Цена

– Стоп, Аида, а кто тебе сказал, что у меня богатые родители?

– Как же? – начала я и поняла, что точно, никто не говорил, это просто фантазия, объяснение себе Жанниного благополучия.

– Так вот, прими к сведению, мои родители бедны, как церковные крысы, мой отец толком никогда не работал, моя мать любит выпить, она несчастная и от этого жестокая женщина, которой глубоко наплевать и на меня, и на моего младшего брата.

И началось у меня все очень просто. В пятнадцать лет, там, в родном Павлодаре, как-то раз я возвращалась из школы домой. Еле ноги волочила, потому что домой мне не хотелось. Компании сверстников уже давно осточертели мне своим тупым однообразным времяпровождением. К алкоголю у меня было устойчивое отвращение, папа-алкоголик – это хорошая гарантия от алкоголизма в пятидесяти процентах случаев. В других пятидесяти – с точностью до «наоборот».

Жанна повертела в руках стакан с ромом, потом включила чайник и достала чайные чашки. Я протрезвела очень быстро, так же быстро, как менялся мир вокруг, он становился другим, совсем не таким веселым, как было еще полчаса назад. Жаннка – дочь алкоголика, и она…

– Да, – как будто услышала мои мысли Жанна и продолжила: – Началось все в Павлодаре. Я была красивой девочкой, хоть и неухоженной, плохо одетой. Мне оказывали знаки внимания и парни чуть старше меня, и взрослые мужики, а тогда, в тот день, когда я тащилась из надоевшей школы в унылую квартирку моих родителей, рядом со мной притормозила классная тачка, молодой парень на переднем сиденье открыл окно и предложил прокатиться. Я взяла и села. Просто, от нечего делать. Мне уже было наплевать на все. Надоело! Самое интересное началось потом. Эти веселые молодые ребята были водитель и охранник одного крутого дядьки, уже очень немолодого, который ничего не мог поделать со своей любовью к молоденьким девственницам. И хорошо платил им, если они соглашались ответить ему взаимностью. Там не было насилия, не было никаких извращений, кроме одного: как только девице исполнялось семнадцать, она автоматом шла в отставку. Если не была дурочкой, за два-три года успевала поднакопить деньжат, понимаешь? – Жанна внимательно посмотрела на меня.

Я сидела – не дыша. Я смотрела на Жанну и представить себе не могла, что все это происходило с ней, что все это она рассказывает о себе.

– Так вот, оттуда у меня и образовались деньги на переезд в Алматы. А на учебу я начала «зарабатывать» здесь. Я не сплю за копейки со всякими гопниками, у меня как-то изначально задался высокий уровень, и как-то я удивительно удачлива на клиентов.

Жанна поймала мой взгляд на синяк на ее руке и поправилась:

– Ну, была удачлива, до последнего времени. А полгода назад познакомилась в клубе с одним, даже не с ним, со мной познакомился его охранник. Вывел на парковку, усадил в машину, а там этот… Ну, понимаешь, он садист… Он хорошо платит, очень, но ужасный, ужасный человек, у него столько тараканов в голове, и все это в сексе проявляется. Жутким образом. Я после первого раза не хотела больше с ним встречаться, но он пасет меня, находит и снова тащит к себе. Я не могу от него отвязаться. Он убьет меня, точно. Я для него очень подходящий объект, идеальная жертва. Я ведь и про себя многое поняла, когда с болью и унижением столкнулась. А вчера я решила: все, надо валить отсюда, – и решила за Анри замуж выйти. Анри, правда, пока ничего не знает, – хихикнула Жанна. – Но думаю, что женить его на себе у меня получится легко. Проблема в моих приступах. Не думаю, что он обрадуется, узнав о моей странной «болезни». Эти европейцы – страшные зануды во всем, что касается наследственности, Анри ведь мечтает о продолжении рода. Мне надо разобраться с этими приступами, мне надо выйти замуж за Анри и уехать во Францию. Все, иначе я убью себя или этого придурка-садиста.

Жанна помолчала, а потом шумно выдохнула и спросила:

– Аида, можно, я тебя обниму, а? Странно, мне так легко стало, петь хочется.

Мы обнялись. Помолчали. Потом я сказала, что помогу с психологом. Попрошу маму помочь найти толкового. Жаннка кивнула и проводила меня на такси.

