения. Учил все больше по спине да по плечам, и потому юный манус возненавидел палочников. Знал Иларий, что злость на него срывает наставник на дворовых мертвяках. От учителя услышал он впервые это гадкое слово, да и много других. Как только не звал Тимек «мертворожденных» – «падалью», «мясом», «псовой костью»… И кость эта кланялась многоумному наставнику хозяйского сынка, потому как… ответить ей было нечем.

Пожалуй, если б мог Тимек использовать свою скудную магию против заносчивого мальчишки, едва ли щеголял бы сейчас его воспитанник своей гордой выправкой, не держал бы так высоко темноволосую голову.

А вот Илажи не утерпел – едва почувствовал, как складываются пальцы в силовое, огрел ненавистного наставника так, что старый ведьмачина покатился по двору, глотая пыль и пугая куриц. И почувствовал тогда Иларий впервые «отповедь» – ответ боевой магии.

«За ладонь – пальцем, – прошептал, ухмыляясь, вываленный в пыли и навозе Тимотеуш, склоняясь над скорчившимся от боли учеником, – а за жизнь – кровью».

Сам Тимотеуш, насколько помнил Иларий, ни разу не ударил заклинанием – только словом да палкой. Боялся старый проныра «отповеди». Только не спасало это дворовых – топились прачки в барском пруду, снимали в сараях и в овинах удавленников. И в голову не могло прийти поднять руку с вилами на истиннорожденного…

Попадись его учителю маленькая лесная травница, с тяжелым сердцем подумал Иларий, несдобровать бы девке. Сама бы на ветку пеньковую петельку закинула.

И молодой маг, отчего-то потеплев сердцем, покрепче прижал к себе девчонку.

Она дрожала – страх отпускал онемевшие мышцы. Непослушными пальцами нашла на шее узелок косынки и долго теребила, покуда справилась. Вытащила из волос кое-какой мусор, наскоро заплела косу, завязала перепачканной косынкой.

Иларий пустил Вражко шагом, но тот никак не желал успокоиться после встречи с деревенскими и притопывал тонкими ногами.

Девочка попробовала отстраниться, вырваться из железных объятий мануса, только Иларий усмехнулся и крепче стиснул ее загорелое тело.