Встретимся в полночь

Они спорили на философские темы, пока трапеза не закончилась и не пришло время ехать в театр. Они продолжали спор и в карете, и, только оказавшись перед «Ковент-Гарденом», Джулия вспомнила, что не знает, на какой спектакль они идут.

– «Ромео и Джульетта», – ответил Рафаэль на ее вопрос. Она замерла на месте, и он рассмеялся. – Я пошутил. Сегодня дают «Гамлета». Исследование безумия. Годится?

Джулия хотела усмехнуться, словно не одобряя его выбор, но была слишком взволнована ощущением, возникшим у нее в груди. Она привыкла думать о «Ромео и Джульетте» как об их пьесе. А он?

Какая нелепость. Виконту де Фонвийе не свойственна подобная сентиментальность. Едва она пришла к такому выводу, как, подойдя к своему месту, увидела на сиденье одну-единственную белую розу – доказательство того, что она ошибается. Она взглянула на мужа, но тот только выгнул брови и усмехнулся с видом одновременно извиняющимся и загадочным.

Джулии пришлось остановить себя и не коснуться его руки жестом, который мог бы показаться ему… игривым. Право же, не стоит его поощрять. Он и так в полном восторге от своей выходки.

Но ведь она всегда любила в нем это, разве не так? Ах ты Господи, что же с ней такое? Как могло ей прийти в голову, что все это настоящее? И ведь она понимает, что это смертельно рискованно, но вот, пожалуйста, снова танцует на краю пропасти со всей страстностью женщины… О Господи! Женщины, которая любит. Вот и разгадка. Просто она его любит.

Но Рафаэль не любит ее. Он может вести себя восхитительно, очаровательно, как и следует человеку с его репутацией, но это ничего не значит. Он ведь даже считает, что любви не существует. Это человек… человек, не умеющий любить…

Такой человек снова разобьет ей сердце.

Они стали смотреть на сцену, и Джулия поднесла розу к лицу, вдохнула ее аромат и велела себе успокоиться. Это ведь всего лишь цветок, в конце концов.

Глава 22

В антракте, как правило, всегда появляется множество знакомых. Когда Джулия ушла в дамскую комнату и к нему подошел Ричард Ивенс, лорд Мартинвейл, Рафаэль сам был удивлен – так ему стало приятно, когда старый друг протянул ему руку. Поскольку он держал в руке, предназначенной для рукопожатий, свою трость, был момент неловкости, а потом Рафаэль схватил протянутую руку левой рукой, и оба рассмеялись.

Мартинвейл поклонился.

– Фонвийе, как я рад тебя видеть, дьявол тебя побери! И на ногах. Подумать только, он ходит!

За его словами скрывалось нечто большее, чем сердечная добрая усмешка, но мужчины не признаются в таких вещах.

– А ты думал, со мной покончено, а?

Мартинвейл громко рассмеялся, обратив на себя внимание окружающих.

– Я плохо тебя знал. Ты ходишь, дышишь, даже показываешься в театре – ты не перестаешь меня удивлять.

Рафаэль согнул ногу и сказал:

– Сейчас сюда придет Джулия. Пойдем поболтаем. У меня ноги затекли на этих дурацких неудобных стульях.

И они направились туда, где толпа была пореже. Взглянув на друга, Рафаэль сказал:

– Я слышал, что это ты познакомил Лору с Николасом Роулингсом. Полагаю, это хорошее дело. Я сильно сожалел, что поощрял ее увлечение Стратфордом. Хотя ты сделал это не по моей просьбе, твое вмешательство сняло с меня некоторое бремя.

– Неужели это что-то значит для тебя? Ты меня удивляешь.

Рафаэль пожал плечами.

– Что с ним сталось?

Они подошли к колонне, и Рафаэль остановился передохнуть.

– Со Стратфордом? Наверное, залег. Низринут. У него были неприятности – в связи со скандалом. Уехал на зиму в провинцию. Наверное, уже вернулся в Лондон, но я его не видел. Конечно, я не посещал ни одного из наших старых местечек. Я несколько изменил свой образ жизни. – Он улыбнулся. – Я собираюсь жениться, Фонвийе.

– Прими мои поздравления, старина. Кто она?

– Это Джудит Дэнверс. Вряд ли ты ее знаешь. Она… она не принадлежала к кругу наших знакомых.

Рафаэль усмехнулся:

– Слава Богу. Не могу сказать, чтобы я был высокого мнения о наших прежних знакомых женского пола. Ну что же, желаю тебе счастья. Уверен, что у тебя семейная жизнь сложится удачнее, чем у меня.

– Спасибо за добрые пожелания. Об Этверзе ты тоже, наверное, не слышал. Говорят, что игра его совершенно разорила. Ему придется уехать из Лондона – кредиторы его преследуют.

– А ты чувствуешь удовлетворение, видя, что я тоже пал так низко?

Мартинвейл покачал головой:

– Стоило бы. Но я его не чувствую. Боль может оказаться наставником ужасным, но действенным. И что-то в тебе изменилось, Фонвийе.

Чуть ли не с шутовским видом Рафаэль фыркнул:

– И что же, разве это не достижение?

– Я знал тебя долго, Рафаэль, и знал хорошо. Хорошо до ужаса, и порой мне хотелось не знать тебя вообще. Я видел, с каким желанием ты скользишь вниз. История с пари была твоей низшей точкой. Я думаю, ты потом даже задыхался от этого.

– Ты прав. – Теперь Рафаэль говорил серьезно. – Мне до сих пор не хватает воздуха.

– Как твоя жена?

– Красива, – ответил Рафаэль без всякой интонации. – Совершенно очаровательна, абсолютно восхитительна и, к несчастью, решительно мне не верит. Я ее не виню. Но это ставит передо мной довольно серьезную задачу. Господи, старина, я побежден. – Он пожал плечами и невесело улыбнулся. – И почему я не слушал тебя, когда еще было время?

– Рафаэль, – сказал Мартинвейл доверительным шепотом, – неужели… ты ее любишь?

Это слово прозвучало нежно и уместно, и хотя старые умирающие демоны подняли головы, Рафаэль усмехнулся.

– Это не входило в мои планы.

– Знаешь, ты меня просто изумил. Когда я вспоминаю нас четверых хотя бы в прошлом году и сравниваю с тобой теперешним… Клянусь, это вмешательство свыше.

– Мартинвейл, ты – гений!

– Что?

– Нас четверо, прошлый сезон. Пари, дружище. Я только что понял… – Голос его замер, голова быстро обдумывала решение. Медленная улыбка появилась на лице Рафаэля, и он потер подбородок.

Мартинвейл насторожился:

– О нет. Мне никогда не нравился этот твой взгляд. Он означает, что у тебя появилась очередная злая идея.

– Ах, друг мой, совсем напротив. Я уверен, эта идея тебе понравится. Но я должен заручиться твоей помощью.