Она не ходила на занятия, я не видела ее больше десяти дней, а потом мама дала мне телефон врача-психотерапевта, я созвонилась с Жанной, и мы договорились о встрече. Встретились вечером в кофейне, Жанна была удивительно спокойна, и болтали мы с ней так, словно и не было того тяжелого и грустного откровенного разговора о прошлом. Я отдала ей контакты врача, она поблагодарила и сказала, что обязательно пойдет к нему, но прежде сходит к одному необычному человеку. Она назвала ваши имя и фамилию – я вспомнила потом – и сказала, что раз ее приступы не поддаются объяснению, то и причины их надо искать особыми способами. Я думаю, Жаннка просто не хотела идти к психиатру, она ведь собиралась замуж за Анри, очень выгодная партия, зачем ей такой шлейф…

И она пошла к вам. Изменения, которые произошли с ней после вашей встречи, были поразительными. Она превратилась в снежную королеву, в ледяную статую по отношению ко всем, кто был в ее жизни до встречи с вами. Она отменила все, что было в прошлом, и меня в том числе. Она быстро вышла замуж за Анри, очень быстро оформила все документы и уехала во Францию. Меня эта резкая перемена в наших отношениях очень смутила, расстроила, обидела, задела, что ли, мне было очень плохо, я, правда, считала ее своей подругой, очень беспокоилась о ней и искренно хотела помочь. Поэтому я вызвалась писать материал о вас, смутно отреагировав на фамилию, а чуть позже вспомнила эту историю своей бывшей подруги и захотела узнать ее до конца. Расскажете? – Аида вопросительно посмотрела на меня.

Повисла длинная пауза. С одной стороны, я не имею права раскрывать чужие тайны. Профессиональная этика. С другой стороны, эта славная девушка здорово «впряглась» за подругу и потратилась эмоционально в той ситуации – будь здоров. Я продолжал молчать, а сам вспоминал, как тогда, чуть больше трех лет назад, ко мне пришла очень красивая девушка. Реально красивая, удивительно красивая. Даже странно было видеть ее рядом, а не в рекламном ролике какого-нибудь парфюма или модного дома. Однако через некоторое время, в процессе беседы, я начал принимать от нее странный и очень неприятный сигнал. Она оказалась не способной существовать в нормальном контакте. Чтобы контакт состоялся, мне нужно было давить на нее, быть больше нее, важнее, сильнее, и, главное, мне нужно было ее унижать. Она неосознанно вела себя и говорила так, что действительно хотелось издеваться над ней, обесценивать и мучить. Она не понимала абсолютно, что она делает с мужчинами, в ней было то самое притягательное для садистов и маньяков сочетание сексуальности, невинности и жертвенности.

Эта девушка была стопроцентной жертвой, роскошной, красивой, безропотной, одним словом, идеальной. Пока я занимался составлением ее психологического портрета, она рассказывала мне о своей проблеме: приступах, припадках, непонятно даже как это состояние называть. Она хотела понять, откуда это взялось, почему это с ней происходит и можно ли это исправить. Я решил узнать, чем она занимается в жизни.

– Студентка, – сказала она и, помявшись, продолжила: – Знаете, еще я встречаюсь с мужчинами… за деньги…

Тривиально. Я, конечно, мог и не спрашивать, проституция – самое подходящее занятие для людей с комплексом жертвы.

– Прошу Вас, не осуждайте меня, это все как-то так сложилось, само собой, – продолжала оправдываться девушка. – Мужчины сами вычисляют меня. Я не знаю, каким образом. Мне очень сложно сказать «нет» мужчинам, я сразу попадаю в зависимость от них, более того, мне просто везет, что они дают мне деньги, я сама не смогла бы попросить, понимаете?

Я все с большим удивлением смотрел на нее, честно, я уже ничего не понимал. Поэтому предложил остановиться в этой исповеди и начать работу – в конце концов, у нее был конкретный запрос. Я взял ее за руку, закрыл глаза и стал настраиваться на нее. Такого мерзкого состояния я не испытывал в контакте давно. Смесь страха, боли, гнева, тоски, одиночества и безысходности сковали меня сразу, да так сильно, что я открыл глаза и отпустил руку девушки.

– Да, тяжелый случай, – пробормотал я, не поднимая глаз на девушку.

– Вы не можете мне помочь?.. Я прошу вас, я могу хорошо заплатить, у меня достаточно денег, пожалуйста, мне нужно знать, – в ее голосе было столько мольбы, что мне стало еще хуже. Я не знал пока, что с ней, но уже понял, что лучше бы ей не знать правды.

– Для вас это может оказаться очень большим ударом. Я обязан предупредить вас. Прошу, подумайте еще раз, может, отложим, и вы придете через неделю, еще раз все взвесив? – я тоже почти умолял ее, мне надо было приготовиться, мне нужно было время, чтобы настроиться на погружение в ее кошмар. Я посмотрел на девушку, ее лицо окаменело, в нем появилась почти звериная жестокость. Точно, обратная сторона жертвы – жестокий тиран, мучитель.

– Нет! – жестко и зло сказала она. – Я. Хочу. Сейчас.

Она вбила эти слова в воздух между нами, и время остановилось. Завороженный холодным блеском ее глаз, я снова взял ее за руку и не сделал даже робкой попытки сопротивляться навалившемуся на меня кошмару. Я пошел, вернее, полетел в глубину ее воспоминаний, ощущение было, словно на скоростном лифте проваливаешься в бесконечность, при этом на секунду застреваешь на каждом этаже. Я ловил лица окружающих людей, тех, кто был важен для нее, там был и ее последний кошмар, мужчина, лицо и повадки которого выдавали в нем крупного функционера. Мне показалось, я узнал его и даже не удивился, он действительно производил впечатление человека с глубокими патологиями. В его случае можно предположить, что во власть и большой бизнес он пришел благодаря им, своим отклонениям. В частной жизни это были извращения, но медаль поворачивалась другой стороной, когда дело касалось политики и бизнеса.

Я видел многое из прошлого своей посетительницы, но ничего такого, что было бы причиной этого напряжения, приводящего к непонятным и тяжелым приступам отключения от реальности.

Я летел все ниже, дав себе одно указание: остановиться там, где надо, там, где важно, в самом начале. Я перестал вглядываться в пролетающие мимо меня подробности, иногда достаточно интересные для анализа, но все-таки с каждым «этажом» мне становилось ясно, что все проблемы этой девушки идут из далекого «далека». «Лифт» остановился, двери открылись, но выйти я не мог. Я держал ее руку и слышал, как медленно, но сильно, разрывая грудину, бухает мое сердце и как быстро и испуганно колотится в ребра – ее. Тишина. Все голоса умолкли. Я стоял и смотрел. Я видел женщину, одетую как попало, с тупым и жестким лицом. В грязной кухне, уперев руки в толстые бока, она стояла над мужчиной и орала ему в лицо: «Ты, чертова скотина, козел и тварь, ты ни на что не способен, сидишь без работы, жрать нечего дома, мне все надоело уже, чтоб ты сдох, дай денег!» Было понятно, что орет она от страха и что мужчина просто позволяет ей проораться, но строго следит, чтобы женщина не перешла границы. На словах «чтоб ты сдох» мужчина медленно поднял глаза на женщину, которая тут же заткнулась от жестокого и холодного взгляда. Он достал несколько купюр, швырнул ей и подбородком показал на дверь. Женщина, странно притихшая, развернулась к двери и уже оттуда, открыв дверь, тихо сказала: «Сделай что-нибудь, чтобы она не орала, соседи уже спрашивали, что мы с дочкой делаем, так она вопит». Мужчина скривил рот, и женщина вылетела, хлопнув дверью.

Мужчина посидел несколько минут, потом поднялся и медленно пошел в другую комнату. Там, на замызганном половичке сидела девочка, лет шести, и играла какими-то странными фигурками из дерева. У них не было лиц, вместо рук какие-то культи, но зато чрезвычайно старательно были выделены мужские гениталии. Девочка подняла глаза на мужчину, и от того ужаса, который появился у нее в глазах, меня чуть не стошнило. Я вылетел в реальность, словно пробка, задыхаясь, кашляя, заливаясь потом и слезами, стал бить кулаками по столу, стараясь вернуться в себя, в свое тело, и выгнать из себя тот ужас, который настиг меня там, в прошлом.

Девушка, побледневшая и встревоженная, внимательно смотрела на меня, словно пытаясь прочитать мои мысли и одновременно боясь того, что она сейчас услышит. Но я покачал головой:

– Я не могу вам это рассказать. Не могу. Это слишком… сложно будет вам узнать. Послушайте, ваша мать, она жива?

– Да. Живет там же, я помогаю ей деньгами, она любит выпить, всегда любила, выпивка для нее была важнее всего. Сейчас, с возрастом, она как-то успокоилась, почти не пьет, но за прошедшие десятилетия пьянки деградировала так, что ее сегодняшнее состояние и жизнью-то назвать нельзя, так, растительное существование. Зачем вам моя мать?

– Ваша мать должна рассказать вам все, что с вами было. Только тогда вы сможете справиться, если расскажу я, вы можете уйти в свой приступ и не вернуться. Это дело вашей семьи, я же помогу вам потом, когда главное произойдет, когда ваш огромный семейный скелет вывалится из шкафа, я помогу вам. Когда вы сможете привезти мать?

– Да я завтра же поеду за ней, или попрошу брата посадить ее на поезд и встречу здесь. Тогда назначим следующую встречу на конец недели?

Прошло несколько дней, и мой ассистент сообщила мне, что звонит Жанна с просьбой принять ее и просит также сообщить, что ее мать уже в Алматы. Я назначил время, и через день, на десять минут раньше назначенного времени, Жанна и ее мать сидели у меня в приемной. Несмотря на то что мать Жанны увлекалась алкоголем и продолжала выпивать, выглядела она очень хорошо.

– Это у нас наследственное, – словно прочитала мои мысли женщина. – У нас в роду все женщины красивы и долго сохраняют молодость. Жаннке вот тоже повезло.

– Да? А я не уверен, что Жанне повезло… Я пригласил вас сюда, чтобы вы помогли своей дочери. Для того чтобы жизнь ее настроилась и Жанна смогла бы стать счастливой, вы должны рассказать ей всю правду, всю правду о том, что творилось у вас в семье, когда Жанна была маленькой.

Женщина закаменела лицом и пробормотала, глядя в угол:

– Глупости какие, что было, ничего не было, что надо от меня? Жили себе как все, ну не богато, денег не хватало, муж мало зарабатывал, я дома сидела, за детьми-то надо смотреть…

И тут я взорвался:

– Хватит, ты, старая корова, давай быстро говори своей дочери всю правду. Расскажи-ка, как ты смотрела за детьми, особенно за ней, за своей дочерью!

Женщина не сдавалась, она уперто смотрела поверх наших голов и молчала, сжав челюсти так, что скулы побелели. Жанна подошла к ней и положила руку на плечо:

– Мама, я прошу, у меня совсем плохи дела, мне кажется, я с ума схожу… У меня приступы участились, я уже боюсь на улицу выходить, в университет не хожу. Мне очень плохо, врачи не могут понять, что со мной, диагноза нет, и если так дальше будет, меня в психушку упрячут. А я хочу замуж выйти и во Францию уехать. Жан говорит, что если ты мне все расскажешь, то я выдержу, если он – то нет, сорвусь, а мне надо выдержать, я уже столько всего выдержала, что было бы обидно сдаваться сейчас. Прошу, скажи, что было такого ужасного в моем детстве?

Мать посмотрела на нее и закрыла глаза, еще немного – и она упала бы в обморок, я это понял по изменившемуся дыханию и закатившимся глазным яблокам.

Я быстро подошел и брызнул ей в лицо холодной водой. Я бы с удовольствием залепил ей пощечину, но этого не понадобилось.

Словно грязный поток, смывающий все на своем пути, не оставляющий шанса ни травинке, ни цветку, пошел ее рассказ о прошлом. Она не стеснялась в выражениях, описывала подробности, подсчитывала дни и разы, и странным образом приходила в себя. У нее порозовели щеки, заблестели глаза, ожило тело и руки. Она начала жестикулировать, от жесткой куклы, сидевшей здесь еще минут пятнадцать назад, не осталось и следа. Зато Жанна, Жанна с каждым новым словом, с каждой новой подробностью теряла каплю жизни, из нее уходили силы, она даже не плакала. У нее заострился нос, проявились скулы, впали щеки, казалось, она постарела на тридцать лет.

Не отрывая глаз, она смотрела на мать, и только иногда слегка мотала головой из стороны в сторону, словно не веря, что слушает свою мать и та рассказывает ей про ее детство, про ее отца-извращенца. Жанна словно смотрела внутрь себя, находила все те болевые точки, которые раньше были необъяснимы для нее, а теперь так страшно и просто получили объяснение.

Все встало на свои места, и эта женщина, которая называла себя ее матерью, которая должна была по материнскому долгу защищать и оберегать свое дитя, мать, предавшая свою дочь и несущая по жизни проклятие предательства, наконец-то исполнила свой материнский долг. Пусть в такой, страшной, форме, но, открыв свое предательство, убивавшее ее дочь столько лет, она, наконец, открыла той путь в собственную жизнь. Она, наконец, отделилась от дочери, отрезалась, оторвалась. Она сделала свою дочь свободной. Жанна встала и, пошатываясь от напряжения, пошла к двери. Я подумал, что сейчас начнется приступ, но нет, она ушла, я слышал, как хлопнула дверь. На женщину, что сидела напротив меня, я даже смотреть не хотел, она была уже бесполезна, она была отвратительна, она была несчастна.

– Я не могу вам заплатить, – испуганно сказала она. – У меня нет денег, Жаннка притащила меня сюда.

– Пошла вон! – я был очень груб, но у меня не было сил изображать благовоспитанность и всепрощение.